Михаил Грешнов - Домик и три медведя

• Название: Домик и три медведя
• Автор: Михаил Грешнов
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Михайло Иванович!.. - взмолился Василий.

- Не проси! - отмахнулся лапой Михайло Иванович.

Узлы он все-таки поослабил. А когда стемнело, перенес Василия в кухню, на лавку: спи.

Василий не мог уснуть. В спальне тоже не спали. Михайло Иванович переворачивался с боку на бок.

- Настя!.. - позвал он наконец шепотом.

- Чего тебе?

- Ума не преложу, что с ним делать.

- А я что? Моего это ума?

- Он мне качели сделает! - пропищал из своего угла Мишутка.

- Цыц! - прикрикнул Михайло Иванович.

Через минуту спросил:

- Может, отпустить, Настя?

- Можно, - отозвалась Анастасия Петровна.

- Ох-ох-ох... Беда мне, - вздохнул Михайло Иванович.

Утром он спросил Василия:

- Если я тебя отпущу, что будешь делать?

- Поживу у вас немножко. Если разрешите, - сказал Василий.

За ночь он многое передумал и решил, что ему встретился уникальный случай: медведи живут, разговаривают. Дом у них, телек - поди поищи такое. Не убили его, не съели. Паспорт потребовали. Чудеса какие-то! И если уж чудо в руках, надо выжать из него пользу. Поэтому ответы у него были продуманные:

- Поживу с недельку, уйду.

Кажется, Михайло Иванович такого ответа не ожидал.

- Да-а... - тянул он. - У нас, значит, поживешь.

- Конечно, - сказал Василий.

- Шкодить не будешь?

- Что вы, Михайло Иванович!

- Да, - решился наконец Михайло Иванович. - Живи.

Завтракали все вчетвером. Ели картошку с маслом.

- Откуда масло? - спросил Василий.

- Оттуда ж, - отвечал Михайло Иванович. - Из сельпо.

- Имеете связь?..

- Имею.

Конечно, имеет: телевизор, посуда, сковороды... Василий не мог сразу привыкнуть к этому, оттого и вопросы его были, честно говоря, неглубокими.

Больше Василий смотрел: как Михайло Иванович орудует вилкой, как Анастасия Петровна управляется у печи. Смотрел на лица своих соседей. Неудобно как-то сказать - на морды. Ничего лица: приветливые, сосредоточенные.

После завтрака Михайло Иванович предложил:

- Айда, по дрова. На заготовку.

Взял пилу поперечную, добрый колун. Василий с готовностью согласился.

Лесосека была в километре от дома - не дальше. Штабелек дров, небольшие стволы, поваленные, изломанные, - работа Михаила Ивановича, решил Василий. Пока шли, разговаривали, Василий рассказывал о себе. Михайло Иванович слушал.

На лесосеке сразу включились в работу. Пила визжала, готовые чурки ложились одна к другой. Василия прошиб пот. Михайло Иванович работал неутомимо.

Так - до обеда: картошку взяли с собой, лук, соль.

После обеда дали себе немного расслабиться. Прилегли под елью, на мягкой хвое. Возобновили разговор. Говорил теперь Михайло Иванович:

- Биография у меня обыкновенная - рядовая. Родились мы в берлоге, с браткой Валерой. Сосали мать, набирались сил. Когда выбрались из берлоги, началась для нас настоящая жизнь. Чего только мы не делали: кувыркались, лазали по деревьям, купались в ручье. Хорошая была жизнь, - Михайло Иванович расчувствовался: - У-у!! Бывало, утречком, на реке... А небо такое зеленое, свежее. Лес не шелохнется. Не жизнь яблочко наливное!..

- Только все кончается, милок, - Михайло Иванович повернул голову к Василию. - Здоровенные стали с браткой, ссориться начали. Вцеплялись - клочья летели. Мать поглядела на это, разгневалась, надавала оплеух обоим: "Ушивайтесь, постылые!" И пошли мы с Валерой. Побродили до осени, потом он подался На Усач. Только его и видел. Не знаю, жив ли?

Тут я задумался, - продолжал Михайло Иванович. - Как дальше? Перезимовал один. Подтекла у меня берлога, выскочил раньше времени. Холодно, голодно. Нет, думаю, так можно пропасть.

У Василия с утра на языке вертелся вопрос: как это - домик, семья? Михайло Иванович, видимо, подходил к этому моменту своей биографии.

- Приглядываться начал. Живут мужики, к примеру. Дом, огород у них, достаток. Разговаривают друг с другом, общаются. Почему у зверей не так? Крепко засела у меня эта думка. Почему не жить вместе с людьми? Коровы живут, собаки. Впрочем, не то: коровы, собаки - домашний скот. А чтобы жить на равных: ты мне друг - я тебе друг. Мысль, правда? Мир велик; тайга велика, солнце всем светит. Живите и наслаждайтесь. С чего же начать, думаю? С речи. Оно и понятно: речь - это главное. Без общего языка пропадешь. Стал подбираться ближе к людям. На покосе где-нибудь отдыхают, у костра, а я тихонечко рядом, за елками: слушаю, запоминаю. Того Иваном зовут, того Петром. Подай, принеси - все это понятно, если хочешь понять. Шибко завлекся этой наукой. Говорить начал учиться. Получалось: И-ван. "Иван, - говорю, - Иван!" А из глотки: "И-ван"... вроде "ги..." - отрыжки какой-то. Лапами, бывалоче, раздеру морду себе: "Иван!" Представь - получаться начало. А раз начало - не сомневайся, пойдет.

