Юрий Шевцов - Новая идеология: голодомор

• Название: Новая идеология: голодомор
• Автор: Юрий Шевцов
• Жанр: История

Книга Юрия Шевцова разбирается в сложной и опасной истории, от 30-х годов ХХ века до наших дней. Есть реальный массовый голод начала 30-х годов, часть страшной истории сталинского раскулачивания - то есть раскрестьянивания Советской России. И есть (нацистский, в сущности) миф о голодоморе, подстроенном якобы «москалями» ради истребления украинцев. Книга описывает голод начала 30-х годов параллельно с разбором его современных идеологических интерпретаций. Книга может быть интересна студентам, преподавателям гуманитарных дисциплин, журналистам - всем, кто интересуется идеологическими войнами современности, русофобией и проектами нового геноцида в русле восточноевропейского национализма и конфликтов Запада и Востока.

Yury Shevtsov's book delves into a complex and dangerous period of history, spanning from 1930's to our days. From the one side, it deals with a very real widespread famine of the early 1920's - part of the Stalinist campaign of Dekulakization, which actually amounted to the eradication of peasantry in Soviet Russia. From the other side, the book dispels the myth of Golodomor, allegedly masterminded by the Moscovites with the aim of eliminating the Ukrainians, which was essentially made up by the Nazis. The book describes the famine of the early 1930's simultaneously analyzing its contemporary ideological interpretations. It can be of interest to students, teachers of history, journalists and all those exploring the contemporary wars, Russophobia, as well as the projects of East-European nationalism and East-West conflicts.

---

В двух поволжских краях, которые охватывают территорию современных пяти областей (Волгоградская, Оренбургская, Пензенская, Самарская и Саратовская), совокупной площадью 435 тысяч квадратных километров, от голода умерли, по расчетам московского историка В. Кондрашина, 366 тысяч человек.

Голод 1933 года в Поволжье напоминает украинский 1932 года. В обоих случаях у крестьян забирали все зерно – основной продукт питания. Однако в хорошо поставленных крестьянских хозяйствах оставались домашний скот и птица, а также продукты продолжительного хранения – сало, картофель, лук, свекла.

Осенью 1932 года на Украине и Кубани у тех, кто не выполнил хлебозаготовительного плана, то есть у подавляющего большинства крестьян, были конфискованы все запасы продовольствия. Такой конфискации незернового продовольствия, то есть террора голодом, в других регионах СССР не наблюдалось. На Украине местными властями изъятие зерна у крестьян в целом проводилось с большей жестокостью, поскольку при большей урожайности репрессивные меры могли обеспечить больший сбор зерна, чем в других районах.

Регионы европейской части СССР, где в 1933 году количество смертей превысило количество рождений

Регионы СССР с убылью населения между переписями населения 1926 и 1937 годов

Самоубийство деревни

Голод затронул деревню как таковую. Голод был следствием однотипной реакции крестьянства, деревенского социума в границах СССР вообще на нечто. На что отреагировало крестьянство по всему СССР так, что дошло до голода? Понятно – на коллективизацию. Пока новая система устоялась, потребовалось оплаченное смертями время. Региональные засухи или недороды совпали с периодом экономического реформирования. Но все эти объяснения слишком очевидные и потому слишком поверхностные.

СССР был громадным пространством, занятым крестьянской культурой и крестьянством. Это пространство было не слишком прочно стянуто транспортными артериями. Армия и другие силовые структуры, политический класс, хозяйственники – все те, от кого зависела реализация вызывающей голод политики, по происхождению, как правило, были крестьянами. Крестьянство СССР имело громадный опыт гражданской войны, партизанской войны, войны фронтовой. Массивы наибольшего голода на Украине прилегали к границе с враждебной Советскому Союзу, готовой к войне с ним Польшей. Со стороны Польши к границе прилегали районы с родственным украинским крестьянством. Была возможность бежать, как тогда же бежали в Китай от голода массы казахов. Сама местность часто была отлично приспособлена к партизанской войне или хотя бы к бегству и укрытию: Полесье в северной части Украины – еще не осушенные труднодоступные болота, а севернее – белорусские леса. После смерти первого старика можно было бежать с остальными членами семьи. Но бежали немногие.

Почему не заполонили днепровские плавни своими семьями? Почему не уплывали через Черное море? Всех бы не перехватали, и, поскольку умирали все, риск при бегстве или сопротивлении был оправдан. Почему не бежали в горы на Кавказе? Кавказ выдержал тяжелейшую для сильной Российской империи Кавказскую войну. Ее вели против сильной, накормленной регулярной армии горцы. Неужели кубанские казаки или прошедшие все войны 1914–1922 годов русские и украинские крестьяне и горские народы не смогли бы хоть пару лет продержаться в горах против ослабленной голодом, крестьянской по происхождению армии?

Почему умирающие немцы Поволжья не бежали в устье Волги, почему не прятались в заволжских степях и по малозаселенным берегам широчайшей реки? Неужели умирать после смерти своей семьи было легче? Неужели не умели выжить в знакомом ландшафте? Почему крестьяне Западной Сибири не уходили в алтайские горы и громадную Сибирь? Неужели их там ждала судьба тяжелее, чем смерть от голода?

Массово никто не уходил, никто никуда не бежал. Только единицы.

Значит, основной причиной голода была не просто политика сверху. От политики можно было сбежать. Политике крестьянство России всегда умело пассивно или активно сопротивляться. Ведь было куда бежать. Но массово не бежали.

