Козьма Прутков - Сочинения Козьмы Пруткова

• Название: Сочинения Козьмы Пруткова
• Автор: Козьма Прутков
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1976

В настоящую книгу входят все известные произведения Козьмы Пруткова — сатирика и юмориста 19 века, придуманного братьями Жемчужниковыми и А. К. Толстым. Также включены некоторые литературоведческие материалы, имеющие отношение к теме.

---

Нравственный и умственный образ К. Пруткова создался, как говорит мой брат, не вдруг, а постепенно, как бы сам собою, и лишь потом дополнялся и дорисовывался нами сознательно. Кое-что из вошедшего в творения Кузьмы Пруткова было написано даже ранее представления нами, в своих головах, единого творца литератора, типического, самодовольного, тупого, добродушного и благонамеренного. Сначала просто писалось от веселости и без заботы о сохранении в написанном какой-либо общей черты, кроме веселости и насмешки. Впрочем, это было непродолжительно, именно: так была написана в 1850 г. шутка-водевиль «Фантазия» за подписью Y и Z, данная в декабре того года на Александрийском театре в бенефис Максимова 1-го и тотчас же запрещенная по высочайшему повелению, потому что откровенность шутки показалась и государю и публике слишком дерзкою. Эта шутка была написана гр. Алексеем Толстым и моим братом Алексеем. Потом, летом 1851 или 1852 г., во время пребывания нашей семьи (без гр. Толстого) в Орловской губ. в деревне, брат мой Александр сочинил, между прочим, исключительно ради шутки, басню «Незабудки и запятки»; эта форма стихотворной шалости пришлась нам по вкусу, и тогда же были составлены басни, тем же братом Александром при содействии бр. Алексея: «Цапля и беговые дрожки» и «Кондуктор и тарантул», и одним бр. Алексеем: «Стан и голос» и «Червяк и попадья». Кроме последней из этих басней, остальные были напечатаны в «Современнике» в том же году, без обозначения имени автора, потому что в то время еще не родился образ К. Пруткова. Однако эти басни уже зародили кое-какие мысли, развившиеся впоследствии в брате моем Алексее и во мне до личности Пруткова; именно: когда писались упомянутые басни, то в шутку говорилось, что ими доказывается излишество похвал Крылову и др., потому что написанные теперь басни не хуже тех. Шутка эта повторялась и по возвращении нашем в СПб. и вскоре привела меня с бр. Алексеем и гр. А. Толстым (брат Александр был в то время на службе в Оренбурге) к мысли писать от одного лица, способного во всех родах творчества. Эта мысль завлекла нас, и создался тип Косьмы Пруткова. К лету 1853 г., когда мы снова проживали в елецкой деревне, набралось уже очень достаточно таких произведений; а летом прибавилась к ним комедия «Блонды», написанная бр. Александром при содействии бр. Алексея и моем. Осенью, по соглашению с А. Толстым и бр. моим Алексеем, я занялся окончательно редакциею всего подготовленного и передал это Ив. Ив. Панаеву для напечатания в «Современнике». Редакция «Современника» оценила это по достоинству и напечатала в отделе «Ералаш», дотоле не существовавшем, добавив стихотворный эпиграф — кажется — Некрасова. Кроме этого эпиграфа, напечатанного без подписи, впреди соч. Пруткова, решительно ничего нет ни панаевского, ни некрасовского в сочинениях К. Пруткова.

Во все это время продолжалась уже сознательная работа от имени К. Пруткова,передававшаяся чрез меня в редакцию «Современника». Затем началась восточная война, я уехал на службу в Тобольскую губ., и творчество Пруткова замолкло. В Тобольске я познакомился с Ершовым (творцом «Конька-горбунка»), Мы довольно сошлись. Он очень полюбил Пруткова, знакомил меня также с прежними своими шутками и передал мне свою стихотворную сцену «Черепослов, сиречь Френолог», прося поместить ее куда-либо, потому что «сознает себя отяжелевшим и устаревшим». Я обещал воспользоваться ею для Пруткова и впоследствии, по окончании войны и по возвращении моем в СПб., вставил его сцену, с небольшими дополнениями, во 2-е действие оперетты «Черепослов», написанной мною с бр. Алексеем и напечатанной в «Современнике» 1860 г.— от имени отца Пруткова, дабы не портить уже вполне очертившегося образа самого Косьмы Пруткова.— Затем Косьма Прутков должен был умереть, потому что мы, три его присных, или клевретов, проживали в разных местах, уже не были такими молодыми и веселыми и соединялись воедино лишь изредка ,,— Я сказал уже, что в печати явилось кое-что от имени К. Пруткова, вовсе не принадлежащее ему. Чтоб очистить его память и образ, исчисляю тут все то, что входит в «Полное собрание его сочинений»:

Басни:

Незабудки и запятки. Кондуктор и тарантул. Стан и голос. Попадья и червяк. Пастух, молоко и читатель. Архитектор и птичница. Помещик и садовник. Звезда и брюхо. Урок внучатам. Пятки некстати. Помещик и трава. Чиновник и курица.

Сценические творения:

Фантазия.

Черепослов, сиречь Френолог. Блонды.

Опрометчивый турка, или Приятно ли быть внуком?

Министр плодородия (рукопись была передана в ред. «Современника» 1863 или 4 г., не напечатана и не возвращена).

