Ника Ракитина - Мое Королевство

• Название: Мое Королевство
• Автор: Ника Ракитина
• Жанр: Фэнтези

Писатели не умирают. Они попадают в созданный ими мир. К сожалению, "не все благополучно в Датском королевстве"…

---

Феличе вынул из вазы увядшие цветы, вылил позеленевшую воду, стал старательно протирать вазу изнутри. Хальк подумал и присел на низкую скамью.

— Вы… ты сказал о Ярране… что он — раскрашенный картон, — медленно проговорил Феличе. — Нет, он икона. Когда начиналось… правление Одинокого Бога… считай это знанием. Или предчувствием. Мы успели раздать имущество Церкви по верным людям. Чтобы потом… было на что воевать. Барон… мессир Ярис был одним из таких людей.

Ваза в руках Сорэна и так сверкала хрустальными гранями, можно бы уже остановиться…

— Алиса, — продолжал Хранитель. — Она… я обещал мальчишкам из Круга Посланника, Знамя… маленькое такое, обыкновенное чудо, способное… вывернуть этот гадский мир! Вернуть ему радугу. Вот просто… — он крутнул вазу. — Александр Юрьевич, пожалуйста. Там за бузиной кран есть.

— Да, я знаю.

Хальк сполоснул вазу, обстоятельно набрал воды, так же обстоятельно обрезал длинные цветочные стебли, оборвал нижние листья, поставил розы в хрусталь.

— Но чуду тоже нужен хлеб, и крыша над головой. И какая-никакая защита от любопытства адептов Элерины Сияющей… привез вельможный барон дуру-невесту из провинции, какой с нее спрос. Брак политический и деловой, прикрытие. И чувств никаких. Тем более, по роду убеждений и действий мессир Ярис может в любой момент сдохнуть, простите.

— Хорошо устроился.

— Что?

— Хорошо устроился, говорю, — Хальк, словно Понтий Пилат, стряхивал зелень и воду с ладоней. — Поди удобно тебе за иконой.

Гнать в бой мальчишек. Использовать чужую жену…

Сорэн мог защищаться. Мог объяснить, что Хранителям не дано открывать Ворот между Словом и Миром. Не дано написать ни строчки. Что он — эталон, ходячая матрица, сторож-пес у чужих дверей… Что его дело — сберечь созвучие, резонанс объективного мира и абсолютного текста. И если те пойдут враздрай, вернуть изначальное. Почти изначальное. Потому что даже Хранителям не дано дважды войти в одну и ту же реку. Что в любой строчке Алисы или того же Халька чуда больше, чем в его божественном деянии; да у всякого из Круга… а недостает мастерства изменить весь мир, так хватит на крупицу: опиши — и кого-то покрасят. Феликс отвернулся. Молча поправил в вазе цветы.

…Роза в хрустале была, как кровавая рана. Алиса запнулась об нее взглядом и остановилась. Чудес — не бывает. И упаси нас Господь от таких чудес. Рядом с розой на столешнице лежали общие тетрадки…

Я не буду это писать, сказал себе Хальк. Я не хочу… не хочу чувствовать, как между моей мертвой женой и Хранителем дрожит и протягивается нить, как стеклянисто вибрирует воздух… и все это превращается не то в любовь, не то в угодную Хранителю сказку. Сказку о том, как побежден Одинокий Бог… сволочь Рене, конечно, но он хоть пишет сам, не загребает жар чужими руками. А этот их Хранитель — просто какая-то Василиса Премудрая, "мамки-няньки, собирайтеся, снаряжайтеся…" Мне в этой сказке куда симпатичнее жены старших царевичей. Пусть и безрукие в сотворении сорочек и хлебов, зато не перекладывающие работу на чужие плечи. Или именно в этом умении — заставить кого-то сделать свою работу — и состоит высший талант волшебника? К черту Феличе! Беда в том, подумал Хальк, что я просто не могу не писать. Тогда… ну, тогда я состряпаю очень веселую сцену, совсем не о том, что нужно этому проклятому Сорэну. Там будет Гэлад, Всадник Роханский, милостью Корабельщика Канцлер Круга, этот непричесанный безродный эсквайр… посмещище и амант всех будущих читательниц. С ним не соскучишься. Именно он устраивает все на свете заговоры, выходит (почему-то так решили детишки) на турнире против Рене де Краона, таскает девушек по ночам в покрывале… То есть, в одеяле. Говорите, не таскал еще? Будет. Я писатель, я обеспечу.

…- Огни, плошки гаси-ить!!..

Пряничное окошко было открыто по случаю жары, и голос ночного сторожа, помноженный на стеклянистый звук колотушки, доносился чисто и звонко. Захлопывались окна и двери лавок, протарахтела по брусчатке одинокая карета. Быстро темнело. Сполохи над Твиртове стали из голубых малиновыми, далекие и отсюда совсем не страшные. Над ребристыми, словно вырезанными из черного бархата крышами вставала розовая, дырчатая, круглая, как головка сыра, и такая же огромная луна. Отогнав настырного комара, Алиса уже собиралась закрыть окно, когда сверху, с крыши, послышались стук и чертыхание, и сорвавшаяся черепица, проехавшись по жестяному желобу, бухнулась в сад.

Следом пролетело еще что-то объемистое и темное и закачалось на уровне окна. Алиса отпрянула. Лишь секунду спустя она поняла, что это парень болтается на веревке, а веревка не иначе привязана за фигурную башенку, украшающую угол крыши. Трубочисты разлетались… Он висел на фоне луны и медленно поворачивался. Луна мешала разглядеть его во всех подробностях, стало ясно только, что он тощий и встреханный. И, кажется, неопасный. Алиса отставила подвернувшийся под руку кувшин для умывания, которым собиралась незнакомца огреть.

— Ослабеваю! Руку дай… — просипел он задушенным голосом.

Алиса рывком втащила незадачливого летуна в спальню.

— Ну? — не давая опомниться, спросила она.

Парень стоял, преклонив колени, и тяжело дышал.

— Высоты боюсь! Никто не поверит.

— Тогда зачем лез?

— За тобой.

Возможно, он сказал бы еще что-то, но тут в двери стала ломиться разбуженная стуками экономка. Сцена становилась классической. Алиса одним движением захлопнула окно, полагая, что через него Эмма веревки не заметит, и тем же движением закрутила ночного гостя в пыльную камку балдахина. Он сопел там, чихал и возился, пробуя устраиваться, но она надеялась, через складки ткани это не очень слышно. Алиса подбежала к двери и растворила ее.

— Ах! — Эмма, в шали, наброшенной на ночную рубашку, и чепце, испуганно пробовала заглянуть через Алису в спальню. Двери были узкие, Алиса стояла стеной. — Тут что-то стукнуло!

Алиса на показ зевнула:

— Мышь. Я запустила в нее туфлей.

— Мышь! Ах! — ключница сделала шаг назад. — Не может быть. Завтра же одолжу у соседки кошку. Ах! У нее такая кошка!

Алиса зевнула еще шире, намек был более чем понятным.

— Ах, мона. Извините меня. Но такой грохот, такой грохот…

Алиса захлопнула дверь. Парень в балдахине сипел и кашлял. Оказалось, что он умирает от смеха.

— Ах, мона! — он сложил руки у живота и возвел очи горе. Алиса зажала рот ладонью. — Это ваш дракон? Я думал, адепты серьезнее. Или она убивает вязальной спицей?

Алиса вытряхнула наглеца из занавески, села на кровать и отчеканила:

— Эмма — добрейшее существо. Она готовит потрясающий сливочный крем и чудесные мармеладки. И если однажды придушила мышь в стакане, это не повод ее оскорблять. Понял?

Кажется, ей удалось его уесть. Желтоватые глаза вытаращились, и гость немо шмякнулся рядом. Алиса помахала у него перед носом растопыренными пальцами:

— Ну не убивайся так. Это чисто женский способ ловли мышей. Берешь стакан, кусочек сыра и монетку… И перестань валяться в моих простынях!

Хохот был бешеный. До рези в животе и выжимаемых на глаза слез. Он заставлял осыпаться пыль и штукатурку, звенел слюдой в оконных рамах, и наконец обрушил кувшин для умывания с прикроватного столика. Воду они вытерли покрывалом, почти наощупь, потому что свеча тоже не выдержала и погасла. А потом, держась друг за друга, ждали в лунных сумерках, не прибегут ли на звук.

— Что вы себе позволяете?.. — наконец осведомилась Алиса гневным шепотом.

— Эт-то интересно… — гость искоса уставился на нее, продолжая сидеть на подоле ее ночной рубашки. И рук не убрал. — Гэлад, Всадник Роханский, Канцлер Круга.

— "Алиса, это пудинг. Пудинг, это Алиса. Унесите пудинг".

Всадник Роханский с готовностью сцопал Алису на руки и, хмыкнув, осведомился:

— Куда унести прикажете?

У Алисы язык отнялся от возмущения. А Гэлад покрутился с нею по комнате и направился к окну. И лишь когда он перекинул через подоконник ноги, Алиса нежно заметила:

— Будь что будет, но летать я не умею.

— А-а… а почему?

— А должна?

Канцлер устроился поудобнее, посадил Алису рядом и в свете луны стал настойчиво разглядывать. Алиса повернула голову, чтобы ему было удобнее.

— Ну, и хорош ли мой профиль в лунном свете?

— Спать я с тобой не буду. А для герба сойдет.

Алиса сползла с подоконника и закуталась в занавеску.

— Если собрался говорить мне гадости — убирайся.

— И не подумаю.

Канцлер прибрал в дом босые пятки, всем своим видом показывая, что он здесь надолго. Потянул за занавеску, вынуждая Алису делиться.

— Радость моя, — патетически сказал он. — Уговаривать тебя я не хочу. Но если сложить два и два, выходит, что ты и есть обещанное знамя.