Даниил Фибих - Фронтовые дневники 1942–1943 гг

• Название: Фронтовые дневники 1942–1943 гг
• Автор: Даниил Фибих
• Издательство: "Новый Мир"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010

Писатель-публицист Даниил Владимирович Фибих (Лучанинов; 1899 – 1975) детство и юность провел в Нижнем Ломове, сотрудничал в первых пензенских советских газетах, потом стал корреспондентом «Известий». Часто публиковался и в других центральных изданиях. Он автор повестей «Святыни», «В снегах Подмосковья», романов «Угар», «Родная земля», исторического романа «Судьба генерала Джона Турчина», пьес «Поворот», «Звонкий ключ», «Снега Финляндии».

В самом начале Великой Отечественной войны добровольцем ушел на фронт, героически сражался с врагом. Работая корреспондентом в армейской газете, в самые тяжелые 1941 – 1943 годы часто оказывался на передовой линии Северо-Западного фронта.

В июне 1943 года за острые, критические высказывания в своем личном дневнике Д. В. Фибих по доносу был арестован и осужден на 10 лет «за антисоветскую агитацию и пропаганду». Реабилитирован и восстановлен в правах только к концу 50-х годов.

Уже в наше время, когда гриф секретности был снят с ряда дел репрессированных, я как внучка писателя ознакомилась с материалами нескольких тетрадей-дневников, хранившихся все это время в архивных фондах ФСБ. Отрывки из этих рукописей, сделанных как наброски будущих очерков и новелл, а также записок личного характера публикуются ниже. Впервые фрагменты дневниковых записок Д. В. Фибиха были опубликованы в газете «История» издательского дома «Первое сентября» (2009, № 8).

М. Ю. Дремач («Новый мир», №5, 2010)

---

Не успели мы переехать в Клин, как снова направляют меня и Белкина к гвардейцам. Таинственный поход бригады закончился у Клина. Отсюда до нового местонахождения гвардейцев километров восемь-десять. На завтрашний день у них должно было состояться торжество вручения гвардейского знамени. Редактор предложил нам отправиться пешком.

– Транспорт у нас – больной вопрос.

Сотрудники мне рассказывали, что им приходилось делать, добывая материал, по 30, по 50 километров пешком. Как это отражается на качестве работы, можно судить.

Был уже вечер, темнота, и я осторожно сказал редактору, что гораздо целесообразнее было бы отправиться нам завтра, с раннего утра. Однако он мягко, но решительно заявил, что отправиться нужно именно сегодня. Спорить нельзя. Что ж, двинулись к гвардейцам ночью, пешком по незнакомой дороге. Хорошо, что ночь была светлая. Добрались наконец до села Селинского – расположение бригады. Нас встретили уже как старых знакомых.

На другой день с 11 часов утра батальоны выстроились для парада на площади перед белой каменной церковью. С одной стороны из-под снега торчали две высокие печные трубы – все, что осталось от школы, с другой – виднелись изуродованные немецкие автомашины. Все село завалено ими, есть даже брошенные пушки. Мороз свирепый. Усы, бороды, ресницы людей, меховые опушки шапок – все седое от инея. Над рядами бойцов стоит непрерывный топот ног и хлопанье руки об руку – народ греется как может. Все ждут прибытия высокого начальства. Но никакого недовольства, досады. Наоборот, люди как будто радуются морозу – каково немцам сейчас? А нам-то что, мы – народ привычный, перетерпим как-нибудь…

Наконец, пять часов продержав бойцов на морозе, прибыло высокое начальство, и парад начался. Спрашивается, к чему было гнать нас сюда именно вчера, именно ночью? Приехали сам командующий армией Кузнецов и бригадный комиссар Колесников. Привезли покрытое чехлом знамя.

– Здравствуйте, товарищи гвардейцы! – крикнул, закидываясь от натуги назад, маленький генерал, при последнем слове даже подпрыгнул, будто выстрелил им.

– Р-ра! – ответили ряды.

Колесников залез на полуторку, где стоял столик, и произнес речь. Говорил с волнением, побагровел. Затем короткие речи командующего армией и полковника Безверхова, церемония передачи знамени, и бригада, перестроившись, рота за ротой проходит церемониальным маршем. Ничего гвардейского не было в этих мешковатых, нестройно шагающих бойцах. Большинство из них башкиры, удмурты – новое сырое пополнение. Основные кадры пехоты полегли под Яхромой и Дмитровом. Некому было вручать ордена – награжденные в земле или в лазаретах. Во сколько человеческих жизней обойдется нам эта война?

Признаться, в простоте душевной я надеялся, что и нас, корреспондентов, пригласят на обед по случаю такого торжества, но не тут-то было. Большое начальство отправилось обедать на квартиру командира и комиссара, а к услугам нашим и прибывших кинооператоров была предоставлена столовая Военторга. Мы скромно пообедали вместе с политработниками супом-лапшой и гречневой кашей.

Вечером в темноте, оставив Белкина, я двинулся в обратный путь – нужно было срочно сдавать материал. Назад шел тоже пешком. Ночные снежные поля, лунный серп в морозной дымке, тишина и скрип снега. Неудобно шагать вот так, в валенках…

И все же что-то патетическое было в этом скромном и суровом параде, происходящем в морозную стужу, в селе, где все хранило память недавних кровавых боев.

