Анатолий Гребнев - Записки последнего сценариста

• Название: Записки последнего сценариста
• Автор: Анатолий Гребнев
• Жанр: Русская классическая проза

---

Вообще же профессия перестала кормить. На литературный заработок в принципе прожить трудно, так во всем мире, что теперь поделаешь. Бывало, месяц работаешь - год на это живешь. Сейчас все наоборот: год работаешь хватает на месяц жизни. И это, как бы сказать, ставит под сомнение профессию как таковую. Пожалуйста, кто вам мешает, пишите в стол. Но что-то не видно охотников, как раньше. Жаль, конечно. Что за искусство, когда не пишут в стол.

Моцарт, он же Сальери - еще один сюжет ненаписанного романа, по-своему замечательный. Никто никому не подмешивает яда, это не два разных персонажа, а один и тот же человек. Но тоже разный. "Нас мало избранных, счастливцев праздных" - все так, "единого прекрасного жрецов", но только не "пренебрегающих презренной пользой" - чего нет, того нет. Жрец, и он же толковый предприниматель, устроитель собственной жизни, открывающий любую дверь, как это ни необаятельно на ваш романтический взгляд и вкус.

В ночные часы, опоминаясь, он слышит небесный звук, чтобы утром же пуститься в новую безостановочную гонку. И там, и здесь - он. Таков, как есть.

Это он спешит отметиться в очереди за благами, не гнушается дружбой с сильными мира сего, мелькает в тусовке. Ну и что ж! Грибоедов, святой и грешный, дружил с Фаддеем Булгариным, ему, кстати, и доверил заветный список "Горя от ума". А сам, что и говорить, тоже был "жаден к чинам". И Пушкин обижался на государя за "камер-юнкера". На что уж совсем отрешенный от суеты Фет - "шепот, робкое дыханье...",- а и тот неадекватно переживал всю жизнь, дворянин он или нет. Словом, есть чем утешиться.

Но мой Моцарт, он же Сальери, принадлежит целиком двадцатому веку, его второй половине, последней четверти. Это человек, который на виду. Современные средства коммуникации сделали его физиономию повсеместно узнаваемой. Современные средства комфорта совратили и развратили его: он не хочет жить в бедности, он творит на продажу, он куплен с потрохами... Так где же тут Моцарт? А вот он, здесь же. "Какая глубина! Какая смелость и какая стройность" - все тут, при нем!

Что-то не видно такого-то! А он уехал. Как уехал, когда? (Куда можно не спрашивать: понятно). Да уж года три назад, если не все десять. Однажды уже и приезжал недельки на две.

И так - кого ни хватишься. Когда успели?

Теперь вот потихоньку стали возвращаться. Те особенно, кто отъехал раньше. Оказалось, там не больно-то нужны. Потянулись обратно.

Или так: здесь работать, там жить.

Кто как сумеет.

А вообще-то уже и нет многих.

И об этом тоже, к стыду своему, узнаешь случайно.

Недавно на съезде кинематографистов читали, как водится, имена ушедших за эти годы. Длинный мартиролог, 300 фамилий. И среди них, к ужасу моему и стыду, я услышал имена моих приятелей, о которых просто давно ничего не знал, как это теперь бывает сплошь и рядом. Не видишь человека, а его, оказывается, уже и нет.

Прости меня, Слава Филиппов, прости, Юра Непомнящий, простите, друзья, не пришел к вам с последним поклоном. Не знал.

Вот что еще случилось за эти годы: перестали стесняться. То, что было предметом стыда, смущения, неудобства, должно было по разным причинам быть скрыто от других,- предстало без всякого покрова. Проститутка, скрывавшая свой промысел, дает у нас нынче интервью, известный журналист объявляет слушателям и телезрителям, что он педераст,- подумаешь, какое дело. Меня особенно умилила девица в одной откровенной телепередаче, вдруг отказавшаяся обнажить грудь. На вопрос "почему?" она ответила, что в зале ее мама.

К этому трудно привыкнуть. Я до сих пор, случается, не могу понять, как это человек, уличенный в краже, не сгорает от стыда на суде.

Меня уже не раз кидали. А вас?

Надеюсь, вам не нужно объяснять значение этого слова.

Сначала меня кинули, как и многих других, в печально знаменитой "Чаре".

Юмор истории заключался в том, что владельцами "Чары" были люди нашего круга, московские интеллектуалы: она - дочь известного профессора-кардиолога, он - сын бывшего председателя Госкино, а после доктора наук, и сам какой-то вроде бы кандидат. И писал стихи, как о нем рассказали по телевизору. И "Чара" эта была, как своего рода Пен-клуб, правда, с очередями на улице, но кого там только ни встретишь, в этих очередях: цвет интеллигенции.

