Иоанн Златоуст - Творения, том 2, книга 2

• Название: Творения, том 2, книга 2
• Автор: Иоанн Златоуст
• Жанр: Классика

---

Такова сила мучеников живых и умерших, и остающихся на местах и опять оставляющих их. Подлинно, от начала до конца славные дела этого мученика следовали в непрерывной связи. Посмотри, он вступился за оскорбляемые законы Божии, и за убитого подверг наказанию, какому следовало; показал, какое различие между священством и царской властью, укротил всю мирскую гордость и попрал житейское тщеславие, научил царей не простирать своей власти далее данной им от Бога меры, показал и священным лицам, как должно им пользоваться своей властью. Это и больше этого он сделал, когда был во плоти; а когда преставился и отошел, то разрушил силу демона, обличил заблуждение язычников, раскрыл пустословие гадания, сокрушил его маску и показал в наготе все лицемерие его, заградив уста бывшему, по-видимому, господствующим в этом деле и захватив его с великой силой. И теперь стоят стены капища, возвещая всем посрамление, посмеяние и бессилие демона, венцы, победу и силу мученика. Таково могущество святых; так оно непобедимо и страшно – и для царей, и для демонов, и для самого предводителя демонов.

[1] Время составления слова (предназначавшегося, по-видимому, для чтения, а не для произнесения) в точности неизвестно, – приблизительно лишь можно предполагагь, что в 382-м году.

[2] Перев. проф.Юнгерова. Русский синод. текст имеет совсем другой смысл – ред.

[3] В Библии: "слушающие меня сегодня" – ред.

[4] В Библии: "такими, как я" – ред.

[5] Т. е. Юлиан Богоотступник.

ПОХВАЛЬНАЯ БЕСЕДА. О святых мучениках Иувентине и Максимине [1] ,

пострадавших при Юлиане Отступнике.

Недавно собирал нас здесь блаженный Вавила с тремя отроками[2], сегодня двоица святых воинов поставила в строй воинство Христово; тогда четверица мучеников, а теперь двоица мучеников. Различен их возраст, но одна вера; не одинаковы подвиги, но то же самое мужество; те древни по времени, эти юны и недавно убиты. Такова сокровищница церкви: в ней есть и новые и старые жемчужины, но одна красота у всех. Не увядает цвет их, не пропадает от времени; этот блеск по свойству своему не допускает ржавчины старости. Вещественное богатство проходит и уступает продолжительности времени: и одежды изнашиваются, и домы разрушаются, и золото ржавеет, и всякого рода чувственное богатство истребляется временем и пропадает; в сокровищах же духовных – не так, но всегда и во всем мученики остаются в одинаковом цвете и юности, сияя и блистая славой собственного света. Зная это, и вы не почитаете иначе древних и иначе новых мучеников, но всех их почитаете и принимаете с одинаковым усердием, с одинаковой любовью, с одинаковым расположением. Вы не время исследуете, но ищете мужества, благочестия душевного, веры непоколебимой, ревности окрыленной и горячей, такой, какую показали собравшие нас сегодня. Они так кипели любовью к Богу, что возмогли без гонения украситься венцом мученичества, без сражения поставить трофей, без войны одержать победу, без борьбы получить награду; а как это, я скажу; но позвольте мне начать рассказ немного выше.

Был в нашем веке один царь, превзошедший нечестием всех бывших прежде, о котором и я недавно беседовал с вами. Этот царь, видя, что обстоятельства наши становятся блистательными от этого, т. е. от смерти мучеников, и что не только мужи, но и нежные дети и незнавшие брака девы, и вообще всякий возраст и каждый пол стремятся на смерть за благочестие, терзался и досадовал, и не хотел открыто провозгласить войну. Все, говорил он, как пчелы на сот, полетят на мученичество; и это узнал он не от другого кого-нибудь, но от своих предков. В самом деле, и властители воевали против церкви, и народы непрестанно восставали, когда еще мала была искра благочестия; однако они не погасили ее и не погубили, но сами они погибли, – а искра та, увеличиваясь, поднялась на высоту и объяла всю вселенную, тогда как все верные были убиваемы, сожигаемы, низвергаемы с утесов, потопляемы в море, отдаваемы диким зверям. Они попирали угли, как грязь, на моря и волны смотрели, как на луга, стремились к мечу, как к диадеме и венцу, и посрамляли всякого рода мучения, перенося их не только мужественно, но и с великой радостью и охотой. Как растения скорее растут, будучи орошаемы, так и вера наша, подвергаясь нападениям, более цветет, и, испытывая гонения, более умножается, и не столько водная влага обыкновенно делает сады цветущими, сколько кровь мучеников напояет церкви. Зная все это и больше этого, тот царь боялся открыто поднять на нас войну, чтобы, говорил он, не доставить им возможности воздвигать постоянно трофеи, одерживать непрестанно победы и украшаться венцами. Что же он делает? Посмотрите на его коварство. Всем врачам, и воинам, и софистам, и риторам он повелел или отказаться от своих должностей или с клятвой отречься от веры, издали таким образом направляя против нас войну, чтобы, если они уступят, поражение их было достойно смеха, из-за того, что они не предпочли благочестия богатству, а если мужественно устоят и преодолеют, то победа не была бы совершенно блистательной и трофей не был славен, так как не великое дело – пренебречь искусство и ремесло для благочестия. И на этом одном он не останавливается; но если кто в прежние времена, когда были благочестивые цари, или ниспровергал жертвенники, или разрушал капища, или брал жертвы, или сделал что-нибудь подобное, то был он привлекаем в судилище и убиваем, и не только сделавший что-нибудь подобное, но и только обвиненный в этом. Множество и других разнообразных предлогов придумывал он, чтобы погубить всех, живущих в благочестии. И все это он делал, желая помрачить венец мученичества, чтобы убийства у него продолжались и умерщвления совершались, а награды мучеников не являлись блистательными. Но в этом он не имел никакого успеха, потому что пострадавшие имеют получить венец, во всяком случае, не по его приговору и не от его злобы, а по суду неподкупному, т. е. вышнему.

