Марк Харитонов - Возвращение ниоткуда

• Название: Возвращение ниоткуда
• Автор: Марк Харитонов
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7027-0524-6

Марк Харитонов родился в 1937 году. В 70-е годы переводил немецкую прозу — Г. Гессе, Ф. Кафку, Э. Канетти. Тогда же писалась проза, дождавшаяся публикации только через двадцать лет. Читавшие роман Харитонова «Линии судьбы, или Сундучок Милашевича», удостоенный в 1992 году первой русской Букеровской премии, узнают многих персонажей этой книги в романах «Прохор Меньшутин» и «Провинциальная философия». Здесь впервые появляется провинциальный писатель и философ Симеон Милашевич, для которого провинция была «не географическое понятие, а категория духовная, способ существования и отношения к жизни».

Действие последнего романа «Возвращение ниоткуда» разворачивается также в небольшом провинциальном городке. Но это уже другая провинция, и времена другие…

---

27.9.93. Из рабочего дневника. Я выздоравливаю от безумия. Все ясно, просто. Я, м.б., не знаю, что произошло и какое сейчас время. Меня не видно. Я потерпел поражение. Я не могу ничего сказать. Но значит, еще ничто не окончено, для чего-то нужен и я.

13.10.93. …Читал в газетах о геноциде в Сухуми: насколько слюнявы мои фантазии о катастрофе. Надо писать на уровне такой реальности. Но могут ли это быть те самые абхазцы, которых научил меня любить Фазиль? С болью думаю о нем: военные победители обречены на нравственное вырождение. Не могут пройти для народа бесследно убийства соседей грузин, грабеж, мародерство. Душа целой нации искажена.

17.10.93. Из рабочего дневника. Толкование финала. Нирвана значит угасание. Угасание привязанностей. Великое молчание, выход из страдания, освобождение от смыслов, интеграция со всеми, без любви, без предпочтений, без боли. М. б., мне это не удается. Я продолжаю любить.

10.12.93. Работал над гл. 17 — и кажется, приблизился к очень важным решениям (о связи хаоса внутреннего и внешнего, о чувстве вины за это, о 36 праведниках — то, что можно объединить в сюжет единым поворотом взгляда)…

21.12.93. Перед работой взял почитать подборку в «Вопросах литературы» о трагедии, потом еще раз выступление В.Ерофеева о зле — и неожиданным боком пошли собственные мысли… Возможно, он вносит необходимую поправку в мое мироощущение, предостерегая от прекраснодушия. Но для него зло есть изначальный и конечный феномен бытия, делающий бытие в основе своей бессмысленным. Я исхожу из того, что само существование (возможно, до поры до времени) мира свидетельствует о победе принципа гармонии над хаосом, жизни над смертью, добра над злом (в конечном счете, и, повторяю, может быть, не навеки). Во всяком случае, дело искусства — вносить в мир гармонию, форму, красоту, добро, т. е. служить им (не пренебрегая принципом противоположным, вот в чем оговорка).

(Только что перечел рассуждения Ерофеева еще раз: внимательного разбора они не выдерживают. Интересно, с ним и не спорят. Как будто половодье зла в нашей жизни и в наш век служит достаточным подтверждением его тезисов).

Из рабочего дневника. Еще раз: обрывок на листке — набросок или конспект будущего сюжета, который реализуется. Можно ли предотвратить катастрофу? Трагедия, возрождение через смерть.

М. б., содержание листка (пересказано не сразу, а порциями, по памяти): все уже произошло. И произошло потому, что я не сумел. Возможно ли что-нибудь предотвратить? Нужно бесстрашие и точность. Мне не хватило.

10.1.94. Из рабочего дневника. Можно ли видеть то, что будет? И если увидишь, можно ли что-нибудь изменить, чтобы видение твое оказалось ложным? А если нет, чего стоит твоя жизнь, и не подобен ли ты мертвецу, который смотрит на жизнь извне, и голос его не слышен?

Вот в чем смысл постоянного чувства: живем ли мы, значим ли что-нибудь в этой жизни, осознаем ли происходящее с нами? Или, оглянувшись, чувствуем, будто прожили жизнь автоматически, по инерции, лишь бы выжить?

Все без морализаторства: может быть, таково условие несовершенной жизни. Лишь немногим удается вырваться из автоматизма, осознать — и это может быть страшно.

17.1.94. Бьюсь над работой с чувством, что замысел с самого начала был ненормален, непосилен, мне самому по-настоящему непонятен. Но, может быть, именно отчаянные попытки осилить его и выведут меня на какой-то уровень, при нормальном замысле и нормальной работе невозможный. Я чувствую, как мог бы вырасти на этом неподъемном усилии (если не надорвусь — гарантии нет). Ничто меньшее меня теперь не устроит, мне это неинтересно, вот в чем ловушка. А надежда в том, что ничто меньшее и невозможно, меньшее будет просто провалом, вымученными словесами (на каковые пока что все и сбивается). Или осилю то, что мерещится — или все надо будет выбросить, ограничившись на будущее эссеистикой, которая меня давно уже поджидает и вполне способна поддержать мое имя, не более того — но и не менее.

