Дин Кунц - Краем глаза

• Название: Краем глаза
• Автор: Дин Кунц
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2001
• ISBN: 5-04-007706-8

Дин Кунц по-прежнему верен себе. Он прибавляет от книги к книге и с искусством музыканта-виртуоза бередит самые глубинные струны человеческой души, закручивая тонкую интригу на насыщенном мистическими красками фоне. В своем новом романе он рассказывает о многолетнем противостоянии маньяка-убийцы по имени Каин и полицейского, одержимого жаждой справедливости.

---

На какое-то мгновение он подумал, что они так и будут стоять, Мария — уставившись на свои туфли, он сам — глядя на ее макушку, пока трубный глас архангела не объявит о начале Судного дня и мертвые не восстанут из могил.

А потом словно невидимая собачка, обернувшись резким порывом ветра, пробежала по крыльцу, замерла на пороге, принюхалась и юркнула в дом, потянув Марию за поводок.

Джо закрыл дверь.

— Агги на кухне.

Мария разглядывала ковер в прихожей с тем же интересом, что и пол на крыльце..

— Вы можете сказать ей, что я — Мария?

— Проходи на кухню. Она тебя ждет.

— Кухня? На себе?

— Не понял?

— На кухню на себе?

— Сама, — с улыбкой поправил Джо. — Да, конечно. Дорогу ты знаешь.

Мария кивнула, пересекла прихожую, у двери в гостиную обернулась, решилась на долю секунды встретиться с ним взглядом.

— Спасибо.

Наблюдая, как женщина идет через гостиную и исчезает в столовой, Джо не сразу понял, за что она поблагодарила его. Потом до него дошло: за то, что он доверял ей, не боялся, что она их обворует.

Вероятно, она привыкла к тому, что на нее смотрят с подозрением. И не из-за дурной репутации. Просто она была Марией Еленой Гонзалез, приехавшей из Эрмосильо, Мексика, в поисках лучшей жизни.

Несмотря на очередное напоминание о глупости и злобе окружающего мира, Джо отказался думать о грустном. До появления их первенца оставалось совсем ничего, и он хотел, чтобы с этим днем у него были связаны только светлые и радостные воспоминания, нетерпение и волнения, связанные с рождением младенца.

В гостиной он уселся в любимое кресло и попытался почитать «Ты живешь только дважды», последний роман о Джеймсе Бонде. Но не мог сосредоточиться на сюжете. Бонд выскальзывал живым и невредимым из-под десяти тысяч ударов, уничтожал злодеев сотнями, но он ничего не знал о тех сложностях, которые могли превратить обычные роды в отчаянную борьбу за жизнь матери и ребенка.

Глава 5

Вниз, вниз, через тени и паутину, через вонючий запах креозота. Младший спускался с предельной осторожностью: если под ним треснет ступенька, если он упадет и сломает ногу, лежать ему тут долгие дни, умирая от жажды, инфекции или холода, на дворе все-таки зима, или его просто раздерут на куски лесные хищники, для которых он станет легкой добычей в своей беспомощности.

В туристические походы ходить в одиночку глупо. Он всегда считал, что идти нужно как минимум вдвоем, чтобы делить риск пополам, но его парой была Наоми, а теперь ее нет с ним.

Добравшись до земли, выйдя из-под вышки, Младший поспешил к противопожарной просеке. Возвращение прежним маршрутом заняло бы несколько часов, по просеке он мог добраться до оставленного автомобиля за тридцать, максимум сорок пять минут.

Но остановился, не сделав и нескольких шагов. Он не мог привести полицию на гребень холма, чтобы обнаружить, что Наоми, пусть и в критическом состоянии, еще цепляется за жизнь.

Падение с высоты полутора сотен футов, то есть пятнадцати этажей, обычно заканчивается смертельным исходом. С другой стороны, иной раз случаются чудеса.

Не в том смысле, что боги или ангелы вмешиваются в человеческие дела. В подобную чушь Младший не верил.

— Но бывают единичные исключения из правил, — пробормотал он, потому что с большим уважением относился к теории вероятностей, которая допускала удивительные аномалии, причем безо всякого участия сверхъестественных сил.

Не без внутреннего трепета он двинулся вокруг вышки. Высокая трава и сорняки щекотали голые ноги. Не жужжали насекомые, мошкара не пыталась напиться его крови. Все-таки зима. Медленно, осторожно он приближался к напоминающему тряпичную куклу телу жены.

За четырнадцать месяцев семейной жизни Наоми ни разу не повысила на него голос, ни разу не поссорилась с ним. Она не искала недостатков в человеке, если могла найти достоинства, и относилась к тем людям, которые могли найти достоинства в любом, за исключением растлителей детей и…

Да, пожалуй, и убийц.