2. Итак, когда дела находились в таком положении, а царь тот мучился желанием начать войну против нас и боялся поражения, – тогда случилось быть воинскому пиршеству, в котором участвовали собравшие нас сегодня мученики, и, как обыкновенно бывает на пиршествах, между множеством разговоров, когда другие говорили об ином, они стали оплакивать настоящие бедствия, ублажали прежнее время и говорили между собой и присутствовавшим: стоит ди вообще жить после этого, дышать и смотреть на это солнце, когда попираются священные законы, благочестие подвергается оскорблениям, общий Владыка твари терпит бесчестие, когда все наполнилось смрадом и дымом от нечистых жертв, и мы даже не можем дышать чистым воздухом? Не пропусти ты у меня этих слов без внимания, но представь, в какое время они были сказаны, посмотри и на благоговение говоривших. Если на воинском пиршестве, где бывает цельное вино, пьянство, соревнование в крайнем пресыщении и состязание в невоздержании и беспутстве, они так воздыхали и так плакали, то каковы они были дома, находясь одни между собой? Каковы были во время молитв те, которые в самое время пиршества так сокрушались и являли сердца апостольские? Другие падали, а они плакали; иной безбожничал, а они пламенели; они не чувствовали собственного здоровья по причине болезни братий, но, как бы назначенные общими предстателями вселенной, так скорбели и плакали о постигавших ее бедствиях. Эти слова их не остались втайне; но один из участвовавших в этой трапезе, коварный и льстивый, желая угодить царю, пересказал ему все, что было говорено. Он же, найдя то, чего давно искал, и ухватившись за предлог, по которому можно было лишить их мученических наград, приказывает взять в казну все их имущество, обвиняя в преступлении за такие речи, и повелел отвести их обнаженными в темницу. А они радовались и величались. К чему нам, говорили они, богатство и драгоценная одежда? Даже, если бы нужно было для Христа снять и последнюю одежду – самую плоть, то и ее мы не пожалеем, но отдадим и ее. Дома их затем были запечатаны и все имущество их разграблено. Как люди, намеревающиеся отправиться в далекое отечество, часто посылают вперед деньги, вырученные за дом свой, так точно случилось и с ними. Так как они имели отойти на небо, то наперед отправлено было их имущество, и сами враги содействовали этой отправке, потому что не только в виде милостыни раздаваемое богатство переходит на небо, но и то, которое расхищают враги веры и гонители живущих в благочестии, и оно собирается там же. А что последнее не меньше первого, послушай, что говорит Павел: "и расхищение имения вашего приняли с радостью, зная, что есть у вас на небесах имущество лучшее и непреходящее" (Евр. 10:34). Итак, мученики были в темнице, и весь город стекался туда. Хотя ужасы, угрозы и великие опасности предстояли тому, кто пришел бы и беседовал и сообщался с ними в речах, но страх Божий отклонял все это, и многие тогда ради них сделались мучениками за общение с ними, презирая настоящую жизнь; при стечении множества людей там совершались постоянные псалмопения, священные всенощные бдения, собеседования, исполненные духовного назидания; и когда закрыта была церковь, тогда темница сделалась церковью. Не только приходившие отвне, но и пребывавшие внутри получали величайшие уроки добродетели и целомудрия от терпения и веры этих святых. Услышав об этом, царь еще более мучился, и, желая довести их до падения и истребить это усердие, подослал к ним с злым умыслом некоторых нечестивых и хитрых людей, которые, сидя часто с ними, когда заставали их одних, и предлагая советы как бы от самих себя, а не по поручению царя, убеждали их оставить благочестие и перейти к нечестию; таким образом, говорили они, вы не только отстраните угрожающую вам опасность, но и получите большую честь и большую власть, укротив так гнев царя; не видите ли, что и другие товарищи ваши сделали то же самое? Но они отвечали: по этому самому мы и будем стоять мужественно, чтобы принести самих себя, как бы в жертву, за падение тех. Человеколюбив у нас Владыка: Он умеет, приняв и одну жертву, примиряться со всей вселенной. И как три отрока говорили: "и нет у нас в настоящее время ни князя, ни пророка, ни вождя, ни всесожжения, ни жертвы, ни места, чтобы нам принести жертву Тебе и обрести милость: но с сокрушенным сердцем и смиренным духом да будем приняты" (Дан.3:38-39), так и эти мученики, видя алтари разрушаемыми, церкви запираемыми, священников изгоняемыми, всех верных гонимыми, старались принести себя Господу за всех, и, оставив воинские ряды, спешили присоединиться к ликам ангельским. Если мы, говорили они, и не умрем теперь, то непременно умрем немного позднее и испытаем то же самое; лучше же умереть за Царя ангелов, нежели за человека столь нечестивого; лучше поднять оружие за отечество вышнее, нежели за нижнее и ногами попираемое; здесь, если кто и умрет, не получит от царя ничего достойного своего усердия: ведь что человек может дать уже умершему? Часто, даже не удостоивши и погребения, его оставляют лежать на добычу псам. А если мы умрем за Царя ангелов, то получим тела с большею славою, восстанем с великим блеском и получим гораздо большие трудов воздаяния и венцы. Итак, возьмем духовное оружие; не нужно нам стрел и луков, не нужно никакого другого чувственного оружия; на все достаточно нам языка. Подлинно, уста святых суть колчан, ими постоянно одни за другими наносятся удары в голову диавола.