Оноре Бальзак - Полковник Шабер

• Название: Полковник Шабер
• Автор: Оноре Бальзак
• Жанр: Классическая проза

Быть похороненным дважды и все равно остаться живым. Родиться в приюте для подкидышей, умереть в богадельне для престарелых, а в промежутке меж этими рубежами помогать Наполеону покорить Европу и Египет — что за судьба! судьба полковника Шабера.

---

Конечно, упорное молчание моей жены могло объясняться политическими событиями. Бутен отправился в путь. Счастливец, как ему повезло! Он водил двух белых медведей, прекрасно выдрессированных, и этим жил. Я не мог сопровождать его: из-за моих болезней я был не в состоянии делать длительные переходы. Я прошел вместе с ним и его медведями часть пути, насколько позволило мое плохое здоровье, и, когда нам пришлось распроститься, я зарыдал. В Карлсруэ у меня разыгралась невралгия головы, и я полтора месяца провалялся на соломе в какой-то харчевне… Мне никогда не кончить рассказа о злоключениях, выпавших на мою долю за время долгого бродяжничества. Однако муки душевные, перед которыми бледнеют телесные страдания, не возбуждают такой жалости, ибо они скрыты от человеческого взора. Помню, как я рыдал в Страсбурге, увидев тот дом, где некогда я задавал блестящие пиры, а сейчас не мог вымолить и корки хлеба.

Мы составили с Бутеном точный маршрут, которому я должен был следовать, и по пути я заглядывал в каждую почтовую контору, чтобы узнать, нет ли на мое имя денег или письма. Так ничего и не получив, добрался я до самого Парижа. Сколько надежд обмануло меня! «Бутен умер», — твердил я. И действительно, бедный малый погиб при Ватерлоо; много позже я случайно узнал о его смерти. Очевидно, его переговоры с моей женой ни к чему не привели. Наконец я вступил в Париж — одновременно с казаками. Новая боль в придачу к старой! Увидев русские войска в столице Франции, я забыл, что я гол и бос, без гроша в кармане. Да, сударь, мое платье превратилось в жалкое тряпье. Накануне мне пришлось заночевать в Клейском лесу. От ночной сырости я, вероятно, простудился, заболел и, проходя через предместье Сен-Мартен, почувствовал себя плохо. Я с трудом припоминаю, что упал у порога скобяной лавчонки. Очнулся я на койке городского госпиталя. Я пролежал там месяц и был почти счастлив. Вскоре меня выписали, по-прежнему я был без гроша, но зато я был бодр, зато я вступил на милые камни парижских улиц. С какой радостной поспешностью бросился я на улицу Монблан, где в моем особняке, вероятно, проживала моя жена! И что же оказалось! Улицу Монблан переименовали в Шоссе-д'Антен. Я не нашел своего особняка. Его продали, снесли. Ловкие дельцы понастроили домов в моих садах. Я еще не знал тогда, что моя жена вышла замуж за господина Ферро, и не мог поэтому добиться никаких сведений о ней. Наконец я отправился к старику стряпчему, который раньше вел мои дела. Он скончался, передав свою клиентуру молодому преемнику. Последний сообщил мне, к величайшему моему изумлению, что все мое имущество перешло к наследникам и распродано, жена моя вышла замуж и у нее двое детей. Когда я открыл ему, что я полковник Шабер, он расхохотался от всей души, и я молча удалился, не вступая в дальнейшие объяснения. Я не забыл о штутгартском сумасшедшем доме и, вспомнив о Шарантоне, решил действовагь с осторожностью. Узнав, где живет моя жена, я отправился к ней, преисполненный самых радужных надежд. И что же! — произнес полковник, сдерживая гневное движение. — Меня не приняли, когда я попросил доложить о себе под вымышленным именем, и меня выставили за дверь, когда я явился под своей собственной фамилией. Для того, чтобы хоть мельком увидеть графиню, возвращающуюся на рассвете с бала или из театра, я поджидал целыми ночами, притаившись под воротами особняка. Взглядом я пытался проникнуть в окно кареты, вихрем проносившейся мимо меня, и лишь мгновение я видел женщину, которая по праву принадлежит мне и теперь уже не моя. О, с этого дня я стал жить только мщением! — глухо вскричал старик, вскочив со стула. — Она знает, что я жив, она получила от меня со времени моего возвращения два письма, написанных моей собственной рукой. Она не любит меня! А я, я не знаю даже, люблю ли я ее или ненавижу! То я стремлюсь к ней, то проклинаю ее имя. Она обязана мне своим состоянием, своим счастьем — и не пожелала помочь мне хоть чем-нибудь. Подчас я не знаю, что мне с собой делать!

С этими словами старый полковник опустился на стул и снова впал в оцепенение. Дервиль молча глядел на своего посетителя.

