Элизабет Гоудж - Маленькая белая лошадка в серебряном свете луны

• Название: Маленькая белая лошадка в серебряном свете луны
• Автор: Элизабет Гоудж
• Жанр: Детская фантастика

…Лунная Долина полнится воспоминаниями о Лунной Принцессе и таинственной маленькой белой лошади. К своему изумлению, Мария Мэрривезер, совсем недавняя гостья в особняке Сильвердью, оказывается втянута в многолетнюю печальную историю Лунной Принцессы. Не отчаиваясь неудачами своих предшественниц и не пугаясь всех помех на пути, Мария намерена вернуть мир и благополучие в прекрасную долину.

Истинно английская Сказка, написанная для детей, наполнена такой редкостной душевной чистотой, что ее непременно необходимо прочитать – в каком бы возрасте она вас ни застала.

---

Кто-нибудь ловкий наверняка смог бы вылезти из окна на дерево и потом спуститься в сад. Она взобралась на подоконник, распахнула окно пошире и выглянула. Из-за веток дерева разглядела она немного, но зато почувствовала потоки серебристого солнечного света, увидела бледную голубизну безоблачного неба. Посмотрев вниз, она заметила сквозь ветви кедра, что сад теперь не черный с серебром, но сияет белизной подснежников и золотом лютиков, а здесь и там яркими пятнами разбросаны уже раскрывшие свои венчики, повернувшиеся к солнцу желтые и лиловые крокусы.

Тисы со странными, фантастическими очертаниями, наподобие петухов и рыцарей, утром уже не пугали – красота весенних цветов затмевала их мрачную черноту. Сад, насколько она могла видеть, содержался не так уж хорошо. Тисы надо было подстригать, клумбы вокруг пруда с водяными лилиями нуждались в прополке, а между каменными плитками, которыми были уложены дорожки, разросся ярко-зеленый мох. Но эта неухоженность почему-то прибавляла всему прелести, придавая саду дружелюбный вид, гревший всякое сердце. В детстве ей не раз влетало, когда она, играя с Робином, забегала на безукоризненно аккуратные клумбы Сквера, но здесь это явно никого бы не взволновало.

– Если бы только Робин вернулся и поиграл бы со мной здесь, – прошептала она.

Но Робин исчез из ее жизни уже пару лет тому назад; как только она стала закалывать волосы на затылке и одеваться по-взрослому, он пропал.

Она слезла с подоконника и повернулась к сводчатому окну, выходящему на запад и обрамляющему столь прекрасный вид, что у нее захватило дух. Прямо под окном был разросшийся розарий с выкрашенной в красный цвет беседкой посредине и травянистыми дорожками, вьющимися между клумбами в форме сердечек.

Розарий был прекрасен даже сейчас, когда на колючих разросшихся кустах показались только первые крошечные листочки, и можно было представить, как великолепен он будет в июне, весь в цветах, сладко благоухающих прямо под старыми крепостными стенами и распространяющих кругом разноцветное сиянье. Но даже теперь розарий казался полным красок из-за обилия птиц, синичек с голубоватыми крылышками и зябликов с красными грудками, веселых маленьких созданий, чья красота так трогала ее сердце.

Но в то утро маленькие птички оказались не единственными пернатыми обитателями окрестностей. Какой-то звук над головой заставил Марию взглянуть вверх, и она увидела нескольких белых морских чаек, пролетевших над усадьбой с востока на запад. Они появились одна за другой, их огромные разрезающие воздух крылья торжественно сияли в свете утра, их странные высокие крики заставляли сердце биться быстрее. Они рассказывали о том, что море недалеко, там, на востоке, а она еще никогда не видела моря…

Сияние утреннего света, отражавшееся в их крыльях, ослепило ее, и у нее потемнело в глазах. Она протерла их и снова устремилась взором к красоте за окном.

За стеной был парк Лунной Усадьбы. За всю свою короткую жизнь она никогда еще не видела таких прекрасных деревьев; огромных буков, сплетающихся в серебристые беседки, дубов с шероховатой корой, величественных каштанов и нежных берез, сверкающих на солнце белыми стволами. На них еще не было листьев, но почки уже набухли, и казалось, что ветви окружает бледное облако – лиловое и желтоватое, розовое и голубое – в котором все цвета были смешаны, как в радуге, на мгновенье появляющейся на облаках, а затем, когда они меняют очертания, исчезающей.

Деревья росли не слишком тесно. Между ними были открытые лужайки, которые прошлой ночью казались серебристыми, а теперь было видно, что они покрыты коричневатой травой, обычной для самого начала весны. Скоро, подумала Мария, трава будет ярко-зеленой и лужайка покроется первоцветами. Можжевельник уже зацвел, его чудесные золотистые кусты сияли так же победно, как цветы в английском саду. На большой поляне паслись овцы, вокруг них теснились ягнята, она заметила вдали нескольких оленей. Но как она ни напрягала глаза, как ни смотрела во все стороны, белой лошадки не было видно.

