Олег Приходько - Запретная зона

• Название: Запретная зона
• Автор: Олег Приходько
• Издательство: АОЗТ издательство "ЭКСМО"
• Жанр: Боевик
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-257-1

Тайная военная организация, связанная c правительственными кругами и чиновниками различных российских ведомств, готовит государственный переворот. В их руках созданное в 70-х годах психотронное оружие, способное превратить массы людей в послушных исполнителей их воли. О тайном полигоне, где готовят боевиков этой организации, становится известно органам МВД и… частному детективу, ведущему расследование убийства ученого, причастного к разработкам секретного оружия.

---

Петр тряхнул головой, избавляясь от предутренней тяжести.

— Малыш, — улыбнувшись, посмотрел он на Женьку, — ты подумал, я смерти испугался? Это я так — паузу заполнял, считай, пошутил. Вот мне через три дня сорок стукнет. Мать с отцом не дожили, жены нет, дети по квартире не бегают. Пустота какая-то образовалась. Вернулся вечером, а тут — пустота. И батареи отключили — как в склепе. Раньше у нас в вазе всегда хризантемы стояли… Пью, и водка не берет. Вот, хотел тебя убийством попотчевать, а не смешно получилось. Ямщик-то на самом деле от тоски помер. Ты уж прости.

Женька уже понял, что Петр запел экспромтом первую пришедшую на ум песню, и не «убийства» этого ради вызвонил ночью друга. Мать Швеца, Анастасия Марковна, преподаватель литературы в пединституте, умерла два года назад, как раз в то время, когда Женька попал в препаскуднейшую историю, и Петр отмазывал его, используя все свои юридические познания, талант и связи. Бросился на защиту безалаберного охранника, совсем чужого для него человека, распределяя двадцать часов между сбором доказательств, адвокатскими конторами и раковым корпусом на Будайской. Тогда-то, после похорон Анастасии Марковны, они и подружились — слишком много родственного оказалось в их душах, чтобы раствориться в суете поодиночке: и сиротство, и устремления, и эта вот тяга к песенным истокам, доставшаяся в наследство от матерей. «Про хиролога он, конечно, придумал, — решил Женька, — романтик нереализованный. А в остальном — понять можно».

— В том, что по твоей горнице ребятишки не бегают, сам виноват, — сказал он вслух.

— Да я никого не виню. Просто время пришло.

Принять душ Петр наотрез отказался, завалился на диван, а когда Женька стал укрывать его стареньким пледом, приподнялся на локте и неожиданно трезвыми глазами посмотрел на друга.

— Слышь, Женя… Вчера Игоря Нечаева, Сережу Ермакова, Юру Цыпуштанова киллер из импортного ствола прямо в отделении милиции уложил. А Цыпуштанов в спецназе МУРа служил, тертый калач. В Ижевске первого зама МВД республики прошили из автомата вместе с семьей…

— К чему клонишь?

Петр вскочил, сел на диване, хмеля как не бывало:

— Брось ты свою затею с частным сыском! Как ты людям в глаза смотреть будешь? Они же к тебе придут с надеждой, они же тебе деньги будут платить, а ты им ничем — слышишь? — абсолютно ничем помочь не сможешь, потому что как только оформишь лицензию — будешь жить под колпаком. Мафия тебе будет шпану дешевую подсовывать, а на нее выйдешь… Да что там! Вечером в Чертанове труп таксиста нашли, а через час и машину его в двух кварталах. Пацанам покататься захотелось, вот и приговорили детишек к безотцовщине. Человеческая жизнь куска мыла не стоит, у нас на каждом «важняке» по полсотни трупов висит. На нас баллисты, медики, трассологи, автоэксперты работают — институты целые, а трупов все больше. Не страна, а анатомический театр!..

Петр наткнулся взглядом на Женьки ну усмешку, безнадежно махнул рукой и повалился на подушку.

— Все сказал? — спросил Женька. — Теперь выкладывай, откуда узнал.

— Из лицензионно-разрешительного подразделения соответствующего горрайоргана внутренних дел, отрапортовал Петр, уходя от ответа. В нашей ситуации частным сыском заниматься — все равно, что открывать банк, не зная, где брать деньги. Вспомни Немчинского — адвокат-деловар, комар носу не подточит, а прогорел через полгода.

— Свободу криминалу! — поднял Женька сжатый кулак над головой.

— Посмотрите на этого борца за народный покой, грозу преступного мира! Если тебе сыскной зуд спать по ночам не дает — достань диплом из тумбочки и иди под крышу.

— Спать по ночам ты мне не даешь. А что до «крыши», так меня туда не возьмут по состоянию здоровья: болезнь у меня, понимаешь, аллергия на начальство.