— Да, дело серьезное, — произнес он наконец почти машинально. — Допустим даже, что подлинность бумаг, находящихся в Гейльсберге, будет установлена, это еще отнюдь не означает, что мы тут же выиграем процесс. Ваше дело будет рассматриваться последовательно в трех инстанциях. Случай ваш совершенно исключительный, и я хотел бы поразмыслить о нем на досуге.

— Сударь, — холодно сказал полковник, гордо вскидывая голову, — если я паду в борьбе, я сумею умереть, но я умру не один.

Прежнего дряхлого старца как не бывало. Перед Дервилем был человек, полный энергии, в глазах которого вспыхнул огонь страсти и мщения.

— Возможно, придется пойти на взаимные уступки, — сказал поверенный.

— На уступки? — гневно спросил полковник Шабер. — В вопросе о том, жив я или мертв?

— Сударь, — ответил поверенный, — я твердо рассчитываю, что вы во всем будете следовать моим советам. Ваши интересы станут моими личными интересами. В скором времени вы убедитесь, какое участие я проявляю к вашему делу, почти не имеющему себе подобных в анналах юриспруденции. А сейчас я дам вам письмо к моему нотариусу, и он будет выплачивать вам под расписку по пятидесяти франков каждые десять дней. Вам не пристало ходить за деньгами сюда. Если вы действительно полковник Шабер, вы не должны зависеть от чьей-либо милости. Я оформлю эти суммы как долговое обязательство. У вас есть состояние, которое должно быть вам возвращено, вы богаты.

При этом новом проявлении душевной чуткости старик залился слезами. Дервиль быстро поднялся со стула, ибо юристу не к лицу выказывать волнение; он прошел в кабинет и вынес оттуда незапечатанное письмо, которое вручил графу Шаберу. Когда бедняга взял конверт, он сквозь бумагу почувствовал под пальцами две золотые монеты.

— А теперь, будьте любезны, перечислите документы, укажите точно город, королевство, — сказал Дервиль.

Полковник продиктовал поверенному все нужные данные, проверил начертание имен собственных; затем он взял шляпу, взглянул на Дервиля и, протянув ему руку, мозолистую руку, просто сказал:

— Клянусь, сударь, после императора вы будете первым моим благодетелем. Вы — молодец!

Поверенный крепко пожал протянутую ему руку, проводил полковника до лестницы и посветил ему.

— Букар, — обратился Дервиль к своему письмоводителю, — я только что прослушал историю, которая, чего доброго, обойдется мне в двадцать пять луидоров. Если они и пропадут — пускай, беда не велика. Зато я вправе буду считать, что видел самого ловкого комедианта наших дней.

Когда полковник очутился на улице, он вынул из конверта две золотые монеты по двадцать франков, вложенные в письмо поверенным, и внимательно оглядел их при свете фонаря. Девять лет он не видал золота.

«Значит, теперь мне можно будет курить сигары!» — подумал он.

Месяца через три после ночной беседы полковника Шабера с Дервилем нотариус, который выплачивал по поручению последнего пособие, назначенное странному посетителю, зашел как-то в контору посоветоваться с юристом по одному важному делу и с первых же слов сообщил, что уже выдал старому солдату шестьсот франков.

— Тебе, видно, больше делать нечего, как поддерживать старую гвардию, — сказал нотариус по фамилии Кротта; он только что приобрел контору, где работал письмоводителем, пока владелец ее не сбежал после краха, наделавшего немало шума.

— Я весьма благодарен тебе, дорогой, что ты напомнил мне об этом деле, — ответил Дервиль. — Благотворительность моя не пойдет дальше двадцати пяти луидоров! Боюсь, что я оказался жертвой своего патриотизма.

При этих словах Дервиль кинул взгляд на свой письменный стол и увидел бумаги, принесенные письмоводителем. В глаза ему бросился конверт, весь в продолговатых, квадратных, треугольных, красных и синих марках, наклеенных в прусских, австрийских, баварских и французских почтовых конторах.

— Ага, — произнес он со смехом, — вот она, развязка комедии! Сейчас увидим, провели меня или нет.

Он взял письмо, вскрыл конверт, но не мог прочитать ни слова: письмо было написано по-немецки.

— А ну-ка, Букар, немедленно отнесите письмо переводчику и поскорее возвращайтесь, — сказал Дервиль, приоткрыв дверь кабинета и протягивая пакет своему письмоводителю.

Берлинский нотариус, к которому обратился Дервиль, сообщал, что затребованные бумаги прибудут вслед за сим уведомлением. Все документы, писал он, находятся в полном порядке и засвидетельствованы в соответствии с требованиями закона. Помимо того он извещал, что почти все свидетели происшествий, упоминаемых в протоколе, живут в городе Прейсиш-Эйлау, а женщина, которой граф Шабер обязан своим спасением, проживает в одном из предместий Гейльсберга.