Зильке Шойерман - Девочка, которой всегда везло

• Название: Девочка, которой всегда везло
• Автор: Зильке Шойерман
• Издательство: Центрополиграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9524-3781-4

Инесс, талантливой художнице, с детства везло. Мир мурлыкал у ее ног пушистой ласковой кошкой, и она легко добивалась того, чего ей хотелось, не обременяя себя моралью, долгом и семейными обязанностями… Но все когда-нибудь заканчивается, — ласковая кошка обернулась голодным, безжалостным зверем. Успех отвернулся, талант угас, и казалось, ничто уже не спасет ее обезумевшую от отчаяния душу. Даже младшая сестра Инесс не спешила ей на помощь, но когда гибель подобралась совсем близко, обеим остался лишь единственный шанс на спасение — тропинка в лучезарное детство, где им сияло одно на двоих горячее солнце любви…

---

Я рассказываю о парализовавших меня вещах, о мертвом времени, когда я пыталась стать такой, как Инес, которая, впрочем, никогда не проявляла ко мне особого интереса. Я рассказываю ему о временах, когда я была толстушкой, а Инес принцессой, моей принцессой, а я, напротив, была ничем, ничем особенным, и я до сих пор, даже сейчас, испытываю это чувство, встречаясь с ней. Не думаю, что он все понимает, но это и не важно. Я рассказываю ему о мужчинах в моей жизни, о моем отце, о моем муже. Мы развелись. Он был итальянец. Ошибка. Все, точка. Я должна была позволить ему делать с моим телом больше, чем я могла в то время допустить. Вот как, говорит Кай и садится, прислонившись спиной к стене. Он был ревнив? — спрашивает Кай. Да, говорю я и, в виде исключения, беру предложенные мне вино и сигареты.

Передо мной стоит картина, текучая и зыбкая, как отрывок сновидения, я пытаюсь фиксировать ее, чтобы оживить в воспоминании всю сцену. Он мог бы стать актером, играющим злодеев в сериалах о врачах, этакий экзот с чужеземным налетом, о чем говорило само его имя — доктор Жаду. Лицо полноватое, но удивительным образом стягивается улыбкой. У кабинета мне не пришлось долго ждать. Вы ко мне? Мне только что исполнилось шестнадцать, и я читала, что в Америке это делают все девушки-подростки, и я бы охотно сделала все, мне хотелось сделать все, что именуют мудреным специальным словом «липосакция», со всеми моими членами — бедрами, талией, руками… Утром я надела самую тесную некрасивую рубашку, ужасные колготки, чтобы хирург сразу понял и оценил всю степень моего безобразия. Но он смотрел мне только в глаза, как будто собирался оперировать не мое тело, а мою душу. Небрежным движением руки он отослал свою помощницу, за что я была ему очень благодарна. Он, вообще, вел себя очень непринужденно и раскованно; белый халат, застегнутый на одну пуговицу, словно только что небрежно наброшенный на плечи, загорелое лицо и темные спокойные глаза создавали впечатление безмятежного отдыха — как будто он только что вернулся из отпуска, проведенного за гольфом или на частной яхте. Я не обманывалась насчет его легкомысленного вида, я уже тогда считала себя журналисткой, всерьез собиралась ею стать, и навела подробные справки. Этот человек пользовался исключительно высокой репутацией во врачебном сообществе. Он был одним из тех умных людей, которые умеют зарабатывать деньги на модных мечтаниях, а я, хотя и очень молодая, была одной из тех дур, которые позволяют ему это делать. Я быстро оголила руку и подняла ее, как полицейский, запрещающий движение на перекрестке, а другой рукой помяла себе бок под мышкой. Вот это надо убрать, сказала я. Доктор Жаду пощупал это место в точности так же, как наша мать щупала манго и киви на предмет пригодности к употреблению, и точно так же, осознавая свое бессилие, я ждала приговора врача, как в свое время ждала вкусных фруктов. Ну что ж, сказал он, проблема заключается в том, что это не жир, а плоть, это ее придется удалять. Хорошо, храбро согласилась я, удаляйте, мне казалось, что сейчас он возьмет свой календарь и спросит: ну хорошо, когда вы хотите оперироваться? До марта, если это возможно, скажу я с наигранно скучающим видом, но все произошло не так, как я себе представляла. Он сел на стул и серьезно посмотрел мне в глаза. Потом медленно покачал головой. После такой операции остаются большие рубцы, эти рубцы будут безобразны и хорошо заметны, я категорически не советую вам делать эту операцию. Но ее можно сделать? Тем временем я тоже села на стул, широко раздвинув ноги. Я же говорю вам, есть много коллег, которые сделают это не задумываясь. Есть коллеги, которые делают очень многое. В моих глазах затеплилась надежда, и он, увидев это, тяжело вздохнул. Вы — красивая девушка и сами не понимаете, о чем говорите. Вам действительно восемнадцать? Ладно, собственно, это все равно. Вот это, он потрепал меня по бедру, и по моей спине побежали мурашки, плоть. Он произносил это слово с почти религиозным благоговением. Вы же сами видите, должны видеть, это здоровая плоть, за которую вы должны быть вечно благодарны природе. Видите ли, большинство из тех, кого я здесь оперирую, — жертвы несчастных случаев. Я вам не верю, упрямо говорю я, в коридоре сидит женщина, отнюдь не похожая на жертву, скорее, на фотомодель, но он начинает злиться: я повторяю, что не буду вас оперировать, и говорю — еще раз, — если вы это сделаете, то потом будете каяться всю жизнь.