— Ну-у, тогда ты и вовсе прогорел, не начав. Через пять минут после того, как первый клиент переступит порог твоего холостяцкого жилища, к тебе заявятся те, у кого ты отнял законный кусок хлеба — раз; хозяева земли, на которой ты организовал частное дело, — два; те, кто считает, что ты получил от клиента слишком много и забыл поделиться, — три; налоговая инспекция — четыре… Но это только при условии, что у тебя хватит ума ни черта не делать, а если ты вдруг решишь проследить за кем-нибудь рангом повыше киоскера — в твое окошко случайно залетит ракета класса «земля — воздух»!

«Пять часов ровно», — сообщила китаянка после зуммера.

— За этим меня звал?

— Да!

Женька вышел из комнаты, притворив дверь. Хотел зайти на кухню, помыть посуду: «Грязная посуда в раковине способствует деградации личности», — считал он.

— Газету забери, самоубийца! — услышал вслед.

— Какую газету? — вернулся Женька.

Петр дотянулся до письменного стола, взял с него «Криминальную хронику» и сунул Женьке. На четвертой полосе красным фломастером было жирно обведено объявление: «УСЛУГИ ЧАСТНОГО ДЕТЕКТИВА. КОНФИДЕНЦИАЛЬНОСТЬ ГАРАНТИРУЕТСЯ». Строкой ниже значился номер его, Женькиного, телефона.

— И запомни, Нат Пинкертон: от меня — никакой помощи. Я к твоей смерти не причастен.

5

— Валя, здравствуй.

«Кто это?»

— Это я. Изя.

«Господи?..»

— Ты слышишь меня?

«Господи, где ты?!»

— Валя, на днях к тебе придет человек, отдай ему все.

«Кто он?»

— Еще не знаю. Он принесет тебе известие о Сашкиной смерти.

«Изя, я…»

— Прощай. Я не могу говорить больше.

«Погоди!..»

— Спасибо тебе за все. Прощай…

Остались ли еще в живых свидетели порожденного им кошмара? Если да, то все они были по ту, враждебную теперь сторону, и ни ему, ни тысячам (а может, и миллионам) несчастных, уже не существовавших и еще не рожденных, помочь не могли. Единственным свидетелем был Бог. Но он не верил в Бога.

Выйдя из душной кабины междугородного телефона, он побрел домой, тщетно стараясь представить Сашку в шестьдесят четыре года. Было по-настоящему холодно и сыро. Он не видел никого вокруг, не слышал сигналов возмущенных водителей, когда переходил проезжую часть — мир опустел после известия о Сашкиной смерти. Вдове друга он не назвался. Зачем?.. Едва ли она помнит его. Все теряло смысл. Зло всегда конкретно и имеет реальный человеческий облик. У него же не было ни имен, ни фотографий, ни особых примет тех, кого он собирался остановить, или тех, кто мог бы засвидетельствовать его здравомыслие. У него не было доказуемых фактов — он так рассчитывал на Сашку!..

Только Сашка был способен помочь ему в задуманном, как понял и помог в 66-м, когда его идея была признана бредовой и антигуманной, и ему было отказано в экспериментах. Отказано теми, кто аплодировал на защите кандидатской. Он был всего лишь на подступах к делу своей жизни и не мог предвидеть, к чему приведет предложенный им способ измерения скорости нервного импульса. Молодого биофизика провозгласили последователем Гельмгольца, а потом все обернулось блефом. Стоило выйти из повиновения и на полшага опередить именитого предшественника, как ревнивые и недалекие коллеги, рьяно служившие сатанинской власти, перекрыли ему воздух. И только Сашка не убоялся опалы. Он был дерзок, а это — неотъемлемая составная ученого. Без его излучателя и инженерных разработок автоматизированных систем ничему не суждено было состояться. Хотя… Не было бы и отчаянной попытки эмигрировать, и последовавшего за этим заточения в психушке; не было бы Сашкиной ссылки в закрытый Центр ядерных исследований на Урал, а был бы он живым и здоровым, и Хранительница стала бы матерью его детей… Но без этих жертв их открытие осталось бы гласом вопиющего в пустыне, очередным «смелым прожектом», аргументом против команды «лириков» в университетском дискуссионном клубе. Все открытия во все времена совершались на грани возможного и невозможного, и определить эту грань мог только Сашка.

Тогда они были готовы совершить невозможное любой ценой. Количество жертв и значение открытия для цивилизации были для них несоизмеримы. С годами цена оказалась слишком высокой, и кто знает, как бы пришлось поступить, предугадай они намерения тех, кто обеспечивал их эксперименты. И даже сейчас холодным осенним днем девяносто четвертого, вспоминая ушедшего в небытие друга, он жалел не его и не себя, а их детище, ставшее смертоносным оружием в руках горстки ничтожеств.

Он слишком часто действовал с закрытыми глазами, презрев мораль (что такое мораль? удел посредственности!), но сегодня подумал, что молчание будет предательством. Пока он жив, пока память окончательно не стерлась, у него есть шанс на спасение идеи, во имя которой они провели свои жизни в зоне смерти. Сегодня он готов заплатить последнюю цену, указав путь к ней. Даже если это будет саморазоблачением…