Алексей Мусатов - Стожары

• Название: Стожары
• Автор: Алексей Мусатов
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1961

Увлекательная повесть Алексея Мусатова, рассказывающая о жизни сельских подростков в нелегкие военные годы. Одно из лучших произведений "сельской тематики" для детей и юношества сороковых—пятидесятых годов.

Некогда очень популярное, удостоенное Государственной премии (1950), произведение в настоящее время совершенно забыто, и за последние двадцать лет, по-видимому, не переиздавалось. Тем не менее, я настоятельно рекомендую его к прочтению. Так объемно, убедительно, честно и правильно уже давно никто не пишет.

---

Санька насторожился.

Что это? Соседка уговаривает мать оставить Стожары, а та покорно слушает Евдокию и молчит, молчит.

— И ребятам полегче будет, — продолжала Евдокия. — Петьку с Санькой в сапожники определим — они давно охоту имеют.

Санька беспокойно заворочался в постели, потом встал и, шлепая по полу босыми ногами, подошел к ведру, зачерпнул ковшом воду и долго тянул ее маленькими глотками, хотя пить ему совсем не хотелось.

— Ты чего это полуночничаешь? — спросила его Евдокия.

— Спал, разбудили… — Санька поднял над головой коптилку, осветил циферблат часов-ходиков, подтянул гирьку, недружелюбно покосился на соседку. — Скоро петухи запоют…

— И впрямь, час поздний, — поднялась соседка. — Так ты подумай, Катюша. Добра желаю, не чужая ты мне.

Санька проводил ее, запер калитку и, вернувшись обратно в избу, присел около матери:

— Какие у вас секреты с Евдокией? Чего она зачастила к тебе?

— Знобит меня, Саня… Накрой чем-нибудь, — попросила Катерина.

Санька укутал мать шубой.

«Сманит ее эта Девяткина, вскружит ей голову», — с тревогой подумал он, ложась в постель, и вдруг ему представилось, как мать грузит на телегу домашний скарб, заколачивает окна, вешает замок на калитку и они всей семьей покидают Стожары.

«Я соседку и в избу не пущу, — расхрабрившись, решил Санька. — Ступеньки у крыльца подпилю, пусть ноги поломает».

На другой день Катерина попробовала встать с постели и не смогла.

Поднялся жар. Ночью она бредила, звала Егора: то умоляла его вернуться, то прощалась с ним.

Санька до рассвета не сомкнул глаз. Растерянно бродил по избе и все спрашивал мать, не хочет ли она моченой клюквы или квасу.

К утру жар спал, и Катерина послала сына за соседкой — пусть подоит корову и истопит печь.

— Не надо Бвдокию, — заявил Санька, — сам управлюсь.

Взяв подойник, он вместе с Феней вышел во двор.

Лежа в постели, Катерина слышала через приоткрытую дверь, как они долго доили корову, как Санька нежно называл ее красоткой, умницей, а ноги ее, в черных ошметках навоза, величал ножками и как потом — видно, так и не поладив с коровой, — заорал на нее, что она злыдень и ее давно пора отправить на живодерку.

Затем прибежала Маша и попеняла Саньке, почему он не позвал ее раньше: уж что-что, а коров она умеет доить получше мальчишек.

Заглянули в избу Федя с Тимкой, и ребята всей компанией принялись за хозяйство. Принесли дров, воды, затопили печь, потом яростным шепотом заспорили, рано или не рано ставить на огонь картошку, и наконец что-то опрокинули — как видно, чугунок с водой, потому что дрова в печи сердито зашипели.

— Стряпки вы на мою голову! — Катерина приподнялась на локте. — Идите-ка восвояси.

А на душе было радостно, что дети так участливы к ней и так крепко подружились с Санькой.

Пришла Лена Одинцова, резонно заявила, что мальчишкам у печки делать нечего, отправила их за доктором, а сама с Машей занялась хозяйством.

В полдень Иван Ефимович навестил Катерину. Он нашел у нее воспаление легких, выписал лекарства и строго-настрого приказал не подниматься с постели.

Когда фельдшер уехал, Катерина задремала и вскоре заснула.

Во сне она опять бредила, и Санька не отходил от нее ни на минуту.

Очнулась Катерина в сумерки и не сразу разглядела сына. Он сидел у нее в ногах, теребил кромку одеяла, по лицу его текли слезы.

— Дурачок… испугался, — слабо улыбнулась мать и, выпростав из-под одеяла руку, потянулась к Саньке. Но он неловко сполз с кровати и отошел к окну:

— Лежи ты, лежи!

В калитку постучали. Санька вышел и столкнулся лицом к лицу с Евдокией.

— Что с мачехой-то, Саня? Приболела, сказывают? Я вот ей кисельку принесла.

— Не требуется, — не очень любезно ответил Санька и попытался прикрыть калитку. — Доктор сказал, чтобы лишний народ к ней поменьше ходил.

— Это кто же, сирота, лишний-то? — удивилась Евдокия.

— Что вы заладили: «сирота, сирота»! — помрачнел Санька. — Не зовите меня так больше… и Феню не зовите! Не хотим мы!

— Как же звать-величать прикажете?

— А как знаете… И мать не троньте!

— Что это за речи такие? — обиделась Евдокия.

— Речи простые. Зачем вы ее сманиваете невесть куда? Не сладко вам в колхозе — уходите. А нам из Стожар уходить незачем.