За парком начинались холмы, плавно закругляющиеся зеленые холмы западного побережья, которые она уже так страстно полюбила. Казалось, они окружают долину, как крепостные стены поместье. Среди ближних холмов был один, который ей особенно понравился, высокий конический холм с несколькими деревьями на вершине, он казался таким дружелюбным. Среди дальних холмов она разглядела высокую серую церковь и догадалась, что у их подножья расположилась деревня Сильвердью.

Потом она подошла к северному окну. Под ней была покрытая неровной, старой, замшелой черепицей крыша поместья, упиравшаяся в северную крепостную стену, за которой тут же начинался сосновый лес на склоне холма. Этот лес испугал ее. Он был такой темный, густой и таинственный…

Таинственный сторожевой пес Рольв, вспомнила она, пришел из этого леса… Стоя здесь, она слышала, как где-то в глубине леса кричит петух, и этот обычно успокаивающий звук был странным и пугающим.

Требовательный лай позади снова привлек ее внимание к комнате. Виггинс проснулся и желал выйти. Дома в Лондоне он всегда прогуливался в Сквере до завтрака и не понимал, почему бы это надо было менять заведенный обычай. Прогулка до завтрака способствовала хорошему пищеварению.

– Пойдем, Виггинс, – сказала Мария, подхватила шляпу, хлыстик и перчатки, открыла маленькую дверцу и с Виггинсом, следующим по пятам, сбежала вниз по ступенькам башни, отворила дверь на нижней площадке и очутилась в гостиной.

Вечером она не слишком хорошо разглядела ее, но теперь свет, льющийся из западных окон, и огонь в камине открывали ее во всей красе. Это была прелестная маленькая комната, но обычно в нее никто не заходил. А комната так мечтала, чтобы ею почаще пользовались. Каждая вещица в ней просто кричала об этом; только это была комната леди, а ни одна женщина двадцать лет не ступала ногой в Лунную Усадьбу, и никто не обращал внимания на эти призывы… Но теперь они были услышаны…

Сама не понимая, что она делает, Мария, как птичка, порхнула к старому клавесину, уселась на стул перед ним, бросила на пол шляпу, хлыст и перчатки, и ее пальцы забегали по клавишам. В лондонском доме был клавесин, и мисс Гелиотроп научила Марию очень миленько играть и даже петь. Заиграв, она огляделась вокруг.

Эта славная комната была обшита дубовыми панелями, выходящие на запад окна с широкими подоконниками глядели прямо на розарий. Может быть, поэтому тот, кто отделывал гостиную, превратил ее в комнату роз. Кремовые бархатные занавеси на окнах были потерты, но прекрасны, и на них алели бутоны роз. Кресло с подголовником, стоявшее у камина, было обтянуто таким же бархатом. На персидском, цвета морской волны, ковре на полу были изображены распустившиеся золотые розы. Шесть стульев стояли у стен, а их сиденья покрывала вышивка – белый шиповник с золотыми тычинками на ткани того же цвета, что и ковер. Не было только розовых роз. Создатель этой комнаты был, похоже, «Это ли не чудесно, – сказала сама себе Мария. – Я ведь тоже ненавижу розовый. Он ужасно не идет к моим волосам.»

Играя, она обводила глазами комнату. В ней был прекрасный камин с резной деревянной каминной доской, заканчивающейся картиной в раме, скромными колонками по бокам и вырезанной сверху надписью: “ХРАБРАЯ ДУША И ЧИСТЫЙ ДУХ НАСЛЕДУЮТ ЦАРСТВО, А ВМЕСТЕ С ЦАРСТВОМ ВЕСЕЛОЕ И ЛЮБЯЩЕЕ СЕРДЦЕ”. В раме была странная, тусклая, писанная маслом картина. Мария некоторое время пристально глядела на нее, пока не разобрала, что на ней нарисовано, но когда разобрала, ее сердце вдруг замерло. Там была белоснежная лошадка и храбрый рыжеватый зверь наподобие Рольва, скачущие вместе по лесной поляне. Хотя картина была такая тусклая, что было трудно разобрать их очертания, они казались такими веселыми, как будто любили друг друга и радовались тому, что они вместе. На каминной доске не было никаких украшений или других картин; белоснежная лошадка и рыжеватый зверь царили надо всем. Но на столе у стены стояла резная, кедрового дерева рабочая шкатулка, ее крышка была так плотно закрыта, что, казалось, ее не открывали годами, а на шахматной доске были аккуратно расставлены фигуры слоновой кости. Они были искусно вырезаны, офицеры в шлемах с плюмажами, красные пешки с собачьими головами, а белые – как маленькие белые лошадки. Но ими так долго никто не играл, что они казались какими-то замороженными.

Марию охватило страстное желание поднять крышку рабочей шкатулки и заставить шахматные фигурки сразиться друг с другом. Но она не могла

бросить клавесин. Прелестная журчащая мелодия, которой она не знала, выходила из-под ее пальцев. Она всегда хорошо импровизировала, играя на том, что мисс Гелиотроп называла «инструмент», но теперь ей казалось, что эту мелодию сочинила не она сама; она почувствовала, что мелодия была заперта в клавесине с тех пор, как на нем играли в последний раз, а теперь обрела свободу. Это была чудесная легкая мелодия, и Мария с радостью отдалась ей, пока внезапно не оборвала игру… Кто-то слушал ее…