Это произошло позже, чем я рассчитывала. На следующий день я появилась в больнице только в пять часов вечера и, войдя в палату, принялась бормотать извинения, снимая куртку. Я, видимо, активно ею попользовалась и, вешая на спинку стула для посетителей, заметила маленький разрыв на рукаве. Я надела куртку, чтобы доставить Инес радость, но она не обратила на мою одежду ни малейшего внимания. Это меня не обидело и не разочаровало, возможно, обиды были бы безосновательны, и, по правде, мне оставалось только воображать, что я смогу выскользнуть из всего того, что со мной происходило, так же легко, как из куртки Инес. Я кладу ногу на ногу. На полу, возле койки Инес, стоят две вазы с цветами: маленькая, с букетом роз, и большая, с пестрым букетом хризантем, лиловых, красных и желтых, яркое цветное пятно на ровном белом фоне палаты. Инес утопает в подушке; неясно, чем она сейчас занималась, — телевизор выключен, книги не видно. Кажется, что у Инес усохла голова, она лежит на нижнем крае подушки. Инес приподнимается мне навстречу. Наверное, ты сегодня была сильно занята в своей редакции. Да, конечно, отвечаю я, отметив тон, каким она произносит эти слова — с болью и, одновременно, с упреком. Она смотрит на меня своими ненакрашенными глазами и командует: доставай. Как при первом посещении, я открываю рюкзак и вытягиваю оттуда горлышко бутылки. На этот раз «Хайленд-парк», восемнадцатилетней выдержки. Эту бутылку с вожделением ждет лежащая передо мной женщина, алкоголичка, пьяница, моя красавица сестричка. Я перевожу взгляд на соседнюю койку, где, повернувшись к нам спиной, притворяется спящей несимпатичная соседка Инес. Все так просто, никаких проблем? Инес отвечает преувеличенно громким голосом: все хорошо. Она берет бутылку и, согнув одну руку, прижимает ее к телу, второй, свободной рукой, она принимается гладить этикетку, потом ведет пальцами вверх по стеклянному горлышку и возвращается назад к этикетке. В глазах умиротворение и покой. Она гладит и нянчит бутылку, как мать любимое дитя. Я задумываюсь. Ты что-то хотела сказать? Но Инес отрицательно поводит головой: потом. Стаканы там. Она неохотно отрывает ладонь от бутылки и показывает рукой на раковину. Рядом с чашкой для полоскания стоят стаканы. Я ставлю их на прикроватную тумбочку. Красивые цветы, говорю я, фу, слышится в ответ — впечатление такое, что она, вообще, не замечает никаких цветов. Но виски приходится ей по вкусу. На соседней койке не происходит никакого шевеления, но наша соня, видимо, успела переместиться, пока я на нее не смотрела, так как стал виден пук волос. В батарее центрального отопления раздается громкое бульканье. С улицы не долетает ни звука, зато из коридора доносятся торопливые шаги и возбужденные голоса. Люди проходят мимо. Вот теперь хорошо, говорит Инес. Еще один глоток, и снова та же фраза: теперь хорошо. Эти повторения кажутся мне тупоумными. Да, говорит она злобно, теперь нам всем хорошо, с этими словами Инес утопает в подушке. Да, вот что я хотела тебе сказать. Через неделю меня выписывают, но, послушай, я все устроила. Поговорила с одной сестрой, она договорится о месте в клинике. Ты говорила с сестрой? Правда? Я прихожу в нешуточное возбуждение. Точнее сказать, это сестра поговорила со мной, уточняет Инес, и знаешь, с чего начался разговор? Она спросила, не использую ли я виски для стерилизации отверстий в мочках ушей. Она и сама так делала, когда у нее что-то там воспалилось. Я подумала, что она порылась у меня в тумбочке и все знает, а задним числом, после того как я все ей рассказала, мне стало ясно, что она и правда такая наивная. Мочки ушей, ха-ха.

Я подхожу к окну, из которого видна каменная ограда зоопарка. Перед ней стоят автомобили посетителей. Какая-то мамаша отстегивает дочку от детского кресла на заднем сиденье и выносит ребенка из машины. Девочка боязливо осматривается из-под надвинутой на глаза шерстяной шапочки. Я машинально снова оборачиваюсь к Инес: и куда? Я имею в виду… В Таунусе есть специализированная клиника, я пойду туда сразу же, как меня выпишут отсюда. Один врач здесь очень проникся моими проблемами. На мгновение ее глаза сверкнули плутовским огнем, она кокетливо подмигивает, я смеюсь. Я всегда знала, что твой талант околдовывать мужчин так просто не пропьешь. Разве это не удивительно? Она снова выпивает и смотрит на меня. Приступ веселости прошел, она снова роняет голову на подушку, голова снова становится маленькой, как головка лежащей в коробке куклы. Как это чудесно, бормочу я, чувствуя, как колотится мое сердце, а по рукам пробегает приятный зуд. Что же будет дальше? Дверь распахивается, и приятный громкий голос режет палату пополам: так, что у нас здесь творится? Знатная попойка?