Лютер Блиссет - Кью

• Название: Кью
• Автор: Лютер Блиссет
• Издательство: Махаон, Иностранка
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94145-448-8

В конце XX века большая компания радикально настроенных литераторов, художников, университетских профессоров объединилась в литературную группу, взяв себе в качестве коллективного псевдонима имя чернокожего футболиста Лютера Блиссета. Их шумные, протестные художественные акции быстро привлекли внимание европейской общественности, но серьезный успех к проекту «Лютер Блиссет» пришел, когда несколько его участников, о которых достоверно известно лишь, что они жители Болоньи, создали роман «Кью», практически сразу же переведенный на множество языков.

Религиозные войны, потрясавшие Европу в XVI веке, вовлекают в свой водоворот героя-рассказчика. В течение десятилетий он, один из вождей восставших протестантов, меняет имена, обличья, страны, встречая победы и поражения, находя любовь и теряя друзей. И все это время за ним следит всевидящее око, неуловимый шпион кардинала Караффы, будущего Папы Павла IV. Лишь перед тем, как навсегда покинуть Европу, герой узнает, кто он, этот загадочный Q…

---

— Тиле Циклоп! Да, да, этот человек послужит общему делу!

Зал, где состоится собрание, в доме рыцаря Дитриха фон Мерфельда, обладателя одного из самых ловких языков, лижущих зад епископу: оставшиеся на виду балки инкрустированных потолков, безвкусные, грубо выделанные гобелены — дешевое тщеславие. Ряды стульев, на которых сидят вассалы епископа, открываются перед нами, как крылья птицы. Хозяин восседает справа от трона и едва не лопается от гордости: развернуты все парадные знамена, чтобы поразить бедных невежественных бюргеров.

Трон в центре, деревянные подлокотники в форме львиных голов, епископский герб рядом с фамильным гербом хозяина на деревянном изголовье спинки.

Он очень импозантен, одет во все черное с головы до ног.

Башмаки с блеском, штаны из хорошей шерсти и нарядная блуза, пряжка на ремне, удерживающем меч, судя по инкрустации на эфесе — настоящий толедский. Епископский перстень сверкает на свету — рубин в золоте, на груди — медальон имперского курфюрста. Внутри столь пышного одеяния сухощавое тело с высоко поднятой головой.

Лицо врага.

Серебристые волосы и седая борода, изможденное лицо, щеки ввалились — червь власти точил его годами.

Фон Вальдек, моложавый для своих пятидесяти, взглядом орла высматривает с высоты добычу.

Вот он каков.

Тиле Буссеншуте, оробевший среди всего этого золота и алебастра, сгибается в глубоком поклоне, подвергая величайшей опасности швы и пуговицы на костюме Книппердоллинга.

Один из епископских рыцарей разворачивается на стуле, вытягивает шею и поднимается, опираясь на подлокотники, чтобы рассмотреть, кто скрывается за горой мяса, мало-помалу продвигающейся к центру зала. Пока циклоп-картонщик не кланяется, являя на всеобщее обозрение наглую усмешку Редекера.

Вот это момент! Мельхиор фон Бурен, подвергшийся нападению на дороге к Тельгту не больше месяца назад и ограбленный при свете божьего дня, сталкивается лицом к лицу с человеком, умыкнувшим его земельную ренту. Наверное, он узнает его не сразу. Генрих Редекер не сдерживается, он подается вперед, словно собирается одним прыжком перескочить согнувшуюся перед ним спину. Лицо покраснело, грудь выпячена.

— Твой зад еще горит, дружище? — интересуется он сквозь стиснутые зубы.

В ответ на столь вежливый вопрос жертва ограбления почему-то моментально вытаскивает из ножен меч и принимается размахивать им перед носом побледневшего Буссеншуте:

— Защищайся, падаль, ты заплатишь по капле крови за каждый флорин.

— Пока что довольствуйся несколькими каплями вот этого! — смеется наш делегат, плюнув ему в лицо через плечо главы делегации.

Рыцарь пытается ответить ударом меча. Этот поступок немного нервирует Тиле Буссеншуте, увидевшего лезвие, мелькающее рядом с его ухом. Реакция у него хорошая: он размахивает рукой и впечатывает раскрытую ладонь в лицо меченосца, который летит на пол вместе со стулом, увлекая с собой еще двух рыцарей.

Юдефельдт что-то кричит, пытаясь заставить его утихомириться и охладить пыл Редекера.

Орел, фон Вальдек, не теряет самообладания. Не произнося ни слова, он удостаивает нас самым презрительным взглядом из своего арсенала. Редекер превосходит самого себя, вспоминая родителей, покойных, святых покровителей. Его ругань подрывает уважение к генеалогическому древу врага. Наш фон дер Вик посреди всеобщего беспорядка принимается кудахтать, пытаясь говорить тоном серьезного адвоката, которым никогда в жизни не был:

— В месте, назначенном для собрания, всем гарантируется неприкосновенность, применение оружия полностью запрещено!

Товарищи сдерживают фон Бурена, порывающегося добраться до Редекера, Юдефельдт предпринимает безнадежные попытки всех успокоить, растерянный и побагровевший, как бессильный ребенок.

