Андрей Батуев - Чудесный мир

• Название: Чудесный мир
• Автор: Андрей Батуев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1973

Рассказы и очерки о приручении зверей и птиц

---

Но, конечно, самое занимательное — это когда он начинает говорить. Обычно не так просто заставить говорить птицу, но Куконя всегда поддается на одну уловку. Лори нравится человеческое общество, и вот, если он упорно молчит, я обращаюсь к нему: «Не будешь говорить — ну, мы пошли», — и все присутствующие направляются к двери. И тогда хитрая птица немедленно начинает болтать. Интересно, что если хоть один человек из присутствующих останется, то Куконя продолжает упорствовать в своем молчании. Я знал немало говорящих птиц, но Куконя, безусловно, «рекордсмен» среди них. Как и все говорящие попугаи, Куконя любит иногда и покричать, но разве можно сердиться на птицу, которая целует вас, причесывает и говорит, больше ста слов…

Чика

Что попугаи могут говорить — общеизвестно. Но что говорят не только попугаи — для многих является полной неожиданностью. Среди пернатых, способных разговаривать, особенно выделяются майны. Родина их — южная Индия, Шри Ланка. Саранчевая майна гнездится у нас, в СССР, в бассейне Аму-Дарьи. За последние 40 лет эта птица сильно размножилась, и сейчас уже нередко ее можно встретить в окрестностях Душанбе, Самарканда. Молодые майны, взятые на воспитание человеком, могут научиться превосходно говорить, насвистывать песни, смеяться.

У меня живет малайская майна, по кличке Чика. Немного меньше нашей галки, в шелковисто черном оперении, с темно-фиолетовым и зеленым металлическим отливом. Большой оранжевый клюв, позади глаз ярко-желтые кожистые выросты, которыми она встряхивает, как серьгами.

Подвижная, веселая и предприимчивая, Чика способна болтать часами. Она говорит более двадцати слов, отлично имитирует человеческий смех и кашель, издает красивые свисты. Совершенно ручная, она охотно позволяет себя гладить: ласка доставляет ей удовольствие. Стоит мне погладить ее или спрыснуть из пульверизатора водой, и она сейчас же говорит свое имя.

Как и все наши майны, Чика очень любит купаться. И вот ежедневно я беру Чику на руку и несу в кухню. Здесь уже открыт кран, и Чика сразу летит к раковине. Спрыгнув на дно, она сперва ловит воду клювом, приседает, топорщит перья и, наконец решившись, ныряет под струю. Окатившись с головы до ног, она выскакивает на минуту, чтобы перебрать мокрые перышки, и опять летит под кран. Сделав 5–6 таких заходов и промокнув «до нитки», она взлетает на спинку стула, радостно кричит: «Чика, Чика-аня!» — и начинает заниматься своим туалетом.

Я пользуюсь случаем поиграть с ней. Приготовив несколько шариков из булки или какие-либо ягоды (Чика любит все употребляемые нами в пищу ягоды, включая и виноград), я кричу: «Чика, оп-ля!» — и бросаю ей корм. С поразительной ловкостью птица хватает на лету угощение. Если я подброшу ягоду слишком высоко, то Чика взлетает и ловит ее с искусством мухоловки. Со стороны это может показаться фокусом, в действительности же это — врожденная способность.

Майны являются как бы связующим звеном между скворцами и врановыми (вороны, сороки, грачи). Как и скворцы, они гнездятся в дуплах и скворечниках и откладывают голубые яйца, как и скворцы, во время пения топорщат перья, кланяются. Но моя Чика своими повадками гораздо больше напоминает сорок и ворон. Ведь она малайская майна. Она очень любопытна. Все ей надо посмотреть, потрогать, а если что блестящее, то и стащить. Она смело нападает на чужих людей и клюется весьма чувствительно. Не раз мне приходилось вступаться за своих друзей и утихомиривать дерзкую птицу.

У Чики есть редкое, исключительное качество: в любой обстановке она чувствует себя как дома. Обычно птицы поют, говорят только в привычной для себя среде, но стоит их перенести в новое место, и они сразу замолкают. А Чика способна болтать без умолку. Даже в такси. Ее не смущает ни быстрая езда, ни шум большого города.

На слете юннатов, в Ленинградской студии телевидения, в домах пионеров всегда Чика становится всеобщей любимицей и центром внимания, весело болтает и ничего не боится.

Чика — это моя гордость, но однажды она меня здорово подвела.