Евдокия часто заморгала подслеповатыми глазами:

— Вот ты какой… Коншаков!

— Такой вот… А будете мать баламутить — Татьяне Родионовне пожалуюсь. — И Санька, прикрыв дверь, запер ее на засов.

А вечером, когда его не было дома, соседка как ни в чем не бывало опять зашла к Катерине.

Санька не знал, что и придумать. При встрече он пожаловался на Евдокию Маше и Феде.

— Вот зуда! — возмутилась девочка. — А ты и впрямь Татьяне Родионовне расскажи. Она поговорит с ней. Может даже на правление вызвать.

— Не годится так, — смутился Санька. — Что люди подумают! «Вот, скажут, какая семейка у Коншаковых. Сначала сынок из колхоза откачнулся, теперь матка».

— Это — пожалуй, — согласилась девочка. — Ты, Саня, доглядывай за Девяткиной, оберегай мать.

— Я и так настороже… И вы что заметите, сигнал мне давайте.

— Само собой, — кивнула Маша.

Но за Евдокией уследить было нелегко.

Однажды, когда Санька работал на конюшне, к нему прибежала Маша и сообщила, что Евдокия опять сидит у Катерины. Санька побежал к дому.

На огороде Феня обрывала с кочанов капусты разлапистые голубоватые листья, источенные мелкими дырочками, точно пробитые дробью.

— Я что наказывал! — сердито сказал Санька. — Уходишь из дому — калитку запирай. А ты опять Евдокию впустила!

— Ей-ей, Саня, я запирала. Она ж тетенька такая, через двор, видно, пробралась.

Санька вошел через полутемные сени, пахнущие березовыми вениками, привычно нашарил скобку на двери. Но тут дверь распахнулась, и Евдокия, чуть не сбив его с ног, выскочила из избы. Потом обернулась, трижды плюнула на порог и, что-то бормоча, выбежала на улицу.

— Что тут было такое? — настороженно спросил Санька, входя в избу. — Зачем она приходила?

— Не спрашивай лучше! — с досадой отмахнулась Катерина, укрываясь одеялом. Руки ее вздрагивали, на щеках проступили красные пятна.

— Опять сманивала куда-нибудь?

— Опять… Все про тебя пытала… Когда ты в сапожники подашься. Петька-то еще ждет тебя.

Санька вспыхнул и, подозревая, что мать не все договаривает, запальчиво выкрикнул:

— Ни в какие сапожники я не пойду! Так и знай! И дом заколачивать не дам.

— О чем это ты? Какой дом?

— Известно какой: наш, коншаковский. И чего ты Девяткину во всем слушаешь! Тише воды стала, ниже травы. Я вот напишу кому следует…

— Куда напишешь, кому? — вздрогнула Катерина.

— Есть кому. Вот тятьке хотя бы. Он там воюет, пули кругом, мины, снаряды… его каждую минуту убить может… А ты…

Катерина подняла голову и умоляюще посмотрела на сына:

— Зачем ты, Саня? Зачем? Опять у меня сердце перевернулось. Я ведь все знаю… Видела ту бумажку, что ты на груди носишь.

— Знаешь? Откуда? — задохнулся Санька, хватаясь за карман гимнастерки.

Они долго молчали, занятые каждый своими мыслями. Потом, глядя в сторону, Санька глухо спросил:

— Теперь уж держать некому… Значит, обязательно уедешь?

— Это ты о чем? — удивилась Катерина. — Куда уеду? Что я — Девяткина? Это она всю жизнь мечется, легкие хлеба ищет. Что ей колхоз? Двор проходной. А у меня и в мыслях не было, чтобы я от Стожар куда подалась, отцово дело забыла. Тверже земли, чем наша, и на свете нет. Мне ведь здесь каждая березка мила, каждая полянка. Только очень мне лихо пришлось, когда про похоронную узнала. Так все и покачнулось кругом. А тут еще Девяткина эта зудит и зудит. Всю жизнь мою оплакала. Потом колхоз начала порочить. Меня тут и прорвало… Ну, вот сегодня и поговорили как надо…

— Погоди, погоди! — перебил ее Санька. — Получается, выставила ты Девяткину? От ворот поворот показала? А я-то гадаю — чего она весь порог наш оплевала!

— В шею, конечно, не выталкивала. Но дорожку к нашему дому она теперь надолго забудет.

— Так и следует, — согласился Санька. — Я уж тут воевал, воевал с нею…

— Знаю, — улыбнулась мать. — Жаловалась на тебя соседка. Непочтителен ты к ней. За меня, значит, тревожился? Ну, спасибо тебе. — И она пытливо поглядела на сына: — А ты из дому на сторону не качнешься больше? Нам теперь без отца вот как друг за дружку держаться нужно!

— Теперь не качнусь. — Санька сконфуженно отвел глаза. — Это я тогда сплоховал малость…

Катерина поманила сына к себе и тихо спросила:

— А теперь, Саня, у тебя дорожка какая? Пора и к комсомолу льнуть.

Санька тихонько вздохнул. Что он может сказать? Он уже давно написал заявление о приеме в комсомол. Ему казалось, что все произойдет очень просто. На собрании Санька расскажет, как он работает, сколько у него трудодней на книжке, и все сразу поднимут за него руки.