Артур Филлипс - Египтолог

• Название: Египтолог
• Автор: Артур Филлипс
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-26257-1

1922 год. Мир едва оправился от Великой войны. Египтология процветает. Говард Хартер находит гробницу Тутанхамона. По следу скандального британского исследователя Ральфа Трилипуша идет австралийский детектив, убежденный, что египтолог на исходе войны был повинен в двойном убийстве. Трилипуш, переводчик порнографических стихов апокрифического египетского царя Атум-хаду, ищет его усыпальницу в песках. Экспедиция упрямого одиночки по извилистым тропам исторических проекций стоит жизни и счастья многих людей. Но ни один из них так и не узнает правды. Ни один из них всей правды не расскажет. Никто не найдет трупов. Никто не разгадает грандиозной тайны. Но, возможно, кто-то обретет подлинное бессмертие.

Невероятный роман Артура Филлипса — жемчужина современной американской прозы.

---

На второй этаж Финнеранова особняка я поднялся впервые. С Маргарет не поговоришь, Инге дала ей снотворного.

— У ней была истерика, — сказал викинг в юбке, — она привыкает к новому лекарству.

Инге позволила мне зайти внутрь посмотреть на Маргарет. Та даже не пошевелилась. Что ей дала Инге — понятия не имею. Чертовы медбратья «Гавани на закате» тоже колют самых буйных из нас чем-то крепким, вроде лошадиного успокоительного, такое бывает, когда до старых придурков вдруг доходит, что их отправили сюда как на погост, и они начинают разевать пасти по этому поводу, или когда орут психи, которым кажется, будто они опять бегут с винтовкой по Турции. Вашей бедной тетушке, видно, давали средство не менее сильнодействущее, она способна была дышать да и только.

Я сидел у ее кровати и ждал, когда она проснется. Ее «р-р-р-р-редкие» тибетские спаниели спали рядом вповалку на маленькой бело-зеленой кушетке. Время шло. Последнее ноябрьское солнце закатилось рано. Я спустился вниз — проведать хозяина дома. Поразительно — он исчез и даже не подумал, что я остаюсь в будуаре его дочери. Еще бы, ведь его шкура в опасности. Вот вам и отец, который любит дочь до безумия! На столе Финнеран оставил письма и еще какие-то бумаги, я нашел среди них письмо Маргарет, в котором он оправдывался «за все» (не совсем понятно, что это значило), писал, что вскоре все поправит, уехал ненадолго, пусть она не волнуется и пока что во всем полагается на Инге. Я подумал, что знаю, куда он мог направиться, и точно: потом выяснилось, что он в ту самую ночь уехал в спальном вагоне в Нью-Йорк. Дело в том, что корабль в Александрию отчаливал на следующий день, 1 декабря. Я знал расписание назубок, потому что за время бостонских сомнений и раздумий много раз заказывал на это судно билет. Я бродил по дому Финнерана, Инге ушла через час или около того — наверно, решила, что я посторожу ее спящую красавицу (или узницу — это уж как посмотреть).

Через пару часов ваша тетя очнулась и уселась на постели с таким видом, будто не забывалась мертвым наркотическим сном, а чуток вздремнула. Она сердито сказала:

— А, это ты, — и отвернулась к окну. Попросила найти ее пальто и даже не посмотрела на меня, когда я ей его подавал. Шаря по карманам, то стервенела, то изумлялась чему-то, то вдруг застывала на несколько секунд, будто опять проваливалась в сон.

— Может, я чем помогу? — спросил я.

— Заткнись, — сказала Маргарет. Найдя то, что искала, она сжала маленький предмет в кулачке и сказала: — Боже, храни Дж. П.

Мэйси, я только что перечел свое длиннющее письмо. Я убил день, описывая свое житье в Бостоне, но по мне лучше было рассказывать эту тяжелую историю, чем подыгрывать грубым ублюдкам и натужно изображать рождественское веселье. Особенно сейчас, когда вместо головорезов из персонала вокруг шмыгают моральные уродцы, которых хлебом не корми — дай поработать на Рождество, повыносить утки за сирыми, убогими и придурочными, побегать, посуетиться и потехи ради нас погонять.

Мне сдается, я уже упоминал, что у вашей тетушки было три настроения. Какое бы слово подобрать для третьего? Может, она была такой на самом деле, может, из-за опиума, может, только со мной, только меня удостаивала таким приемом. В любом случае выглядело это гадко.

— Отойди от меня, ты, — заорала она, когда я попытался дать ей стакан воды. — Что ты натворил, Гарри? Что ты натворил? Отойди от меня, урод! Оставь меня. Я иду к Дж. П. — Она не двигалась с места. И на меня не смотрела.

— Ты многого не понимаешь, я должен тебе объяснить…

— Хватит! Что ты мне можешь объяснить? Ты свое поганое дело сделал!

— Так нечестно! — Я безуспешно пытался уговорить ее меня выслушать, чтобы она поняла: не во мне корень ее бед, я исполняю обязанности гонца поневоле. Я рассказал ей, что Трилипуш предал ее семью и только притворялся, будто любит ее, а сам растратил деньги ее отца, выдавил деньги из кого-то еще и вот-вот смоется с накопанным золотишком, а про нее и не вспомнит. — Он тебя использовал, а возвращаться и не собирается. Я знаю, ты на самом деле к нему безразлична, твой отец тебе его навязал, так что все в порядке.

