Анри Шарьер - Бабочка

• Название: Бабочка
• Автор: Анри Шарьер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

За убийство, которое он не совершал, взломщик сейфов Анри Шарьер приговорен к пожизненному заключению и отправлен на каторгу. Прозванный «Бабочкой» из-за того, что на его груди вытатуирован этот символ, Анри совершает несколько попыток побега. В наказание власти надолго сажают его в карцер, а затем отправляют во Французскую Гвиану на остров Дьявола, со всех сторон окруженный океаном.

Из этой самой страшной каторжной тюрьмы не удавалось бежать ни одному заключенному. Но ничто не может заставить Анри пасть духом и сломить его решимость вырваться на волю…

Вопреки всему Шарьер выстоял, достойно перенес страшные испытания судьбы. Он уверен: «Одно лишь имеет смысл в жизни — никогда не признаваться, что ты побежден, и научиться после каждого падения снова вставать на ноги».

Давид Титиевский: Эту книгу под названием «Папийон» можно увидеть на сайтах Альдебаран, Букс Ру, Фикшнбук. […] Это другой перевод, сделанный лет за двадцать до «Папийона» неизвестным переводчиком. Существенно ли отличается перевод этой книги от другой — не беремся сказать, мы не сравнивали текст от первой до последней страницы. Но, открывая наугад разные главы, мы убеждались, что эта же история рассказана другими словами. […] Со слов Эфраима Бауха в 70-х годах в южном Тель-Авиве некий Даниель Амарилис то ли с целью наживы, то ли с благородной целью пропаганды литературных новинок издал на русском языке целую серию под названием «Библиотека Даниэля Амарилиса». (©belousenko.com)

---

Домой мы вернулись поздно, но ровно в 7 часов утра я уже был у ворот порта. Примерно через полчаса появляются Квик-Квик и Ван-Ху с повозкой, груженной свежими овощами, яйцами и несколькими курицами. Их никто не сопровождает. Я спрашиваю, где их земляк, который учит их работать. Квик-Квик отвечает:

— Он показал нам вчера, и этого достаточно. Теперь нам никто не нужен.

— Все это вы привезли издалека?

— Да, это в двух часах езды отсюда. Мы выехали в три утра и только теперь вернулись.

Квик-Квик вытаскивает лепешки и разливает чай такими уверенными движениями, будто он живет здесь уже двадцать лет. Мы сидим на тротуаре у телеги, пьем, едим и ждем покупателей.

— Думаешь, вчерашние американцы придут?

— Надеюсь. Если те не придут, продадим другим.

— А цены? Как ты устанавливаешь цены?

— Я не говорю им «это стоит столько и столько». Я спрашиваю их: «Сколько дашь?»

— Но ведь ты не знаешь английского!

— Верно, но для чего у меня руки и пальцы? Так это даже проще.

— А ты знаешь английский достаточно, чтобы покупать и продавать? — спрашивает меня Квик-Квик.

— Да, но я хотел бы сначала посмотреть, как ты это делаешь.

Подъезжает большой джип. Выходят водитель, офицер и два моряка. Офицер подходит к телеге и проверяет товар: салат, кабачки, помидоры… Потом он ощупывает кур.

— Сколько за все?

Начинается торговля.

Американский моряк гнусавит, и я не понимаю ни одного его слова. Квик лепечет что-то по-китайски и по-французски, и я, видя, что им не сторговаться, отзываю Квика в сторону.

— Сколько ты за все заплатил?

Он роется в кармане и вытаскивает семнадцать долларов.

— Сто восемьдесят три доллара, — говорит мне Квик.

— Сколько он дает?

— Думаю, двести двадцать, но этого недостаточно.

Я подхожу к офицеру. Он спрашивает, говорю ли я немножко по-английски.

— Говори медленней, — предлагаю я ему.

— О'кей.

— Сколько ты готов заплатить? Нет, двести двадцать не идет. Двести сорок.

Он не соглашается, делает вид, будто уходит, потом возвращается, потом снова поднимается на джип, но я чувствую, что все это только представление. Когда он в очередной раз выходит из машины, появляются наши две полуобнаженные красавицы-индианки. Они поняли, что происходит, и притворяются, будто не знают нас. Одна из них подходит к телеге, осматривает товар и спрашивает:

— Сколько хотите за все?

— Двести сорок долларов, — отвечаю я.

— Хорошо, — говорит она.

Но американец уже открывает бумажник, вынимает двести сорок долларов, подает их Квик-Квику и говорит индианкам, что товар продан. Наши соседки не отходят, и наблюдают за американцами, которые переносят все с телеги в джип. Один из матросов взялся за поросенка, думая, что он продается тоже. Квик-Квик, конечно, не согласен отдавать поросенка. Разгорается спор. Нам не удается объяснить американцам, что свинью мы не собирались продавать.

Американские моряки отказываются отпустить поросенка, а Квик-Квик не хочет вернуть деньги, и спор грозит перерасти в драку. Когда появился джип американской военной полиции, Ван-Ху уже успел вытащить из телеги деревянную доску. Вокруг нас собралась толпа зевак. Полицейские ни слова не понимают из наших объяснений и полагают, что мы хотели надуть моряков.

Вдруг вспоминаю, что у меня записан номер телефона клуба Мартинер, где живет негр из Мартиники. Звоню и, к счастью, застаю негра-голлиста дома. Я прошу объяснить полицейскому, что свинью никто не собирался продавать, что это дрессированное животное, что для Квик-Квика она дороже домашней собаки и что мы просто забыли сказать все это американцам. Буквально трех минут хватило, чтобы все разъяснилось. Полицейский сам берет поросенка и дает его Квик-Квику, который сияет от счастья, обнимает поросенка, берет его на руки, а потом кладет на телегу. Инцидент исчерпан, и все смеются, как дети.