Потом, правда, самый цвет стал ходить по особым пропускам, с отдельного входа. И аз грешный тоже сподобился получить такую ксиву. Но, увы, воспользоваться ею почти не пришлось. Финал известен. Сейчас дочь кардиолога в тюрьме, "сам" умер загадочной смертью, а поисками пропавших миллионов занимаются специально созданные комитеты бывших вкладчиков и следователи с серыми лицами.

Это - начало.

Дальше меня кидали продюсеры. Это уж как водится. Сперва была фирма под названием "Команда" - ТОО или ООО, разницы до сих пор не знаю, но офис, длинноногие девушки: "Вам чай? Кофе?" - и, конечно, президент, так он и назывался. А жена - генеральный директор. Что-то там они ходили-ходили с моим сценарием "Дом для богатых", писали какие-то письма на красивых бланках, и были какие-то деловые встречи с деловыми людьми, ланч в ресторане таком-то, даже поездка с кем-то на теплоходе. Но, видимо, кто-то в свой черед кидал моего этого президента - то ли банкиры, с которыми он обедал, то ли еще какие-то структуры, на которые он загадочно намекал,только и он в результате кинул нас с режиссером Фокиным, украв у нас год, если не два. Уже и в то время "Команда" эта между делами кинематографическими тихонько содержала какую-то хлебопекарню; теперь президент наш, видимо, целиком сосредоточился на этом очень полезном и, говорят, выгодном занятии.

Потом еще кидали меня две тетеньки, как мы их называли. "Мы" - это я и мои коллеги драматурги, привлеченные для создания неслыханной 200-серийной эпопеи "Русские женщины". Предполагалось, что эти фильмы будут создаваться силами женщин же - сценаристов и режиссеров. Я приглашен был худруком и потратил, сознаюсь, много времени и сил, а женщины мои, те еще и писали какие-то синопсисы, прежде, чем мы поняли, что ни денег, ни соответственно видов на кинотелепродукцию у наших тетенек не было и нет. Офис с охраной, компьютеры, кофе - все это опять-таки имело место,

Следующим был известный актер, он же режиссер, разрывавшийся между театром, халтурами и многочисленной семьей, которую он должен был содержать; кроме того, были две машины в двух разных гаражах, все это требовало времени, и на разговоры о моей пьесе, которую он взялся поставить у себя в театре, удалось выкроить всего минут сорок между двумя поездками. На первой же репетиции, будучи любезно приглашен, я вдруг заподозрил, что режиссер мой, он же исполнитель одной из главных ролей, то ли не дочитал пьесы, то ли не вник в ее текст за отсутствием досуга. Я неосторожно намекнул ему на это, и он обещал почитать еще разок после того, как вернется с Дальнего Востока, куда он как раз нацелился с актрисой А. на заработки. Я спросил, как же мы это все успеем, имея в виду, что премьера уже назначена, до нее два месяца, а мы еще не начинали. Но я, очевидно, отстал от темпов современной жизни, он дал мне это понять, а на другой или на третий день, чтобы избавить меня от волнений по поводу сроков, улетел во Владивосток, отказавшись от постановки, о чем сообщил мне по телефону сконфуженный директор театра. Самому директору он успел сообщить об этом также по телефону по пути в аэропорт.

Тогда же, в минувшем году, меня наколол - вот еще одно словечко! мой давний приятель кинорежиссер, он же руководитель большого телевизионного проекта, респектабельный господин, член всяческих комиссий и комитетов, участник фестивалей и приемов, такой вот Герасимов в сегодняшнем издании, с вислыми усами, походкой вразвалочку и, конечно, с сотовым телефоном в кармане. Я имел неосторожность, как и другие, в минуту жизни трудную написать для его фирмы короткий сценарий, потребовавший однако сбора материала, то есть времени и усилий. И все это кануло куда-то бесследно, мне даже не отзвонили.

Недавно мой Герасимов, столкнувшись со мной на каком-то съезде или пленуме, спросил удивленно, почему я с ним перестал здороваться. Я объяснил - он не понял. Ну да, замотался, не позвонил, извини, пожалуйста, сценарий хороший, но денег, видишь ли, нет. И он улыбался лучезарно. Он искренне не понимал!

Завершится ли на этом мой список? Не уверен.

Прочел только что в "Известиях", что Герасимов наш возглавил еще и какой-то кинофестиваль в Америке. Как он там с американцами?

В "Архипелаге" у Солженицына есть замечательные рассуждения о лагерном жаргоне, проникшем в цивилизованный словарь нации. Нынче жаргонные словечки насыщают наш язык с неуследимой скоростью: все эти мерзкие "халявы" и "наезды" пишутся уже и без кавычек, и глагол "кинуть" тоже, как видим, обрел права гражданства, не требуя ни кавычек, ни расшифровки, ни тем более извинений, когда он приводится в действие.

Не отставайте от времени. И держите ухо востро, как советовал мне на днях приятель литератор, узнав о переговорах с издательской фирмой. Хорошо, попробую, отвечал я, почему-то представив себе ухо и то, как я должен его навострить, чтобы меня в очередной раз не кинули без кавычек.