Ирвин Шоу - Растревоженный эфир

• Название: Растревоженный эфир
• Автор: Ирвин Шоу
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-005200-6

Эфир растревожен… В его волны вливается слишком многое — боль, цинизм, измена идеалам. Таковы люди, диктующие миру моду, стиль, образ жизни.

Но рабочий день завершается — и короли масс-медиа идут домой.

В пустоту. В усталость. В семьи, превратившиеся в унылое партнерство по жизни, и романы, обреченные на разрыв.

Это — бизнес. Это — жизнь.

---

— Прежде всего, — Френсис выпустила струйку дыма и сломала спичку, которую держала в другой руке, — что ты обо мне думаешь? Ты считаешь меня коммунисткой?

— Дело в том, что я не очень хорошо тебя знаю, — осторожно ответил Арчер. — Вне студии мы видимся пять-шесть раз в году.

— Не увиливай. Ты думаешь, что я коммунистка, так?

— По правде говоря, Френсис, ты участвуешь в работе многих организаций, и достаточно часто твои суждения…

— Если бы тебя приперли к стенке и заставили высказать свое мнение, — оборвала его Френсис, — ты бы сказал, что я коммунистка?

Арчер надолго задумался.

— Да, дорогая.

— Что ж, ты прав. Я коммунистка.

Френсис пристально смотрела на Арчера. Ее глаза торжествующе сверкали.

— И я этим горжусь. — Она с силой вдавила недокуренную сигарету в пепельницу. — Мне не стыдно. Я не стыжусь сделанного мной.

Арчер ее не слушал. «Теперь я о ней все знаю, — думал он, — она сама мне сказала. И что мне теперь с этим делать? Что мне делать, если позже меня спросят о ней? А если на эти вопросы мне придется отвечать под присягой?»

— Если этим мерзавцам этого мало, — с горечью говорила Френсис, — завтра я готова дать объявление в «Нью-Йорк таймс», чтобы об этом узнал весь мир. По-твоему, быть коммунистом — это ужасно? — прокурорским тоном спросила она. — Ты действительно думаешь, что мы собираемся похитить президента и свергнуть нынешнюю власть? Ты полагаешь, я хожу по городу, выискивая церкви, чтобы сжечь их в первый же день революции? Ты веришь, что я вынашиваю планы национализации женщин?

— Перестань, Френсис. — В голосе Арчера слышался упрек.

— Я не знаю, — гнула свое Френсис. — Я не знаю, чему ты веришь. Я не знаю, чему в эти дни верят люди. Если верить газетам, мы сейчас собираем атомные бомбы, чтобы на следующей неделе взорвать водопровод.

— Ты знаешь, что я в это не верю.

— Я даю тебе три месяца. Еще три месяца этой лжи, которая каждый день льется со страниц газет и из динамиков радиоприемников, и ты поверишь всему, что тебе говорят.

Арчер вздохнул. «Не говорит, а вещает, — думал он. — И слова-то заученные, словно лозунги с транспарантов на майской демонстрации. Две минуты, а она уже отказывает мне в здравомыслии».

— Я не знаю, во что буду верить через три месяца, — ответил он. — Может, тебе следует подождать, срок-то невелик, а уж потом обвинять меня?

— Меня обвинили не задумываясь, — парировала Френсис. Трясущимися пальцами схватила новую сигарету. — Они используют тебя. Ты их подручный. Они прикрываются тобой, твоей совестью, заставляют тебя делать за них грязную работу, обрекать людей на голодную смерть.

— Погоди, погоди. Ты гонишь волну и хочешь представить все так, будто ты стала жертвой гигантского заговора. Но ведь никто не отнимает у тебя работу. Ты получила главную роль в пьесе, тебе наверняка положили приличное жалованье, а если ты хорошо поработаешь, то тебя ждут успех и большие деньги…

— А если пьеса провалится и мне придется вновь возвращаться на радио? — прервала его Френсис. — Что тогда? И в случае успеха, если меня вываляют в грязи, кто-нибудь даст мне новую роль?

— Безусловно. В театрах пока все спокойно. Насколько мне известно, на Бродвее аж три коммунистические ячейки, и их члены получают роли. Без лишних вопросов.

— Сегодня — да. Но что будет завтра, предугадать несложно. Ты думаешь, что, разобравшись с радио, они оставят театр в покое? Они ребята умные, начинают со слабых. Вы все, серьезные интеллектуалы, думаете, что радио и кино — это пустяки, вам без разницы, что с ними будет. И вы позволяете этим гадам вычищать коммунистов. Вы думаете, они остановятся. Не остановятся. Им это нравится, они видят, что сопротивления нет. И они будут творить свое черное дело, пока не возьмут под свой контроль каждое слово, которое печатается или произносится.

Арчер вздохнул:

— Френсис, дорогая, я пришел сюда не для того, чтобы участвовать в политических дебатах. Я не политик, но и без этого знаю, что в защиту свободы слова могут выступать кто угодно, но только не коммунисты.

— Вот видишь, яд уже действует! — с горечью воскликнула Френсис. — Три месяца не понадобились.