Он боялся увидеть ее живой, потому что, впервые за время их знакомства, она посмотрела бы на него с упреком. У нее, несомненно, нашлись бы для него жесткие, возможно, даже грубые слова, и слова эти замарали бы сладостные воспоминания о днях, неделях, месяцах, проведенных вместе, пусть ему бы и удалось заставить ее замолчать. Так что потом, вспоминая о своей златокудрой Наоми, он слышал бы ее визгливый голос, выкрикивающий обвинения, видел бы лицо, искаженное гримасой гнева, лицо, в котором не осталось ничего прекрасного.

А ведь он мог бы вспоминать только хорошее.

Младший обогнул северо-западный угол вышки и увидел Наоми, лежащую на прежнем месте. Она не сидела, не вытаскивала сосновые иголки из золотых волос — лежала, не шевелясь.

И тем не менее он остановился, не решаясь подойти ближе. Оглядел ее с безопасного расстояния, щурясь от яркого солнечного света, ловя взглядом малейшее движение. В абсолютной тишине, не нарушаемой ни шелестом листвы, ни жужжанием насекомых, прислушался, словно ожидал, что она вдруг запоет одну из своих любимых песен, «Где-то над радугой» или «Какой прекрасный мир», но не мелодичным, а хриплым, задыхающимся голосом, выплевывая кровь, перекрывая хруст переломанных ребер.

Но, похоже, заводил он себя напрасно. Она, конечно же, умерла, но, чтобы окончательно в этом убедиться, следовало подойти поближе. Ничего другого не оставалось. Подойти, поглядеть и быстро, быстро бежать, к богатому событиями будущему, где его ждало много разного и всякого, но обязательно интересного.

Уже на первом шаге он понял, почему ему не хочется подходить к Наоми. Он боялся, что ее прекрасное лицо превратилось в отвратительное, кровавое месиво. Младший отличался брезгливостью.

Он не любил фильмы о войне и детективы, в которых людей пристреливали, или убивали ударом ножа, или даже просто отравляли, а потом обязательно показывали тело, словно создатели фильма сомневались в том, что зритель поверит им на слово и можно спокойно раскручивать сюжет дальше. Он предпочитал романтические истории и комедии.

Однажды он взял триллер Микки Спиллейна, и ему стало дурно от безжалостного насилия, выплеснувшегося на него со страниц книги. И он бы не стал дочитывать ее, если бы не считал, что любое начатое дело надо доводить до конца, даже если речь шла о прочтении отвратительного кровавого романа.

Что ему нравилось в фильмах о войне и триллерах, так это динамичность. Динамичность не вызывала у него отрицательных эмоций. Их вызывали последствия.

Слишком многие режиссеры и писатели старались показать именно последствия, словно значимостью они не уступали предшествующему процессу. А ведь самое интересное заключалось именно в процессе, его динамичном развитии, а не в последствиях. Если преступник убегал на поезде и поезд на нерегулируемом переезде сталкивался с автобусом, полным монахинь, хотелось следовать за поездом, а не возвращаться к автобусу и смотреть, что случилось с бедными монахинями: мертвые или живые, они никоим образом не могли повлиять на сюжет с того самого момента, как покореженный автобус смело с переезда. Сюжет определял поезд, не последствия, а динамика.

И вот теперь, на широком гребне орегонского холма, в милях от любого поезда и еще дальше от каких-либо монахинь, Младший примерял киношные изыски к собственной ситуации, преодолевал брезгливость, пытался добавить динамики. Он приблизился к разбившейся жене, встал над ней, заглянул в недвижные глаза, разомкнул губы: «Наоми?»

Он не знал, почему произнес ее имя, возможно, потому, что с первого взгляда на ее лицо понял: она мертва. Уловил меланхолическую нотку в своем голосе. Должно быть, ему уже недоставало ее компании.

Если б ее глаза чуть повернулись, реагируя на голос, если б она моргнула, показывая, что узнала его, Младший, возможно, не особо огорчился, учитывая ее состояние. Парализованная от шеи до пяток, не представляющая физической угрозы, лишенная возможности говорить или писать, не имеющая никакой иной возможности сообщить полиции о случившемся, однако, сохранив красоту, она могла бы разнообразить его жизнь. Если правильно все обставить, сладенькая Наоми превратится в живую, очень привлекательную куклу, и Младший, пожалуй, не возражал бы против того, чтобы предоставить ей дом и окружить заботой.

Но речь шла о действии без последствий.

Потому что жизни в Наоми было не больше, чем в лягушке, попавшей под колесо тяжелого грузовика, и для него она ничем не отличалась от монахинь в раздавленном поездом автобусе.

Каким-то чудом лицо у нее осталось таким же прекрасным, как при жизни. Приземлилась она на спину, так что удар пришелся на позвоночник и затылок. Младшему не хотелось даже думать о том, во что превратилась часть черепа, соприкоснувшаяся с землей. К счастью, каскад золотых волос скрыл правду. Конечно, лицо, удар-то был сильным, чуть перекосило, но в нем нельзя было прочесть ни грусти, ни страха. Губы даже разошлись в легкой усмешке, словно она только что отпустила удачную шутку.