Все на сцене замирает, едва встает фон Вальдек. Мы стоим как окаменевшие. Его взгляд испепеляет зал: теперь он твердо знает, что бургомистр не стоит и ломаного гроша, что мы — его непримиримые враги. Он молча мечет молнии, потом раздраженно разворачивается и неуверенно, прихрамывая, направляется к выходу в сопровождении фон Мерфельда и своей личной гвардии.

Глава 28

Мюнстер, 8 февраля 1534 года

И не одна монашка в эту ночь
Сбежала за ворота прочь,
Объятая безумием страстей,
В ужасный мир распутнейших людей.

Редекер сосредоточенно вертит в руках монету. Какое-то мгновение он смотрит на стену, а потом, прищурив глаза, добывает уже пятое пиво, смешанное со шнапсом.

— Эта — последняя, — немедленно заверяет он, когда мы возвращаемся за наш стол.

На двух аренах, устроенных между столами в таверне «Меркурий», давится толпа. Этим вечером здесь проходит карнавальный турнир. С одной стороны танцуют под лютню — вышедший из круга последним выигрывает бочонок пива. С другой — разыгрывается пинта пива со шнапсом: она достается тому, кто бросит монету как можно ближе к стене, не коснувшись ее. Редекер — абсолютный чемпион.

Книппердоллинг имеет у хозяина кредит и использует его в полной мере. Четыре пустые кружки уже выстроились перед его пористым носом. Он довольно неуверенно поднимается со стула, пытаясь привлечь внимание зала, и принимается импровизировать под музыку лютни, сочиняя песню о событиях, о которых все только и говорят:

Один нечистый дух их выманил затем
Из-под защиты монастырских стен,
Чтобы они, презрев Закон, который был суров,
Убежище нашли средь грязных мужиков.

За два стола от нашего моментально улавливают ритм куплетов главы гильдии и продолжают описание бегства послушниц из Убервассера. Не успевает он закончить, как кто-то уже принимает вызов и тоже восхваляет подвиг Ротманна под стенами монастыря. Договорились так: начавший песню, в данном случае наш Книппердоллинг, платит за пиво тому, кто ее закончит. Очень интересное состязание — кто сможет настолько поразить присутствующих в таверне, что никто уже не сможет ответить ему очередным куплетом.

— Предел всему настал, когда он напомнил монашкам об их обязанностях воспроизводительниц. Не знаю, как ему удалось сохранить серьезный вид, — вспоминает Киббенброк, качая головой.

— Ну, так ведь он был прав, разве нет? — вмешивается кто-то еще. — Что тут смешного? Даже в Библии говорится, что мы должны плодиться и размножаться.

— Да, верно, а меня особенно насмешило, как аббатиса высунулась в окно, призывая сестер вновь возлюбить их единственного мужа!

— Эта старая сука фон Мерфельд! Шлюха и шпионка епископа! Так и сохнет по всем смазливым послушницам!

Приносят новую партию пива — пожертвование Редекера от плодов его грабежа в Вольбеке. Бандит-коротышка танцует на столе под звуки осанны, исполняемой в его честь. Он пьян. Спустив брюки, он вихляет бедрами, громогласно повторяя предложение, сделанное монахиням соратниками Ротманна всего несколько часов назад:

— Сжальтесь, сестры, утешьте этих грешников!

Старик с парой пышных усов обнимает нас с Книппердоллингом сзади.

— Следующую забаву предлагаю я, ребята, — радостно объявляет он. — С тех пор как я понял, для чего мой стручок, мы с друзьями ходим на карнавал под окна монастырей делать монашкам сомнительные предложения, но, Бог мой, мне никогда не приходилось видеть, чтобы они так ломились наружу, потеряв голову. Честь вам и хвала, да, вы, похоже, далеко пойдете!

Поднимаем кружки, обмывая комплимент. На столе остается только одна — Яна Лейденского. Как ни странно, он пока не сказал ни слова. Он сидит на своем месте с совершенно безразличным видом. Насколько я его знаю, он злится из-за того, что не пошел с нами устраивать цирк под стенами Убервассера. Он попытался поставить аналогичный эксперимент со шлюхами из городского борделя, предложив им бесплатно обслуживать каждого, кто был крещен Ротманном, но в ответ добился лишь оскорблений.

Он поднимает взгляд и замечает, что я смотрю на него. Тогда он принимается чесать плечо со скучающим видом — ему хочется казаться самым важным, но не получается. Воспользовавшись установившейся на миг тишиной, он вставляет свое слово:

— Эй, народ, это просто, смотрите: кто я, а? Кто я? — Он чешется все сильнее и сильнее, используя для этого половник. Книппердоллинг, оцепенев, замирает. Кое-кто отводит взгляд, избегая ответа на вопрос. Я чувствую, что пора прийти на помощь:

— Ты Иов, страдающий от чесотки, Ян, это ясно. — Продолжаю, повернувшись к остальным: — Как вы умудрились этого не понять? Он сыграл великолепно, разве нет?

Все хором:

— Правда, правда, браво, Ян!

Актер корчит рожу:

— Да ладно, это было просто. А теперь внимание! — Он по-кошачьи мягко соскальзывает со своего места под стол, с силой шипя сквозь зубы: — Кто я? Кто я?