В Джорджтауне мы уже три месяца, а сегодня поселились в доме наших индийских соседей. Нам отвели две большие и ярко освещенные комнаты, столовую, маленькую кухоньку с печью и громадный двор, в углу которого находится стойло. Осел и повозка стоят под укрытием. Я сплю в огромной кровати с хорошим матрацем, которую мы купили по случаю. Есть у нас стол, шесть стульев и четыре табуретки.

Этот наш первый дом — плод совместной работы на протяжении трех месяцев — придает мне веру в себя и свое будущее.

Я второе, после поросенка, существо, которое Квик-Квик любит всем сердцем. Это выражается в особой заботе обо мне: из всех троих я лучше всех одет, и довольно часто Квик-Квик приходит домой с рубашкой, галстуком и парой брюк для меня. Все это он покупает на свои деньги. Квик не курит, почти не пьет — он только играет и мечтает лишь об одном: накопить достаточно денег для того, чтобы играть в китайском клубе.

Моя индийская семья

Основное средство передвижения в этом городе — велосипед. Я тоже купил себе велосипед и теперь без труда добираюсь до любой точки города. На велосипеде два багажника — один спереди и один сзади — и я могу везти одновременно двух пассажиров. По меньшей мере, два раза в неделю я выезжаю со своими индийскими подругами на двухчасовую прогулку. Они счастливы, и я начинаю понимать, что одна из них, младшая, влюблена в меня.

Вчера к нам пришел ее отец, которого я раньше в глаза не видел и который живет неподалеку от нашего, дома. К нам он никогда не, заходил, и я знал только братьев девушек. Отец оказался глубоким стариком с длинной и белой, словно снег, бородой, седыми волосами, умным и благородным лбом. Он владеет только хинди, и его дочь выполняет роль переводчицы. Он приглашает меня в гости. «На велосипеде это недалеко», — говорит он мне с помощью Маленькой Принцессы (так я зову его дочь). Я обещаю навестить его при первой же возможности.

Он съедает несколько пирогов, пьет чай, внимательно осматривает весь дом и уходит. Маленькая Принцесса счастлива: отец доволен своим визитом и нами.

Мне тридцать шесть лет и у меня отличное здоровье, я все еще чувствую себя молодым, тем более, что по словам друзей, на вид мне не больше тридцати лет. Этой Маленькой Принцессе семнадцать лет, и она очень красива. Мы часто выходим втроем на прогулку, и она всегда усаживается на передний багажник, отлично понимая, что когда она выпрямляется, а я, нажимая на педали, склоняю голову, наши лица почти встречаются. Когда она запрокидывает голову назад, я вижу всю красоту ее груди под тонким шелком. Ее манера произносить некоторые слова, просовывая язычок между почти сомкнутыми зубами, способна взволновать даже святого.

Вот мы сидим с ней. Первый наш любовный дуэт — в зале кинотеатра, во время фильма, который мы даже не смотрели — был немым. Ее пальцы, длинные ухоженные ногти и ладони рук поют и рассказывают мне больше, чем она могла бы выразить словами, о ее любви ко мне и о ее желании быть моей. Она прислоняется к моему плечу, и я целую ее.

Однажды она осталась у меня ночевать. Из-за братьев и нескольких соседей-индийцев она предпочитала, чтобы я жил с ней у ее отца. Я согласился, и мы поселились в доме, который был в пятистах метрах от моего прежнего обиталища. Мои друзья навещают нас каждый вечер, и мы проводим вместе долгие часы.

Как и прежде мы продаем в порту овощи. Я выхожу в 6.30 и почти всегда в сопровождении моей индианки. Она готовит легкий завтрак и настаивает на том, чтобы мы все четверо поели. В кожаном мешочке, который она носит с собой, находится все необходимое: вышитая скатерть, которую она расстилает на тротуаре, тщательно почистив его перед этим; четыре фарфоровые чашки и подстаканники. Мы церемонно едим, сидя на тротуаре.

Для меня непривычно сидеть на тротуаре и пить чай, словно в зале ресторана, но она находит это вполне естественным и сияет от счастья, когда мы просим подать нам еду или намазать на хлеб варенье.

В прошлую субботу я получил ключ к разгадке некоторых тайн моей индийской семьи. Мы живем вместе уже два месяца, и очень часто моя Принцесса дает мне золотые вещи. Это, в основном, обломки золотых украшений; половина кольца, одна серьга, звено цепочки, четверть или половина монеты. Для пропитания мне это золото не нужно, поэтому я храню его в шкатулке. Набралось уже около четырехсот граммов. Я спрашиваю ее, откуда золото, — она обнимает меня, смеется, но ничего не объясняет.

В субботу в 10 часов утра моя индианка попросила меня отвезти куда-то ее отца:

— Отец, — сказала она мне, — покажет тебе дорогу. Я останусь дома, постираю и поглажу.

Мой «тесть» сидит на переднем багажнике и молчит (кроме хинди, он не владеет ни одним языком), а я еду в направлении, которое он мне показывает. Мы едем почти час и прибываем в богатый район на берегу моря, который весь застроен роскошными виллами. Старик дает мне знак, и я останавливаюсь. Он вытаскивает круглый камень из-под платья, падает ниц у ступеней первого же дома и поет, катая камень по ступеням. Проходит несколько минут, и на пороге появляется женщина в индийской национальной одежде, подходит к нему и подает что-то, не говоря ни слова.