Но если смерть от голода пришла не в силу тотальной оккупации деревни властью и не в силу всеобъемлющего природного бедствия, значит, причина столь масштабного голода – внутри самой деревни, самого крестьянского мира, социума, семьи, самого крестьянина?

Я не раз представлял себе деревни во время голода. Особенно когда читал описания того, что происходило там в 1932– 1933 годах. Никаких оккупационных войск, свои же односельчане, которые чаще всего еще и родственники или свойственники, забирают хлеб и смотрят, как семья соседей умирает... А матерей, которые собирают колоски на полях, или даже маленьких детей за те же колоски наказывают так, как не всякого раба наказывали на плантации.

Деревня как концлагерь, деревня как лагерь смерти. Но без оккупации. Все в основном свои.

Роберт Конквест. «Жатва скорби», 1988 год

«Описание, приводимое одним из жителей деревни, дает общую картину: “Бригады эти имели следующий состав: член правления сельсовета или просто депутат, два-три комсомольца, один коммунист и местный учитель. Иногда в них включали председателя или члена правления сельпо, а во время летних каникул и нескольких студентов.

В каждой бригаде был так называемый специалист по поиску зерна. Он был вооружен вышеупомянутым щупом, с помощью которого прощупывал и прокалывал все в поисках спрятанного зерна.

Бригада переходила из дома в дом. Сначала они входили в дом и спрашивали: «Сколько зерна у вас есть для правительства?» «Нет нисколько. Не верите, ищите сами», – следовал обычный короткий ответ.

Так начинался обыск. Искали в доме, на чердаке, в погребе, кладовке и в сарае. Потом переходили во двор, в коровник, свинарник, амбар, на сеновал. Они измеряли печь и прикидывали, достаточно ли она велика, чтобы вместить зерно за кирпичной кладкой. Они ломали балки чердака, поднимали пол в доме, перекапывали весь двор и сад. Если какое-то место казалось им подозрительным, то в ход шел лом.

В 1931 году еще были случаи утайки зерна, которое находили при обыске, обычно 100 фунтов, иногда 200. Но уже в 1932 году такого не было ни разу. Большее, что могли найти, – это 10– 20 фунтов, отложенных для кур. Но даже этот «излишек» отбирался” [С. Пидхайни. Т. 2. С. 354]»[2] .

Почему это происходило? Как это происходило? Как деревня трансформировалась в такое царство смерти и жестокости? Видимо, именно это главное для понимания того голода. И в понимании того, что за общество и культура возникли после голода.

Голод 1932–1933 годов был в первую очередь следствием поведения самой деревни, ее самоубийственного поведения. Но ведь самоубийственное поведение – ненормально. Значит, голод был следствием кризиса всей деревенской культуры, оказавшейся неспособной выдержать новую политику власти или воспротивиться ей. Сама новая политика власти – это внешний для деревни фактор. Но возможность власти успешно для себя задать такую беспощадную установку извне была следствием готовности деревни эту установку реализовать.

Выходит, сама деревня давила на власть, чтобы та вела себя так, как она себя вела? Но почему все-таки именно на Украине, Кубани, в Нижнем Поволжье голод был особенно сильным?

Как говорил Сталин в это время – обострение классовой борьбы. Обострение борьбы внутри деревни. Голод как следствие внутренней гражданской войны, однотипно развернувшейся в каждой деревне, в каждом автономном и замкнутом сельском мирке? Назвать эту внутреннюю борьбу, когда часть деревни убивала другую часть, можно по-разному. Вернее всего, видимо, будет назвать это кризисом традиционных крестьянских ценностей, сохранявших жизнеспособность более тысячи лет, но вдруг ставших бессильными.

Я не мог и не могу найти иного объяснения столь грандиозного голода и низкого сопротивления самой деревни на фоне масштаба угрозы. Жестокая гипотеза. Каждый встреченный на улице односельчанин, каждый мой родственник, если бы граница прошла на 200 километров западнее, мог бы быть мучителем и убийцей каждого из дорогих мне людей. А я, каждый из нас в то время были бы среди умерших? А может, среди их убийц? Но ведь объяснением этой грандиозной жестокости, этого голода не может быть что-то менее ужасное, чем само это бедствие. Надо решаться на выдвижение жестоких гипотез.

Внутренняя война крестьян

Были ли в истории аналоги голода 1932–1933 годов? Голода, охватывавшего громадные крестьянские пространства? Как вело себя крестьянство в этих случаях? Почему возникал голод? Как из него выходили? Каково место голода 1932–1933 годов среди этих бедствий?

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, 1913 год

«В 1872 году разразился первый самарский голод, поразивший именно ту губернию, которая до того времени считалась богатейшей житницей России. И после голода 1891 года, охватывающего громадный район в 29 губерний, Нижнее Поволжье постоянно страдает от голода. В течение XX века Самарская губерния голодала восемь раз, Саратовская девять. За последние тридцать лет наиболее крупные голодовки относятся к 1880 году (Нижнее Поволжье, часть приозерных и новороссийских губерний) и к 1885 году (Новороссия и часть нечерноземных губерний от Калуги до Пскова); затем вслед за голодом 1891 года наступил голод 1892 года в центральных и юго-восточных губерниях, голодовки 1897 и 1898 годов приблизительно в том же районе; в XX веке голод в 1901 году в 17 губерниях центра, юга и востока, голодовка в 1905 году (22 губернии, в том числе 4 нечерноземных: Псковская, Новгородская, Витебская, Костромская), открывающая собой целый ряд голодовок: 1906, 1907, 1908 и 1911 годов (по преимуществу восточные, центральные губернии, Новороссия)[3] .