Георгий Владимов - Три минуты молчания

• Название: Три минуты молчания
• Автор: Георгий Владимов
• Жанр: Морские приключения
• Год: 2004
• ISBN: 5-98264-007-7

Роман Георгия Владимова "Три минуты молчания" был написан еще в 1969 году, но, по разного рода причинам, в те времена без купюр не издавался. Спустя тридцать пять лет выходит его полное издание — очень откровенное и непримиримое.

Язык романа — сочный, густо насыщенный морским сленгом — делает чтение весьма увлекательным и достоверным.

Прежде чем написать роман, Владимов нанялся в Мурманске матросом на рыболовецкий сейнер и несколько месяцев плавал в северных морях.

---

— "Дед", я пойду, пожалуй.

Он засуетился, достал из шкафика книжку и сунул мне. Потом отобрал, надел на нос очки, в железной оправке. Книжка была — "Судовые двигатели".

— Мы уж тут говорили, — сказал «дед», отчего-то смущаясь, перелистнул пару страниц. — Первую главку одолеешь, а дальше все пойдет. Что неясно, я тебе на нашем дизеле объясню.

— Добро, — я ее сунул под куртку, — почитаем обязательно.

— До порта ты помалу весь курс пройдешь. Сам не заметишь. А на берегу экзамен сдадим, в следующий рейс пойдешь у меня мотористом.

— В следующий! Тебя же — на пенсию.

— Ну, может быть, и нет. Все, знаешь, вилами по воде…

Я вышел, встал под рубкой. Вода блестела, как чешуя, переливалась от носовой струи, и далеко-далеко, за три-девятью морями, мерцали огоньки на Лофотенах. Воздух был дикий, пьяный, как спирт. Как бы это знать, я подумал, когда же он наступает, этот день, что ты вдруг видишь — все поздно, жизнь прозевал. Хотя бы за год раньше это почувствовать. «Дед», пожалуй, и не дождется, когда я это почувствую, он скоро, и вправду, станет дедом, хоть у него внуков и нет. И сыновей тоже. Не считать же меня, охламона. Как-то он мне говорил: "Молодые были — не о том думали. Не знали, что и двух лет не пройдет, как все грянет. Потом — сразу пожилые стали, И уже не о том думали". Так у него-то все-таки был рубеж — и какой! А у меня он где, этот рубеж?

Крайнее окно в рубке было опущено, вахтенный штурман — третий мурлыкал чего-то и кутался в доху. Смотрел на звезды. А кто на руле — я не узнал, он снизу был освещен, из компаса, подбородок и ноздри в огне.

Я вдруг забацал сапожищами — черт знает с какой стати, — запел гнусаво:

Теплоход в дальний рейс уп-плыва-а-ет…
Не уйти никуда от пр-р-ра-тя-нут-тых рук!
У л-люб-бви берегов не быв-ва-ает,
А у ллюб-бви и-не быв-вает р-р-разлук!

Штурман зачертыхался, врубил прожектор и жарил меня в спину, пока я не смылся в кап. А все-таки поднял я ему настроение, будет о чем посвистеть с рулевым.

В обоих кубриках не спали еще. У соседей пиликала гармошка: "И только одна ты, одна виновата…" Я хотел зайти — да там этот Ребров, бондарь, лучше на его территорию не заходить — пошел сразу в наш. Тут были дела серьезные — Шурка Чмырев с Серегой Фирстовым сидели за картами. Дрифтер всей тушей ерзал по лавке, заглядывал то к одному, то к другому и хлопал себя по ляжкам. Истомился от раздвоения личности — игра еще на равных шла, а он всегда за того, кто выигрывает.

Увидел меня — потянул носом.

— Ах! — говорит. — Коньячком запахло. Заходи, Сеня, быстрей и дверь закрой, а то жалко — развеет.

Шурка с Серегой подняли головы, поглядели затуманенным взором и снова в карты.

— Сколько ж там звездочек-то было? — спросил дрифтер. — Три или пять?

— Там уже ни одной.

Он вздохнул горестно.

— Жалко, я с кепом блат не завел. Хорошо бывает к начальству в гости зайти.

Я стал снимать куртку, и тут выпала книжка. Я и забыл, что она под поясом. Он сразу на нее кинулся.

— "Судовые двигатели". Ай, Сеня! Переквалифицироваться решил. По пьянке или всерьез?

— Дай сюда.

Но у него отнимешь, он уж ее за спину упрятал. Я полез в койку. Там зажег плафончик и задернул занавеску. Тут же он ее отдернул. Засопел над ухом.

— Сень, подыши на меня. Что ж ты, эгоист такой, от общества укрываешься?

Невозможно на него озлиться. Я дохнул — он замурлыкал, зажмурился.

— Ах, какая жизнь настала! А за чей счет пьете, Сеня? Ты «деду» ставишь или он тебе? Я вот думаю — какой ему резон бича захмеливать?

— Отлипни! — сказал ему Шурка. — Ты сам крохобор, так тебе за всю биографию никто чекушки не выставит. А ты, земеля, чего стесняешься, двинь ему по клыкам.

— Играй, — сказал Серега.

Дрифтеру стало скучно. Отдал мне книжку.

— Читай, Сеня, грызи науку. Зато уж потом! Галстук нацепил и лежи в каютке, ножки кверху, за тебя машина уродуется.

— Механики, они тоже для чего-то вахту стоят, — сказал Шурка.

— Конечно, не при коммунизме живем, надо ж хоть пальцем пошевелить. Маслица подлить, на манометр поглядеть. Но это только «уход» называется, а не «работа».

Шурка засмеялся.