Проза:

Записки деда.

Мысли и афоризмы. Плоды раздумья.

От известного Кузьмы Пруткова неизвестному фельетонисту «СПбург-ских ведомостей», по поводу статьи сего последнего (в № 80 «СПб. вед.», 1860 г.). В этом ответе (в «Совр.», 1860 г., за май) Прутков сам определяет литературное свое значение.

Краткий некролог («Совр.», 1863 г., IV).

Прожекты.

Объяснения непременного члена К. Пруткова: в «Нов. врем.», 1877 г., № 392, и в «Нов. врем.», 1881 г., № 2026 (в этом последнем басня «Звезда и брюхо» напечатана не вполне верно).

Стихи:

К моему портрету.

Козак и Армянин (не б. напечатано)

Честолюбие,

Путник.

Спор греческих философов об изящном.

Поездка в Кронштадт.

Возвращение из Кронштадта.

Эпиграмма № 1.

Эпиграмма № 2.

Письмо из Коринфа.

Желание быть испанцем.

Древней греческой старухе, если О она домогалась моей любви.

Из Гейне № 1,

К толпе.

*** подражание Гейне.

Безвыходное положение.

Эпиграмма № 3.

Осада Памбы.

В альбом красивой чужестранке.

Баллада.

Пластический грек.

В альбом.

Из Гейне № 2,

К друзьям после женитьбы.

Мое вдохновение.

Аквилон.

Желания поэта.

Мой сон.

Память прошлого.

Осень.

Разочарование.

Философ в бане.

Очень возможно, что при окончательном просмотре творений К. Пруткова, для их издания отдельным сборником, иное будет исключено даже из этого перечня, для цельности и достоинства типа.

Вот, кажется, достаточно полный ответ на вопросы Ваши, Александр Николаевич, относительно Косьмы Пруткова; а от нас обоих, т.е. от остающихся двух клевретов К. Пруткова, искреннее спасибо Вам за уважение к его имени и к достойной памяти о нем.

Не ответите ли и мне что-либо на мой вопрос относительно изд. «Полн, собр. соч. К. Пр.»?

Да будет Вам все наилучшее.

Ваш В. Жемчужников.

2

Hotel Bristol 15 27 ф./83 Men ton. France

Я уже ответил Вам, уважаемый Александр Николаевич, от 7/19 января и (заказным) от 6/18 февраля, на вопросы Ваши о К. Пруткове; но шлю еще этот добавок: 1-е) в вящее объяснение личности К. П. Пруткова, на основании дальнейшей моей переписки о нем с моим братом Алексеем; и 2-е) в дополнение к посланному вам (в письме от 6/18 фев.) перечню его «творений».

I) Подобно шекспировскому Гамлету, Косьма или Кузьма Прутков достоин и требует обстоятельных «комментариев». Так, между прочим, постыдно промахнулся бы тот, кто не усмотрел бы и не оценил бы в нем одной из важнейших сторон его литературной личности, поразительно верно выражающей вообще образцовые черты современных русских, из числа учившихся и «образованных». Эта, здесь указываемая, сторона его личности заключается — в самодовольстве, в самоуверенности, в решительности и смелости выводов и приговоров. Эти черты господствуют у нас и теперь, едва ли даже не резче прежнего, но теперешняя суть их иная; прежде они исходили преимущественно из внешнего значения человека, а теперь они исходят из внутреннего самодовольства, из уверенности почти каждого в глубине своих поверхностных взглядов и своих маленьких познаний и в принадлежности своей к чину «интеллигенции». Замечательно, что в Пруткове совместились оба эти вида самодовольства и решительности; но не известно ли это от разнообразного богатства его природы или же и в современном ему обществе существовали оба эти вида, лишь не в одинаковой степени, как существуют всегда? Во всяком случае, К- Прутков, живя и действуя в эпоху суровой власти и предписанного мышления, понял силу власти и команды и сам стал властью: он не заслуживает, а требует уважения, почитания и даже любви, и — получает их не только от современников, но и от потомства. Такое отношение к своим читателям и слушателям выразилось у него всего более в афоризмах, в «плодах раздумья». Иногда он действительно вдумывается, и тогда изрекает не наставление или совет, а приказ, команду, предписание; напр., в афоризмах: «если хочешь быть счастливым, будь им!» — «смотри в корень!» — «бди!» и т.п. Иногда же он вдохновляется только прихотью, властью, командой, и столь же повелительно изрекает свои предписания, хотя в них нельзя найти ни повода, ни мысли, ни цели; таковы, напр., афоризмы: «если у тебя есть фонтан, заткни его: дай отдохнуть и фонтану»; «стрельба в цель упражняет руку и причиняет верность глазу»; «в доме без жильцов известных насекомых не обрящешь», и т.п.— Во всех этих случаях он покоряет читателя своею смелостью, требовательностью, самоуверенностью. Он, как зачастую случается в жизни, заставляет своею смелостью признать за ним достоинства и значение. Он завоевывает себе славу, имя поэта, философа, мыслителя и мудреца; так почитали его при жизни, так почитают и поныне. И он тем достойнее такой славы, что приобрел ее не случайно, не прирожденными качествами, но — сознательно, простым хотением заставить общество смотреть прутковскими глазами и думать прутковским умом. А я очень любил Кузьму Петровича Пруткова и потому скажу решительно, что он был гений.