Года два эдак бился. Повзрослел к этому времени. Новые пришли мысли. Кому это надо, думаю, чтобы звери, птицы да человек разобщенно жили? Мир, говорят, один, неделим. Вот, думаю, надо наводить мосты к человеку. Хорошо, теоретически думаю. Да и готовлюсь. Пионером стать в этом деле.

Михайло Иванович привстал, сел под елью. Рассказ взволновал его. Взволновал и Василия.

- Ну, - продолжал Михайло Иванович, - когда изучил язык, сказал себе: двинем! Доклад у них был в клубе. Докладчик читал по листку, остальные дремали, слушали. Прошел я между рядов, оказался возле трибуны.

"Здравствуйте, мужики, - говорю. - Дозвольте слово! сказать". Ну, конечно, замешательство тут. Кто шапку! на голову, кто - ходу. Кто-то кричит; "Ряженый, успокойтесь!"

"Не ряженый, - говорю. - Всамделишный медведь".

Хохот поднялся. Докладчик задом со сцены. В зале веселье:

"Скажи, скажи, Михайло Иванович!"

"Мужики, - говорю, - по делу пришел".

У тех, кто на первых скамьях, глаза круглеют. Смех постепенно пропал.

"Разрешите, мужики, - продолжаю, - жить с вами в мире и дружбе. Медведь я, - говорю, - да вот додумался жить по-новому. Своим умом дошел".

Нескладная речь, однако, вижу, слушают.

"Не такое время сейчас, - говорю, - мир неделим, так давайте, - говорю, - я вам в чем помогу, вы мне поможете".

Какой-то парень из задних рядов:

"Чем помочь?"

"Не трогайте, - говорю, - не убивайте. Может, пригожусь на что путное. Дозвольте дом поставить в лесу, жить, как люди".

Тот же парень кричит:

"Ставь, пожалуйста. Живи!"

"Спасибо, - говорю. - А может, на голосование мою просьбу?"

Очень уж внезапно вышло для всех. Может, настроение у них поднялось, развеселил я их.

"Живи, - кричат, - без голосования!"

- Разрешили мне - в виде эксперимента. Начал строить избу. Женился на Анастаське. И вот - живу.

- А с мужиками - как? - спросил Василий.

- Сошлись характерами. То они мне помогут, то я им. К примеру, строят мост - поворочаю бревна. Машина у них "скорой помощи". Слабенькая, видимость одна. Весной, летом по дороге из колдобин выворачиваю. Телка потерялась в лесу, глупая, - опять же ко мне, к Михаилу Ивановичу. Они вон мне телек установили. В благодарность, значит.

- Не обижают?

- Ни. Я им ничего плохого - они мне ничего плохого.

К вечеру Василий с Михаилом Ивановичем поставили второй штабелек, возвратились до дому. Мишутка встретил их на середине дороги. Василий вспомнил о качелях. Из той веревки, которой его связывали, сделал Мишутке качели, из подвернувшейся дощечки - сиденье.

Перед сном смотрели телевизор. Строители возводили пятиэтажку. Ходил кран, поднимались вверх этажи. Дом готов, солнце светится в окнах.

- Вздор, - сказал Михайло Иванович. - В лесу лучше. Воздуху больше.

- Однако, - обернулся к Анастасии Петровне, - спина что-то побаливает. Разотри-ка мне ее на ночь.

Анастасия Петровна молча поднялась, пошла в сенцы за снадобьем. Анастасия Петровна была вообще молчаливой: два-три слова за столом, вопрос, что готовить, прикрикнет иногда на Мишутку.

- Стесняется она, - пояснил Михайло Иванович. - Непросто освоить слова с этим проклятым "с". Слышишь - оно и у меня с присвистом.

В последующие дни еще заготавливали дрова. Ходили по малину и по грибы. Эти походы были очень ценными для Василия блокнот пополнялся записями.

- Слышишь? - останавливался где-нибудь Михайло Иванович. - Барсук забормотал: сердится, запиши. - Михайло Иванович уже знал, что Василий изучает язык животных. Одобрял: это соответствовало его философии о наведении мостов между животными и человеком. - Бур-бур-бур... С пустым возвращается, нет добычи, - продолжал он о барсуке. - Когда с добычей, рот у него занят, тогда он не бормочет - урчит.

- Пустельга!.. - Опять останавливается, оборачивается к Василию. - Подает голос нечасто: когда сыта и когда разгневается. Вот сейчас, - слышишь, - гневается.

Василий черкал в блокноте.

Идут дальше. Вдруг Михайло Иванович настораживается, опускается на четыре ноги, нюхает землю. Шерсть на загривке у него поднимается. Михайло Иванович раздражен.

- Пройди, - говорит Василию. - Не оглядывайся. Я тут отмечу...

Василий идет, не оглядывается. Через минуту Михайло Иванович догоняет его: