Макс Фрай - Большая телега

• Название: Большая телега
• Автор: Макс Фрай
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-01159-3

«Большая телега» — это не только идеальное транспортное средство для поездок по Европе, но и подходящее название для сборника отчетов об этих путешествиях, длинных, запутанных, на первый взгляд неправдоподобных, но достоверных.

---

Родная душа.

Но теперь эта родная душа не спешит проявлять сочувствие. Пишет: «А я тебе говорила, не надо заказывать гостиницу на три ночи, одной за глаза хватит. Откажись и возвращайся завтра». Отвечаю: «Посмотрим», но думаю, что она, скорее всего, права. Сегодня плюс десять, но такой ледяной ветер, что руки из карманов вынуть невозможно, а завтра, по прогнозу, плюс восемь и дождь, а послезавтра, глазам не верю, от плюс четырех до минус двух ночью и, Матерь Божья, снег. Надеюсь, это просто злая шутка синоптиков.

Номер в отеле на улице Кондэ д'Арандо — крошечная деревянная коробочка, почти всю полезную площадь занимает гигантская кровать. «Это чтобы человек во сне соблюдал приличия и не прижимался к самому себе», — пишу я Нанке, а она отвечает: «Нифига, это чтобы поутру хватило места для двух повешенных». Я смеюсь, отправляю ей полдюжины смайликов и выхожу наконец на улицу, в Сарагосу. За полчаса, пока я переодевался и изучал метеосводки, теплее, увы, не стало. Зато красиво. Красивый город Сарагоса, очень красивый, твержу я про себя, как заклинание. И ведь не то чтобы вру. Действительно красивый город. Но какой же неприветливый. Строгий. Величественный. Суровый. Официальный. Надменный. Вытянулся, встал по струнке, выпрямился. Как аршин проглотил. Чувствуется, что здесь все всерьез. Шутки кончены. И куда ни повернешь, бледное зимнее солнце яростно светит в глаза, вопреки законам божьим, человеческим и тем, которые из школьного курса физики: кто с тобой работает? Явки, адреса, пароли! Не злой, не добрый, а совершенно равнодушный к жертве и даже к результату допроса следователь, движимый исключительно чувством профессионального долга.

Сарагоса, думаю я, похожа на старого богатого дядюшку, познакомившись с которым понимаешь: черт бы с ним, с наследством, обойдемся, лишь бы никогда больше с этим мрачным хмырем дела не иметь. Однако после третьей рюмки хереса вдруг выясняется, что старик — превосходный рассказчик, и память у него дай бог каждому, а жизнь была — офигеть какая, и ты сидишь, открыв рот, развесив уши, а потом мчишься к «мрачному хмырю» по первому зову, и не ради наследства, конечно, ты о нем уже и думать забыл.

В общем, дело за тремя рюмками.

Эй, говорю негромко, как же тебя подпоить? Но Сарагоса по-русски не понимает, и по-английски тоже, зато по-арабски, не сомневаюсь, поймет, но я ни слова не знаю, и по-испански не могу такую сложную фразу сконструировать, мне бы чего попроще. Бебамос![15] — говорю. Бебамос!

Какое там. Нет ответа.

Это, видимо, потому, что я Сарагосе тоже пока не нравлюсь. Уж не знаю, чем не угодил, но давно заметил: когда город мне симпатизирует, я на каждом углу натыкаюсь на отличные кофейни и винные погребки, на выбор, чего душа пожелает. А здесь уже целый час хожу и еще ни одной забегаловки не приметил. То есть вообще ничего. Негде бедному страннику выпить чашку кортадо и стакан воды, а меж тем жажда меня вконец замучила, горло пересохло, при том что холод собачий. Не город, а ледяная пустыня, черт знает что.

Сжалившись надо мной, но не желая сдавать позиций, Сарагоса пошла на компромисс, явила мне пыльный автомат, беспринципно торгующий кокой и пепси сразу. И обычная несладкая минералка там нашлась. Ликуя, я осушил сразу полбутылки, а потом стал оглядываться в поисках лавки для перекура. Холодно, конечно, но — переживу, лишь бы зажигалка работала на этом ветру.