— Не оскорбляй меня, дорогая. — Арчер чувствовал: ему пора уходить, от продолжения разговора с этой нервной и фанатичной женщиной толку не будет. — Возможно, я ошибаюсь, но, исходя из того, что я слышал о коммунизме, из того, что я слышал о России, пусть в этой доктрине и в этой стране есть свои плюсы, выражать собственное мнение там не положено. Неужели ты не понимаешь, что попытку утверждать обратное здравомыслящий человек воспринимает как величайший цинизм?

— Нет, — стояла на своем Френсис. — Отнюдь. Ты ничего об этом не знаешь. Ты заблуждаешься.

— За последние пятнадцать лет всякий мой спор с коммунистом заканчивался одинаково. Он говорил мне, что я заблуждаюсь.

— Так оно и есть. Ты ленив, ты не хочешь получить информацию из первых рук, а потому веришь всей той лжи, которую выливают на тебя.

Арчер согласно кивнул:

— Я, возможно, ленив. И до сих пор эти вопросы меня не интересовали.

— Так пора ими заинтересоваться, братец, — фыркнула Френсис. — У тебя не так-то много времени. Скоро они вышвырнут с радио и тебя. Потому что нужен им ты. Не я. Для комиссии конгресса коммунистов в стране слишком мало. Зато есть миллионы таких, как ты, думающих, что вы — люди независимые, взгляды у вас либеральные и вы честно зарабатываете себе на жизнь. Сначала они постараются превратить вас в борцов с Россией, а потом, если вы останетесь живы, так запугают, что вы не посмеете и рта раскрыть, когда они возьмут власть.

— Когда кто возьмет власть, Френсис? — спросил Арчер.

— Фашисты, — без запинки ответила та. — Точно так же, как и в Германии. Как и там, они кричат о военной угрозе. Как и там, раскалывают оппозицию. Красные идут, красные идут, и в один прекрасный день к тебе в дом стучится полиция, чтобы забрать тебя в концентрационный лагерь за то, что три года тому назад ты неодобрительно высказался об усах Гитлера. Ты же преподавал историю. — В голосе Френсис зазвучали насмешливые нотки. — Надо бы тебе иногда заглядывать в книги, пусть ты уже никого ничему не учишь.

Беда с этими стандартными, избитыми, затасканными аргументами одна, думал Арчер, и заключается она в том, что есть в них немалая доля истины.

— Хочешь знать, как я стала коммунисткой? — спросила Френсис. Голос ее стал мягче, лицо разгладилось.

— Если у тебя есть желание мне об этом рассказать.

— Есть. — Она резко поднялась, подошла к окну, выглянула. — Тебя не удивляет, что такая девушка, как я, сбилась с пути истинного? Моя семья очень богата, я училась в лучших школах, красотой природа меня не обделила, мужчины всегда увивались за мной, так что у меня не было нужды ходить на партийные собрания, чтобы найти себе кавалера. — Она невесело рассмеялась. — У меня было счастливое детство, доктор, — со смешком продолжала Френсис, — и все думают, что я прекрасна и удивительна, и на черный день у меня припасена вторая норковая шуба, и обычно я весела, как жаворонок. Почему же я не такая, как остальные женщины? Что бы их перепугало, если бы кто-то взялся расследовать их прошлое? Им бы не хотелось, чтобы мужья выяснили, что кто-то потратил на шляпку лишние шестьдесят долларов, а кто-то провел несколько часов в постели с лучшей подругой из Вассара,[31] когда та гостила в их загородном доме прошлым летом. — Она повернулась к Арчеру. — На той стороне улицы — синагога. Когда мне скучно, я встаю у окна и с расстояния семьдесят ярдов пытаюсь определить, еврей идет по улице или нет. — Она рассмеялась собственной шутке, рассмеялась пронзительно, истерично.

Арчер заерзал в кресле. «Может, не стоит ее слушать? — подумал он. — Кто знает, что она наговорит?»

— Продолжим, доктор. — Френсис прищурилась, чувствуя, что Арчеру не по себе. — С сексом у меня проблем нет, хотя в книгах и утверждается, что именно сексуальная неудовлетворенность толкает женщин на путь экстремизма. Я не фригидна, доктор, уверяю вас, и получаю оргазм, когда мне этого хочется. Если вам это необходимо для того, чтобы выставить правильный диагноз, я напишу на листке список моих последних любовников, и после моего ухода вы сможете положить его в свою записную книжку.

«Я пришел сюда, чтобы поговорить о политике, — с негодованием думал Арчер, — и к чему это привело? Стоит задать один вопрос, и на тебя вываливают гору информации. И ты узнаешь то, чего и знать-то не хотел. К сожалению, люди воспринимают себя единым целым и не могут сосредоточиться только на одном, интересующем тебя аспекте. Память человеческая слишком услужлива. Спроси ветерана войны, где он потерял ногу, и, прежде чем он ответит тебе, ты узнаешь историю дивизии, в которой он воевал, получишь подробный отчет о нескольких сражениях вкупе с характеристикой всех командиров и добрым словом всем павшим. Задай женщине вопрос, касающийся ее жизни, и ответ она начнет с главного для себя — с секса».