Песах Амнуэль - Двое

• Название: Двое
• Автор: Песах Амнуэль
• Жанр: Научная Фантастика

---

Неужели по пути Николаю Геннадиевичу пришла какая-то мысль… Что-то он вдруг забыл или, наоборот, о чем-то вспомнил?

Господи. Питер, надо же…

— Где он? — спросила тетя Женя. — Куда ехать?

* * *

В Санкт-Петербург мы выехали утренним поездом, на ночные билетов не было, не помогли ни мои корочки ("охранная фирма, и что? Не царь же батюшка!"), ни полста баксов, сунутых в паспорт. Телефон по-прежнему отвечал "абонент недоступен", в компании мобильной связи мне объяснили, что аппарат отключен, сигналов не посылает, так что определить местоположение абонента возможным не представляется. На фирме я объяснил ситуацию, и меня отпустили без разговоров, а Лиза… В общем, она тоже все поняла.

Днем, после разговора со Стасом, я сам сбегал в отделение, и у меня заявление таки приняли, обещали связаться с питерскими коллегами, но я вполне себе представлял, как это будет происходить и чем закончится — надежнее было отправиться в Питер самому, о чем я сказал тете Жене, и она сразу принялась собираться, я и отговаривать не стал — бесполезно. Не объяснишь же ей, что в поисках она будет только обузой.

Мы стояли с тетей Женей в коридоре у окна, и я расспрашивал ее о том, какие мысли могли появиться в голове Николая Геннадиевича.

О своем Коленьке тетя Женя могла говорить часами и раньше, а теперь только о нем и говорила, я слушал молча и среди слов пытался обнаружить какие-нибудь намеки, что-то такое, что помогло бы понять поступок Николая Геннадиевича. У меня не было теперь сомнений в том, что ничего страшного с ним не случилось, никто его, естественно, не похитил, он сам все спланировал, сам решил и сам сделал. Я в этом удостоверился еще дома — задал тете Жене прямой вопрос и получил прямой ответ.

— Тетя Женя, — спросил я, — почему все-таки никто из членов экспедиции не заехал за Николаем Геннадиевичем? Ведь они знали, что он, мягко говоря, не в лучшей спортивной форме. Что им стоило…

— Господи, Юра, Коновалов даже настаивал на этом! — воскликнула тетя Женя. — В аэропорт с утра поехал институтский микроавтобус с оборудованием. Миша два дня перед тем уговаривал Колю поехать с ними — заедем, мол, и все будет в порядке. А Коля уперся. Ты же его знаешь — если он чего решит…

— То выпью обязательно, — пробормотал я.

— Что ты сказал?

— Нет, я так… вспомнил.

Но Высоцкого тетя Женя знала, конечно, лучше меня.

— Вот-вот, — сказала она, — такой же упрямый. Поеду на такси — и все. "Что я вам, старик немощный? А рюкзак вообще легкий". Они ему одно — он другое. Я бы обязательно с ним поехала, но семинар…

— Николай Геннадиевич знал, конечно, о семинаре.

— Да, он же мой доклад и в план поставил.

— Значит… — я не стал продолжать, тетя Женя прекрасно ухватила мысль:

— Ты хочешь сказать, что Коля это заранее спланировал?

Получалось, что так, но я не стал продолжать разговор, который мог вывести нас неизвестно в какие прерии и пампасы. Я и по дороге в Питер старался не задавать вопросов, которые могли быть тете Жене неприятны, но слушал ее очень внимательно, сопоставлял факты и пытался сам ответить на незаданные вопросы.

— …А в позапрошлом году, — говорила тетя Женя, провожая взглядом проплывавшие мимо окна деревья, — как его назначили редактором журнала, он вообще перестал телевизор смотреть, раньше хоть новости, а теперь говорил: "Надо еще три статьи прочитать, в статьях мысли есть иногда, а в этом ящике мыслей давно не наблюдается". А мне хотелось, ну, ты понимаешь, невозможно жить, когда только наука и ничего, кроме науки, хочется и кино, мы раньше с Колей часто ходили, все премьеры смотрели, особенно любили кинотеатр «Мир», всегда брали билеты на шестой ряд и, если получалось, на пятнадцатое-шестнадцатое места, помню, мы там "Конец Вечности" смотрели по Азимову, наш фильм, не американский, мне не понравилось, а Коля так радовался, к нам гость приезжал из Баку, мы вместе ходили, и Коля потом Мураду объяснял, что в фильме очень важная вещь сказана — про минимальное воздействие, переставил предмет с полки на полку, и история пошла по другому пути. Мурад, помню, спорил, мол, минимальное воздействие потому и минимально, что после него все быстро возвращается на круги своя, история штука очень инерционная, как авианосец, и в романе Азимова тоже об этом сказано, но Коля романа не читал, в общем, спорили они тогда до самого дома, Мурад в тот приезд у нас останавливался, так что они и дома продолжили. А когда Мурад уехал, Коля еще долго про минимальное воздействие вспоминал. Он тогда работал над моделями поздних стадий расширения, ну, как тебе объяснить… Космологи набросились на ранние стадии, первые минуты после Большого взрыва, теория инфляции, Линде тогда еще молодой был, но с Андреем Коля никогда не спорил, сказал как-то, что все это заумь, попроще надо, мироздание, мол, штука, конечно, бесконечно сложная, но, в основных идеях очень простая, в общем, ранние стадии Колю не интересовали, там, мол, слишком много предположений, он занимался поздними временами, а тут важно знать, какая у Вселенной средняя плотность — если больше предела, то тяготение в конце концов остановит расширение, и мир начнет сжиматься, а если плотность меньше предела, то расширение получится бесконечным, и материя в конце концов рассеется… лет через сто миллиардов.

