Александр Граков - Город пропащих

• Название: Город пропащих
• Автор: Александр Граков
• Жанр: Детектив

---

И Елена торопливо рассказала, что Раздольский бесследно пропал.

- А ваш муж утверждает, что он здесь ни при чем? - уточнил Федор.

Елена ответила, что в данном случае сомневаться у нее нет оснований.

Он покачал головой и задумался.

- Есть один нюанс, - с трудом начала женщина. - Ефрем встретил случайно одного человека... Ну, одного такого, которого прежде защищал, и тот познакомил его с другими людьми... Они обещали помочь... Ефрем просил перед отъездом позвонить им, сказать, что мы согласны на их условия...

Федор теперь с интересом смотрел на нее. Выходило, любовники не оставили своей затеи. И кто были эти люди - догадаться не составляло труда. Но зачем ей опять хочется втянуть его в эту опасную игру?

Почему она так уверена в нем? Неужели из-за истории в ГУМе?

- Елена Сергеевна, - твердо сказал он, - я ведь не поп, чего мне исповедоваться? У вас конкретное дело есть ко мне?

- Вы этот мир знаете... Может, там слухи какие-то ходят?

- Опять вы меня в петлю толкаете? - усмехнулся Федор и позвал собак. - С кем он встречался? Кому вы звонили?

- Я позвонила... Они тоже ничего не знали об этом. Мне показалось, тот человек даже рассердился... Правда, Федор, он мне об этих людях ничего не сказал. А навел его на них какой-то Павел... - она помедлила, вспоминая, Павел Сергеевич. В клубе "Золотое руно" он встречался с ними. Вот все, что я знаю...

- И пусть это умрет вместе с вами. Ясно? - Федор пошел от нее не оглядываясь, а она закрыла лицо руками и завыла в голос, как простая баба на похоронах.

Федор сошел с электрички и двинулся вдоль железнодорожных путей по аллейке из чахлых тополей. Проносились мимо скорые поезда и товарняки, электрички, обдавая его запахами пыли, мазута, застоялым духом дальних дорог. Там, впереди, на 83-м километре, скоро уж должен был быть переезд и халупка при нем, укрытая мальвами и вишневым садком.

Если ничего не случилось за те годы, пока его не было в Москве, там жил старый верный кореш. Еще с первой отсидки Федора тянулась их связь, а дядька Игнат к тому времени отмотал в общей сложности уже тридцать годков. Перед третьей ходкой Федора Игнат уже жил на покое бобылем, был еще крепок и в курсе всех криминальных московских дел. Его уважал и "крутой" молодняк, и люди с "авторитетом". Федор догадался, что Игнат, прозванный Глухарем, выполнял какие-то просьбы братвы, что не забывали его, но сам заезжал к нему редко и только так: лясы поточить, старое вспомнить.

Смеркалось. Артюхов уперся в стенку какого-то сарая. Раньше этого не было. Тычась в разные стороны, Федор, чертыхаясь, забрел на поле и поплелся по взрыхленной земле, из которой клочьями торчала какая-то редкая зелень.

Вот и переезд. Шлагбаум. Знакомая халупка.

Вонь хлынула на него из двери, влепилась в лицо, как грязная ладонь. Пахло разным: все тем же навозом, кислятиной, помоями. В дальнем углу зашевелилась громадная тень. Федор замер, а потом разглядел корову - она смотрела на него из-за низкой дощатой перегородки и невозмутимо продолжала жевать. В тишине раздавалось неослабное жужжание мух. Они были всюду: в воздухе, на крашеном полу, на каждом сантиметре стен.

За спиной закашлялись, и Федор, резко обернувшись, увидел лежащего на железной кровати человека, укрытого под подбородок одеялом, но грязные босые ступни торчали наружу.

- Дядька Игнат? - неуверенно позвал Федор, не узнавая в лежащем кореша.

Человек зевнул и сел, открыв заспанные глаза, озираясь, будто в тумане. Потом пригляделся к вошедшему.

- Да Федор, кажись? Ну, ты пропа-ал... По полной, что ли, тянул?

Игнат опустил ноги на пол и шагнул к Артюхову. Они похлопали друг друга по спине. Глухарь сильно сдал, но был все еще жилист, костист.

- А ты, гляжу, орел! - похвалил Федора Игнат, щуря на него в сумраке белесые, выцветшие глаза. - Пойдем на новой половине посидим. Я ведь пристроечку кирпичную соорудил. Здесь у меня хлев, блин. На так и тянет поспать сюда. Рогатая, вот, жует, хорошо...

Игнат засуетился, они вышли на покосившееся крыльцо. Сзади, со стороны сада, невидимая с дороги, откуда пришел Федор, возвышалась аккуратная кирпичная пристройка с крохотной терраской.

- Пока здесь зимой было жить нельзя, но за это лето доделаю, хвалился Игнат.

В домике и правда было уютно. Федор умылся под умывальником и сел за широкий некрашеный стол, начал доставать привезенную водку и снедь.

- Вот грев так грев, - оживился Игнат, видно было, что он соскучился по общению.