28 января. Пока еще в Клину. Гнетущее впечатление производит городок: торчащие печные трубы, мертвые пустые дома с дырьями вместо окон и с провалившимися крышами, целые кварталы закоптелых полуразрушенных стен зданий. Особенно пострадала центральная часть города. У въезда в город, при подъеме на Крестьянскую улицу, – покрытые снегом немецкий автобус и два маленьких, разбитых снарядами танка. На стенах домов сохранились написанные мелом надписи немецких квартирьеров.

Зашел в гастрономический магазин. На полках – шары катай. Всех товаров только черный и красный перец. Как живут клинчане? Хлеб есть. Торжественное событие: коллективно помылись в бане. Для этого нужно было встать в пятом часу утра. Баня работает круглые сутки и обслуживает, конечно, армию. Моются в организованном порядке, по заявкам. Раздевшись, полчаса ждали, когда пойдет вода. Наконец полил кипяток – холодной воды так и не дождались. С грехом пополам помылись. Хорошее правило: взамен снятого грязного белья тут же, в бане, дают чистое.

30 января. Кажется, завтра трогаемся в путь. Едем в эшелоне, по железной дороге. Давненько я не ездил в поезде. Предполагаем, что нашу армию направляют на север – выручать ленинградцев. Настроение у нас в редакции приподнятое. Почетная и ответственная задача. 25 января, после доклада нашего Военного совета, Сталин передал привет 1-й Ударной и пожелал дальнейших успехов. В связи с этим редактор поручил мне написать передовицу. Я не писал их с 1918 года.

В «Известиях» напечатана вторая моя корреспонденция – о пленном немце. Послал еще три очерка – расширенные копии того, что печатаю в «На разгром врага».

31 января. В армию приезжал Калинин и выступал перед бойцами. Хвалил действия армии. Упрекнул лишь в том, что допустили большие потери. Сказал, что теперь нам предстоит воевать в лесах. Редакция прозевала такое важное событие, как приезд Калинина, поднялся переполох. Нам, армии, поручается какое-то большое и важное дело. У нас уже поговаривают о будущих наградах.

1 февраля. Второй день сидим, как на вокзале, вещи упакованы, а когда поедем, неизвестно. Газета пока не выходит. Непривычное ощущение праздности. Настроение какое-то кислое, куда едем, конечно, никто не знает, но предполагают, что под Ленинград.

Насчет лесов, о которых якобы говорил Калинин, – неверно. Я читал стенограмму его речи. Как раз он сказал, что нам предстоит война в местности, где нет лесов. Уж не Украина ли, чего доброго?

Вчера редакция раздобыла вина, и по сему случаю было скромное пьянство. На наш армейский отдел – на семь человек – досталось шесть с половиной литров. Вино красное, сухое, сильно разбавленное водой. Принесли патефон, слушали музыку.

Вспомнились мои прежние фронтовые «банкеты», товарищи, которых я покинул, и грустно стало. Не хватает мне их общества!

2 февраля. Редакция бездельничает – все еще сидим в ожидании погрузки. Выяснилось: едем сначала в Москву, там наш эшелон переводят на другую линию и направляют в Бологое.

Ходили с Ковалевским в музей Чайковского. Двухэтажный, темно-красного цвета каменный дом расположен среди старого сада на самой окраине города. Здесь некоторое время жил и работал Чайковский. Типичная помещичья усадьба. Ворота слегка повреждены въезжавшим сюда немецким танком. Заведующий музеем старичок охотно водил нас по опустелым комнатам и рассказывал, как хозяйничали немцы. Они пробыли здесь 21 день. Вели себя как скоты и дикари. В свое время об этом много писалось в московских газетах. Я видел разбитый бюст Чайковского, у которого, кроме того, нарочно был отбит нос.

Сейчас дом вымыт, очищен от грязи и испражнений, все по возможности приведено в порядок.

Хорошо, что большинство экспонатов в свое время были отправлены в Воткинск, где имеется филиал музея.

4 февраля. «Всё в той же позиции». Слоняемся, томимся, едим кисель, который раздобыл «наш хозяйственник» Ленский. Как будто сегодня все же тронемся в путь… Впереди напряженная боевая работа. Немцы сильно укрепились под Ленинградом, город в осаде, в кольце. Придется взламывать линию обороны. Нечто вроде прорыва линии Маннергейма.

Познакомился со стенограммой речи Калинина. Речь эта, конечно, не для широкой публики. Впервые за все время войны подчеркивание классового характера этой войны и оценка англичан как империалистов, которым, в сущности, нечего особенно доверять.

Немцы снова захватили Феодосию. Итак, блестяще начатая наша операция в Крыму провалилась. Этого нужно было опасаться: почти месяц газеты ничего не сообщали о положении на этом участке.

Нам еще предстоят неприятные неожиданности. Рано успокаиваться.

7 февраля. Пишу эти строки в деревне Мир-Онеж (как будто так) Ленинградской области. Мы обосновались здесь на ночлег. Вечер, керосиновая лампа, большой стол, за которым кроме меня пишут еще трое. Тиканье больших, в деревянном ящике часов, явно городского вида.

Четвертый день в пути на новый фронт. 4 февраля вечером погрузились в эшелон. Вокзал в Клину уничтожен немецкой бомбежкой. Мы, редакция, заняли две теплушки. Редакторат едет в классном вагоне. Кроме меня в эшелоне и АХО, и трибунал, и политотдел, и санчасть. Ночь мы стоим в Клину. Посреди теплушки топится печурка. Мы раздобыли каменного угля, я в том числе принес большую корзину. В вагоне жарко, стенки печурки наливаются мутной краснотой, все озарены снизу, на стенках теплушки огромные тени шевелятся. Всю ночь и утро идет погрузка. Наши автомашины на платформах. Едем.