26.1.94. Мысли по поводу работы: чувство вины и ответственности связано с тем, что все страшное в мире порождается внутри нашей души, с агрессивностью, трусостью, нечеткостью мысли и пр… Вот в чем смысл: вспомни! Но как с этим совладать? Чувство, что работать придется еще долго. Зато, может быть, действительно что-то пойму в жизни, в мире, в себе, в литературе. После каждого такого поворота мыслей осознаешь, как беспомощно написанное до сих пор.

Из рабочего дневника. Вина (потенциальная) каждого — в способности пробуждения агрессивности, злых инстинктов, иррациональности и пр.

Тема мамы: то, что придавало нам человеческий вид, казалось гордостью и пр., на самом деле, на поверку, оказалось внешним. (Сдерживающие внешние условия, страх, религия). На одном позвоночнике трудно держаться.

31.1.94. …Угнетающее чувство, что 4 года топчусь едва ли не на одном месте, и даже кое-что с тех пор потерял. Некоторые забытые листочки вернул в рабочий обиход. Момент уныния: а вдруг так ничего и не получится? Холодок поражения… Нет, еще поборюсь…

3.2.94. Не выходя на улицу, поработал с утра до вечера. Надо в конце концов сосредоточиться и довести работу до конца…

8.2.94. Нация и аристократизм. Аристократизм — то, что дается от рождения, а не заслугой. Если всякое происхождение дается от рождения, можно говорить о принадлежности к сословию избранных — или к избранной нации.

Нет, для меня значителен лишь аристократизм духовный. Это всегда оставляет надежду: что-то, может быть (но вряд ли все) зависит от тебя.

20.2.94. Нет, искусство — это не уход от реальности и не создание другой. Разве помимо искусства мы знаем, что такое жизнь? Мы не знаем, как мы рождаемся и умираем, что такое наш разум и наша речь, что такое время, любовь и бесконечность. Для объяснения мы вводим понятие Бог, хотя не знаем точно, что этому понятию соответствует в так называемой реальности, что такое эта реальность. И это уже акт творчества и воображения.

8.3.94. Из рабочего дневника. Основное философское чувство: невозможность (и попытка) проникнуть в загадку жизни (и смерти). Пусть по-дурацки — другие просто не пытаются, потому что стесняются себя.

15.4.94. Люди в разных странах живут, озабоченные своими сегодняшними делами, не представляя, куда несет их всех и мир в целом. До сознания некоторых доходит близость экологического кризиса, обреченность гонки производства и потребления, демографический тупик, распространяющаяся угроза СПИДа, националистических и религиозных войн, атомной катастрофы.

Я слышал о клубе мировой элиты, «совете богов», влиятельных людей разных стран, которые, собираясь время от времени, обсуждают положение дел и возможные рекомендации. Кому? Понимает ли кто-нибудь механизм мировых событий, его рациональные и иррациональные пружины? Мне мерещится новое знание об узловых точках мирового тела, воздействуя на которые — как на точки тела человеческого — можно стимулировать или заглушать мировые события.

27.4.93. Вчера взял почитать статью А. Якимовича о постмодернизме и современной духовной ситуации (ИЛ № 1, 94), и вдруг прояснилась мысль, очень важная для работы и для меня лично: в сущности, я пишу роман о попытке дурацкого сопротивления господствующим тенденциям времени, сопротивления непоследовательного, не всегда осознанного, с блужданиями, отступлениями — дурацкого, потому что никаких концепций мой герой (как и я) не способен усвоить, не пропустив через себя — а организм отвергает… Впрочем, я записал кое-что на отдельном листке и буду, наверно, осмысливать дальше…

Я все больше осознаю, как чужды мне новейшие «постмодернисты» (или как их назвать), для которых не существует моральных категорий, иерархии ценностей («незыблемой скалы»), для которых «сталинское» и «фашистское» искусство — стилевые течения, равноценные с прочими, вне моральных оценок. Им кажется, что они мыслят абсурдно. Нет, абсурдно мыслю я, вопреки их логике.

17.5.94. Insel Hombroich. …Вчерашний концерт Дьердя Куртага один мог бы оправдать мое пребывание здесь. Неожиданная, потрясающая, почти лишенная мелодии музыка… Несколько мыслей по этому поводу. Не такой ли музыкой был Schlufiakkord von Leverktinschen Fltigel (заключительный аккорд Леверкюновского рояля), о котором я накануне читал эссе? Я вечером задал ему за столом этот вопрос. «Нет, — сказал он, — та музыка была слишком рассчитана, а у меня идет изнутри». Еще: почувствовал, что надо бы и мне в моем романе эпизоды безумия делать по крайней мере не такими логичными. Еще: как много можно выразить на очень коротком пространстве. Я сказал ему об этом, он засмеялся: «Да, я читал об этом у вас»…

18.5.94. Insel Hombroich. Из рабочего дневника. Под влиянием кхмерских скульптур: картины художника. Он ощутил страх, увидев, как штрих, поднимающий или опускающий уголки губ, создает улыбку или гнев, пятно белил блестит солнечным бликом. Но произошло еще худшее, краски начали разлагаться, обнажились внутренности, как на ободранной мясной туше.