Из его рассказа Федор узнал, что переезд здесь закрыли, потому что рядом, в трех километрах отсюда, построили новое шоссе. Там и тоннель для пешеходов имелся.

- Я теперь на пенсии, - хмыкнул Игнат, и глаза его после первой стопки стали прежними: цепкими, видящими собеседника насквозь. - Давненько в Москву не наезжал, Что там? Какие новости? - продолжал он.

Федор закусывал хозяйским малосольным огурцом, не отставал от Игната: опрокидывал стопку за стопкой. Он достиг настроения, при котором хотелось пожаловаться на жизнь так, чтобы это было естественным порывом души.

- Ой, да я чуть по новой не влип. Только вышел, ну и, конечно, к Голове, позвонил, все чин чинарем. Договорились. Вечером прихожу - полный облом. Печать на двери. Во дворе про стрельбу говорят. Амбец. Затаился, с бабками швах, прикид бомжовый. Стал осторожно узнавать - никого ребят из "бригады" нет. И Лесной - готов.

Игнат слушал хмуро, и по его лицу не понять было: знает он эту историю или впервые слышит.

- Да, - наконец сказал он, вскинув лохматую седую голову, и просверкнуло что-то такое в лице, молодое, жестокое, - я об этом слыхал. А сейчас ты что?

- Фуфло, - вздохнул Федор. - Кладбище охраняю, морг. Под Москвой.

Игнат рассмеялся, обнажив стальные коронки:

- В самый раз тебе, паря... Короче, не пляшут ни ваши, ни наши, а заломали - беспредел и буза. Костю жалко, просвистел свою жизнь... Не на ментов ведь нарвался... Я отстал, Стреляный, уж и не знаю, в чьих грабарках сейчас и маза и правило... Одно знаю твердо: ни одна шобла не может в натуре навязывать свои правила...

Он закусывал водку перышками лука, только что сорванными с грядки, и от него несло луком так, что Федора замутило.

- Меня навели тут, в одном кабаке... Хозяин, говорят, важный, но не знаю, кто такой. Все перепуталось в Москве. Черножопые теснят со всех сторон, у них все схвачено.

- На кого навели?

- Павел какой-то, Сергеевич, что ли? Забыл... Брехня кругом, шестерки, шелупонь. Никому доверять нельзя. Да и раньше... Ты вот знаешь, кто меня посадил?

Игнат отрицательно тряхнул головой.

- Ну, вот... А я в зоне ночей не спал, все думал: кто?.. Шесть месяцев только и погулял, а шесть лет на нарах загорал...

- Павел Сергеевич... - повторил Игнат. - Уж не Купец ли? Нет, он от дел отошел. В начале 80-х в силе был. "Авторитет"... Новых не знаю я, Федя... Шатия-братия раскололась. Меня, конечно, навещает кое-кто... Поговорить о тебе могу. Сам приедешь или в Москве тебя можно найти?

- Хаты у меня нет в Москве, - хмуро отвечал Федор. - Сам приеду...

В кабаке сидели втроем: Мотя Шклявый, первый картежник Москвы, педераст и истерик, Зиновий Павлычко, по кличке Хохол, и Сеня Звонарев из бауманских, когда-то валютчик, а сейчас промышляющий в основном рэкетом. Из всех троих Сеня был наибольшим "авторитетом", и всех троих связывали давние дела.

После сауны девок отпустили. Сидели, закусывали рыбкой, пили ледяное пивко.

- Стреляный вышел, крышу ищет, - между прочим бросил Хохол. - Я Глухаря проведывал, говорит, помочь надо мужику. Кладбище какое-то охраняет...

Упоминание о Стреляном навело всех троих на мысли о погибшей "бригаде" Лесного.

- Он как? - визгливо спросил Мотя. - Уцелел, что ли?

- Да нет, он после вышел, - продолжал Хохол. - Может, возьмешь к себе, Семен?

- Не знаю. С ребятами обсудить надо, Зяма. - Звонарев, видно было, не горел желанием взять новичка. - Только скажешь - Лесной, так у всех одно на уме... Примета плохая...

Зиновий понял, что дальше нажимать бессмысленно, и перевел разговор на другое.

- Ты постой, - вдруг перебил его Звонарев. - Он ведь Вульфа знал, да? Ну, Ваську? У меня есть один братан, который очень Васькой интересовался. Большой у него интерес. Ты сведи меня со Стреляным. Передай Глухарю, что я с ним хочу говорить.

Раздольский пропал. И пропал как-то странно, не к месту, не ко времени. Его исчезновение не давало Артуру Нерсесовичу возможности насладиться предполагаемой местью, и он сильно опасался, что кто-то другой вместо него отправил этого дурилу к праотцам. Эта мысль была пострашнее любого кошмара.

Аджиев мучительно пытался ухватить смысл того, что произошло с Ефремом Борисовичем. Каждая подробность из того, что делал и о чем говорил соперник в последние дни перед отъездом, по докладам слежки рисовалась весьма выпукло, но, когда он пробовал сложить все вместе, получался какой-то темный сумбур.

Кроме того, провалами зияли некоторые дни, когда Раздольский уходил от наблюдения. Там, видно, и была скрыта разгадка тайны исчезновения адвоката.