Она повела себя не так, как я ожидал. Я уже думал… Не знаю, что я там думал.

— Ты ничего не понимаешь! Я тебя ненавижу, меня от тебя тошнит!

Потом она стала звать отца с сиделкой, но я-то знал, что их дома нет и нам никто не помешает. Она хотела меня унизить. Она всячески меня обзывала, расшвыривала одеяла, будто они ее душили, без устали оскорбляла меня по любому поводу. Я старался только ее успокоить, ради ее же блага, удержать, чтобы она не поранила себя и не бросалась вещами в меня, сказать ей, что я люблю ее и со мной она будет в безопасности, а с Трилипушем она была на волосок от гибели, что я — честный человек, который может составить ее счастье.

Я прожил долгую жизнь, Мэйси, и теперь могу сказать: увы, не каждый создан для любви. Она почему-то не унялась — до сих пор вспоминаю об этом с содроганием, — она не унялась и не поглядела на меня с удивлением и нежностью, ее глаза не вспыхнули, ничего похожего. Нет, она стала надо мной смеяться, тихо и гадко смеяться. Она меня передразнивала. Я отвернулся и посмотрел на двух ее собачек, они сидели на белой кушетке, на ней еще был зеленый рисунок, французская пастораль — молочница и ее любовник идут рука об руку по лесу. Я смотрел на собачек, которые с любопытством глазели на меня. А она все не унималась: с Ральфом мне не сравниться, я ничего не знаю, я дурак, урод и ублюдок, рядом с Ральфом я убожество, я недостоин произносить Ральфово имя, я ничего не понимаю, я хуже убожества, я жалкий, я отвратительный, и так без умолку.

— Ты тупой осел, Гарри, безмозглый австрал, вот ты кто! Ты наврал с три короба отцу, подначивал его, все из-за тебя! Только Ральфу от твоего вранья ничего не сделается! — Так она то плакала, то кричала, кидалась подушками, куклами, стеклянными безделушками, повторяла, какой замечательный человек этот английский убийца, какой он искренний, верный, английский и благородный, а я — рыжий пигмей из буша, на которого все только и делают, что плюют. — Ты меня любишь? Да меня тошнит от тебя, Гарри.

Прошло какое-то время, чаша моего терпения лопнула, я вышел вон и больше, Мэйси, никогда не встречался с вашими родственниками. Когда я уходил, собачки все еще сидели на кушетке и не сводили с меня своих круглых судейских глаз. Любой герой однажды садится в калошу — вот и моя очередь пришла. Вы же видите, я делал только то, что сделал бы на моем месте любой мужчина, который пытается завоевать сердце женщины, сердце девчонки. Я свалял дурака, но это не преступление.

Сейчас опущу письмо в ящик и постараюсь заснуть. Вы же получили все мои письма? Я дух испущу, коли они затерялись по пути либо лежат нераскрытые на вашем столе. Узнай я, что вы меня не слушаете, прыгнул бы с крыши этого заведения.

Счастливого Рождества, Мэйси!

Г. Ф.

===.

Пятница, 1 декабря 1922 года

Дневник: Близится пора тяжелого труда, потому утро я потратил на то, чтобы перебазироваться из особняка в гробницу Атум-хаду. Агент по недвижимости помогает мне складировать вещи в сарай. Расставаться с Мэгги и котами ужасно, однако я постараюсь кормить их всякий раз, когда будет возможность безопасно пересечь реку. Есть искушение взять их с собой на западный берег, однако, уверен, у котов тут свои охотничьи территории, потому — зачем сгонять их с привычного места?

Улучшаю конструкцию сооруженной Амром двери. Намазав поверхность клеем, покрыл ее камнями и песком, отпилил лишние края; теперь она закрывает проход идеально и незаметно, сливаясь со скалой. Действенная и недорогая защита! Кроме того: дверь «А», покоившаяся на раздавленных валиках, только привлекала бы лишнее внимание, приманивала расхитителей гробниц и туристов, потому пришлось ею пожертвовать. Потеря эта не столь значительна.

===.

Подведение итогов обследования Исторической Камеры: Покрывающая стены и колонны Исторической Камеры от пола до потолка роспись сохранилась просто великолепно. Все и каждая поверхность покрыта текстами и изображениями. Текст состоит из иероглифов, выписанных с великим тщанием и, на мой просвещенный взгляд, одной и той же рукой. Я могу также предположить, что рука эта принадлежала писцу, обладавшему безупречно ясным умом, но не прошедшему традиционную для того времени академическую подготовку.

Настенные иероглифы складываются в том числе в отрывки из «Назиданий», развеивая легчайший дымок сомнения в том, что (а) Атум-хаду существовал и правил; (б) он является автором «Назиданий»; (в) его захоронили или хотели захоронить именно здесь. Надписи убивают сразу трех зайцев; лишь завидев их, Карнарвон, безусловно, решит финансировать дальнейшие исследования на данном участке или других, если те покажутся небезнадежными.