— Нам бы до восьмидесяти дожить, — пробормотал я, чтобы не молчать, а то тетя Женя решит, что я ее не слушаю. Я слушал очень внимательно, потому что понятия не имел, когда она скажет (если скажет) нечто, что смогло бы пролить свет…

— Что? Да, конечно. Вот, а по тогдашним наблюдениям средняя плотность во Вселенной получалась очень близкой к пределу, понимаешь, если плотность чуть больше, то получится, что Вселенная закрыта и будет сжиматься, а если чуть меньше, то Вселенная открыта и не сожмется никогда. А ошибки в определении были такие, что плотность могла оказаться или чуть больше предела, или чуть меньше. Коля тогда ездил в КрАО, сам кое-что измерял, но очень тогда его эта идея азимовская вдохновила насчет минимального воздействия, это как с критической плотностью — чуть больше, чуть меньше, и получаются совсем разные Вселенные.

— Ага, — сказал я.

— Сейчас, — сказала тетя Женя, — все это кажется романтикой… Так все выглядело просто. Потом обнаружили темное вещество, потом еще темную энергию, и плотность оказалась на самом деле раз в сто больше, чем тогда получалось.

— Ага, — повторил я и продолжил, чтобы показать, будто и я понимаю, о чем идет речь. — Значит, Вселенная опять сожмется? Лет через сто миллиардов?

Иронию в моем голосе тетя Женя не уловила, и слава Богу.

— Нет, — сказала она, — ее темная энергия расталкивает.

О чем-то ей эти слова напомнили — тетя Женя неожиданно прижалась лбом к стеклу, губы ее мелко задрожали, нужно было что-то сказать или сделать, чтобы отвлечь ее от не нужных сейчас мыслей, и я предложил пойти в вагон-ресторан выпить кофе.

Кофе оказался отличным. И настроение у меня стало получше, потому что на мой мобильный позвонил из Питера Боря Немиров, с которым мы когда-то учились на милицейских курсах, и сказал, что данные о Черепанове разосланы по всем отделениям, по больницам, вокзалам и в аэропорт «Пулково» — если кто-нибудь видел там прилетевшего из Москвы человека, похожего на Н.Г., то, надо полагать, сообщит куда следует, и больше всего, конечно, надежда на работников аэровокзала, среди них встречаются люди очень внимательные, замечают даже то, чего на самом деле не происходит, ха-ха, как вообще дела-то, Юра, давно не виделись, ну и все в таком духе…

Пока я разговаривал с Немировым, кто-то позвонил и тете Жене, слушала она, по-моему, невнимательно, то и дело отводила аппарат от уха, думая о своем, но когда разговор закончился, я заметил в ее глазах если не радость, то ощущение чего-то обнадеживающего.

— Это Мирон, — сказала она. Мироном называли Антона Мирошниченко, академика, директора Астрономического института. Для всех он был Антоном Анатольевичем, большим человеком, а для тети Жени и Николая Геннадиевича — просто Мироном, потому что учились они в свое время на одном курсе, вместе ходили в походы и ездили в экспедиции, карьера у всех сложилась по-разному, в начальники ни Н.Г., ни, тем более, тетя Женя, никогда не стремились, а Мирон поднимался быстро, и, по словам тети Жени, в этом была жизненная справедливость, какой не так уж много в нашем мире: Мирон был талантливым наблюдателем, первым когда-то обнаружил в оптике излучение диска около черной дыры в какой-то двойной системе, в тридцать два стал доктором, в сорок членкором, а когда решался вопрос, кого назначить директором института вместо уходившего на пенсию Соколова-Рузмайкина, коллектив проголосовал за Мирона, хотя тот, говорят, не прилагал к тому никаких усилий. Назначали директора, конечно, сверху, время выборов научного начальства прошло раньше, чем время выборов губернаторов, но в минпросе учли "мнение коллектива" — похоже, что и наверху кандидатура Мирошниченко возражений не вызвала.