Как обычно, утром Чика принимала в кухне «ванну». Зазвонил телефон, и я ненадолго отлучился. Когда я вернулся, Чика весело прихорашивалась. Вскоре я унес ее к себе в комнату. Неожиданно меня позвала соседка. «Вы знаете, у нас появились крысы, — с испугом сказала она. — Я положила на полочке пакетик с маслом, и посмотрите, что они от него оставили!» Бумага была разодрана и изрядная часть масла исчезла. В первый момент я и сам почувствовал сильнейшее беспокойство. Крысы там, где живут птицы, — это ужасно! Они за одну ночь могут убить и перекалечить не один десяток птиц. Но рассматривая «изглоданное» масло, я вдруг все понял. Чувство тревоги сменилось ощущением неловкости и досады на Чику. Экий чертенок! Когда только она успела найти и так обработать масло! Теперь, во избежание расхищения чужого имущества, Чика без меня уже не гуляет.

Чика и на голове чувствует себя как дома.

Ни с одной говорящей птицей у меня не было столько курьезов, как с ней. Как-то, возвращаясь домой, сталкиваюсь в дверях с двумя незнакомыми людьми. Оказывается, они приходили посмотреть моих птиц. Охотно приглашаю их, но вижу, что они явно чем-то смущены и хотят уйти. «Мы лучше в другой раз зайдем, — ваша хозяйка, кажется, не в духе!» Теперь уже заинтригован я — какая хозяйка? У меня никакой хозяйки нет. Посетители выразительно переглянулись и как-то нехотя последовали за мной. Когда я после длительного отсутствия возвращаюсь домой, все мои питомцы встречают меня оглушительным приветствием. Так было и на этот раз. Но вот разноголосица смолкла. Увидев новых людей, Чика вскочила на жердочку и громко сказала: «Кто пришел?» Я заметил, что мои новые знакомые вздрогнули. Ведь майны говорят не раскрывая клюва и тем не менее настолько отчетливо и ясно, что при записи на ленту магнитофона сотрудники Ленинградского радио боялись, сумеют ли они отличить — где говорит Чика, где я! Гости явно не поняли, что это говорит птица, и стали с опаской оглядываться. Только когда я взял Чику на руки и она отчетливо сказала: «Алло, алло, кто здесь шумит?» — мои посетители просветлели, и от их принужденности и смущения не осталось следа. Оказывается, в мое отсутствие они постучали ко мне в комнату. «Кто пришел?» — раздалось из-за двери. «Разрешите посмотреть ваших птиц!» — «Идите к черту!» — последовало после некоторой паузы. Разумеется, бедняги поспешили ретироваться, даже не подозревая, что говорили с птицей.

В другой раз в поезде меня приняли за чревовещателя и даже стали объяснять друг другу, как это делается, пока я не показал им Чику. Смеялись все, но больше всех Чика, что вызывало новую цепную реакцию смеха.

После выступления в Ленинградской студии телевидения нам с Чикой пришлось долго ждать, пока подадут машину. В вестибюле телецентра в этот день можно было видеть интересных «артистов» — львенок по кличке Лайма улегся недалеко от вахтера, несколько поодаль верхом на собаке сидела маленькая обезьянка капуцин и жалобно поскуливала. Но всеобщее внимание было привлечено к небольшой клетке с Чикой. «Алло, алло, молодой человек, кто здесь шумит? Тетя Шура, как дела? Кто пришел? Чика маленькая, Таня, пошел к себе. Ха-ха-ха», — непрерывно неслось из обернутой бумагой клетки. Чика говорила то альтом, то дискантом, то басом. Голос звучал то повелительно, то укоризненно, то иронически, и толпа людей все увеличивалась. Всем хотелось посмотреть разноголосого пернатого оратора. Люди садились на корточки, заглядывали под газету. Удачные реплики Чики сопровождались дружными взрывами хохота. Почти час не расходилась толпа и, когда пришла машина, Чику провожали как настоящую артистку, а лев и обезьянка уехали, никем не замеченные. Неведомо для себя Чика стала знаменитостью, ее записывают на магнитофонную ленту для радио, ее снимает телевидение, ее фотографируют корреспонденты, и все лишь потому, что она так хорошо и охотно говорит.

Скворка

Гуляя с братом в саду, мы нашли слетка-скворчонка. Он был совсем еще маленький и, широко раскрывая желтый клюв, требовал, чтобы его накормили. Весь день с рассвета и до вечера мы только и делали, что совали своему скворке в рот то муху, то кусочек вареного мяса, творог и булку. Все это мгновенно проглатывалось, но только при одном условии: если пища чуть-чуть смочена водой. Иначе скворка как тряхнет длинным клювом, да и выплюнет сухой корм! Потом мы сообразили, что ведь родители, давая корм птенцам, смачивают его своей слюной. Значит, так привык кушать и наш скворец.

Скворчонок быстро рос, и кличку свою знал превосходно. Стоило только сказать: «Скворка», как в корзиночке, где он сидел, раздавалось нетерпеливое верещание. Снимешь покрывало с корзинки, а скворец уже вертится во все стороны, трясет крылышками, кричит и широко разевает рот.