— А механиков послушаешь — лучше палубной работы на всем пароходе нету. Палубные чем дышат? Диким воздухом. А механики? Соляркой, маслом горелым…

— Повару хорошо. С "юношей", — Васька Буров высказался. — Они у плиты греются. В любой час пожрать могут.

— А еще лучше радисту, — сказал Митрохин. — У него каюта отдельная на «голубятнике». Кто его там проверит — работает он или сачкует.

Дрифтер спросил у него:

— Азбуку Морзе надо знать или не надо? Ты ее когда-нибудь выучишь, заразу? Или — в передатчике разобраться. Лучше всего штурманом. Вахту отстоял и лежи.

— Тогда уж лучше кепу, — сказал Шурка.

— Башка! Кеп за все отвечает. И за улов, и за аморальное разложение. И чтоб ты за борт не упал "по собственному желанию". Кеп рыбу ищет. А механики со штурманами — это уж точно, бездельники.

— Голова у тебя! — сказал Шурка. — Непонятно, зачем ты дрифмейстером ходишь. Почему не механиком.

Дрифтер почесал в затылке, вздохнул.

— Так уж мне больше нравится. Я человек трудящийся.

— А я думал…

— Ты не думай, — сказал Серега. — Ты играй.

Дрифтер опять к ним подсел. А я открыл книжку: "Судовые двигатели служат основным или вспомогательным средством… Подразделяются на… Топливом для них являются…"

— Тишина, — дрифтер прошептал, — читает!

Но я уже не читал, а смотрел в подволок — у меня над самым лицом. Потом я ее закрыл аккуратно и положил под подушку. А вынул другую — Ричарда Олдингтона, «Рассказы». Я прочел один, начал второй, но как-то он меня не забрал, этот Ричард Олдингтон. Все какие-то рассуждения были, а дела не было. Сдуру я его взял. В судовой библиотеке у нас книжек восемьдесят, и каждый, конечно, хватает себе какую потолще. Чтобы уж весь рейс одну читать. Разновесов не любят: все, говорят, в башке перемешивается, кто за кого замуж вышел. Я тоже себе не тоненькую отхватил, но я-то у этого Ричарда Олдингтона читал одну вещь, "Все люди враги", так вот то действительно была вещь. Давно я ее читал, еще на крейсере. Командир первой башни мне посоветовал. "Зачти, говорит, эту вещицу. Похабели, тут, правда, много, но, знаешь — дергает!" Я зачел и не оторвался. Только там конец, по-моему, испорчен. Так хорошо у них все начиналось, у этого парня, главного героя, с этой женщиной; и так тревожно за них; чуть не плачешь, когда война и они расстаются, даже забыли друг про друга. А вот когда они снова встречаются, с такими трудами, да после всего, что каждый из них пережил, тут и пошла бодяга — все он ей покупает, какие-то шмотки; ничего ему, видите ли, для нее не жалко, и в чем-то они все время извиняются друг перед другом. Говорить им, наверно, не о чем. И жить вместе ни к чему. Лучше бы им теперь расстаться по-хорошему. Или, может быть, лучше было этому Ричарду Олдингтону тут и оборвать, где они только-только встретились. Ну, может, я не так все понял. Но неужели они тоже стали врагами?.. Командир первой башни со мной не согласился. Но оказалось, он ее не дочитал.

Эти «Рассказы» я тоже отложил. Перевернулся, свесил голову через бортик. Подо мною Васька Буров уткнулся в какой-то талмуд — оттуда лишь бороденка его торчала и шевелилась.

— Васька, ты чего читаешь?

— Не знаю, Сень. Заглавие оторвано.

— А стоющая литература?

— Что ты! — он мне улыбнулся блаженно, показал реденькие зубы. — Одна Оксана чего стоит!

Салаги, сбросивши сапоги, уселись на нижнюю, Димкину, койку разучивали узел. Как я понял — "морскую любовь". Наверное, дрифтер им показал. Чтоб загладить конфликт. Это вяжется шлагов двадцать или тридцать, есть разные варианты, кажется — вовек не распутаешь, но — тянешь за оба конца, и он весь отдается. Тоже есть чем заняться.

А чего наш чокнутый делал, Митрохин? Авоську сплетал из серой прядины. Безо всякого там крючка, без спиц, одними пальцами. Это он рано еще начал, ближе к порту и другие начнут их плести. Зачем, вы спросите? Не знаю, его ведь учили маты плести, концы сплеснивать — куда же это все денется? В порту он эту авоську жене подарит или теще, они ее назавтра же выкинут и купят в магазине капроновую, цветную. Копеек десять это будет стоить.

Димка и то сказал с усмешкой:

— Столько мороки за гривенник!

Но дрифтер ее взял, разглядел на свет и спросил у Димки:

— Зачем солдаты в окопе ложки кленовые вырезают — знаешь?

— Ну? — спросил Димка. — Зачем?

— А вот и сами не знают. За голенищем алюминиевая лежит, казенная.

А Шурка с Серегой заканчивали кон. Жулили они отчаянно, но не обижались друг на дружку, у нас без этого не играют. Вот уж когда расплата настает, тут без дураков, выдай товар лицом, чтоб нос торчал бушпритом и щелкать было удобно с обеих сторон. Серега в этот раз продул — играет он не хуже, а жулит плохо, нет в нем "свободы совести", как говорил наш старпом из Волоколамска. Потом они посчитались — вышло бить шестью картами одиннадцать раз. Шурка, улыбаясь злорадно, сложил их поплотнее, сел поудобней, а Серега потер нос ладошкой и выставил его — на позор и муки.