Не с первой, конечно, попытки, даже не с десятой, но своего я добился и блаженно откинулся на спинку скамьи, установленной под беззаботно зеленеющим лиственным деревом неизвестной мне породы. Вода была мокрой, табак в сигарете — сливовым, лавка — теплой от солнца, а к ледяному ветру я уже вроде начал привыкать. Вполне можно жить.

Тем временем на другой стороне улицы рылся в мусорном контейнере надменный арагонский бродяга — с идеально прямой спиной и невидимым, но совершенно внятным «испанским воротником» на шее. Рядом топтался полицейский. Представитель власти, как я понимаю, старался призвать бездомного к порядку, но со стороны их беседа выглядела как встреча переодетого в лохмотья начальника с самым непутевым из подчиненных. Просто полисмен, бедняга, приезжий, сочувственно подумал я. А у этого бомжика предки в армии Альфонсо Первого Арагонского сражались, зуб даю.

И тут сверху раздался глас. Я, что характерно, понял его без перевода. Потому что глас сказал: «мяу».

Я задрал голову. На ветке — не то чтобы очень высоко, но вот так с земли не дотянешься — сидела небольшая черно-белая кошка. Вообще-то я не ахти какой кошатник и обычно пол зверя с первого взгляда определить не могу, но у этой красотки была такая девчачья морда, хоть бантик привязывай.

— Мяу! — требовательно повторила она.

Кошка явно обращалась не в пространство, а непосредственно ко мне. Дескать, ты же мужик. А я тут страдаю. Давай, сделай что-нибудь.

Эту гадскую беспомощную, мобилизующую на подвиг интонацию ни с чем не спутаешь. Я был обречен.

— Ладно, — сказал я, — сейчас. Можно я сначала докурю?

Она коротко мявкнула, сердито, но и снисходительно — дескать, что с тебя взять, бревно бесчувственное, если ты способен спокойно дымить, пока дама в беде, давай, я потерплю. Я, кажется, покраснел, но все-таки докурил. Чтобы, значит, не дать сбить себя с толку. Ну и характер показать никогда не помешает. А потом — куда деваться — залез с ногами на лавку. И обнаружил, что не дотягиваюсь. А прыгать ко мне на руки кошка не пожелала. Хотя расстояние между ее лапами и моим рукавом было не больше метра, не о чем говорить.

— Вот же стерва капризная, — уважительно сказал я.

И полез на спинку, благо она была толстая и прочная, а сама скамья, похоже, глубоко вкопана в землю. Авось не рухнет.

Скамейка выстояла. Зато я сам чуть не рухнул, поскользнувшись на темном дереве, отполированном временем и надменными арагонскими задницами. Но вовремя ухватился одной рукой за древесный ствол, а другую протянул кошке, и она наконец соизволила пронзить острыми, как зубы адских насельников, когтями рукав моего пальто, тонкое руно свитера, ну и предплечью досталось знатно, я даже охнул от боли. Кошка тут же спрятала когти, переместила передние лапы мне на грудь и утешительно замурлыкала. Дескать, прости дуру, я нечаянно, как мне загладить свою вину?

— Ничего, ничего, — примирительно сказал я. — Бывает.

Аккуратно спустился на землю, снова уселся на лавку. Кошка и не думала уходить. Уткнулась носом мне в шею и грохотала как трактор.

Жителей города Салдива,[16] богатого и преуспевающего, каждую ночь мучают кошмарные видения — и спящих, и бодрствующих, и грешных, и праведных, и ученых, и невежд. И столь ужасны бывают эти видения, что никто не может сохранить рассудок, встретившись с ними один на один. Однако если рядом находится другой человек — родственник или чужак, друг или враг, справиться с кошмаром не сложнее, чем с обычным сновидением, о котором забываешь через несколько минут после пробуждения.

По этой причине в городе установились удивительные традиции, не похожие даже на обычаи ближайших соседей. Семейные узы крепки у всех народов, и, как рассказывают бывалые путешественники, даже среди дикарей и варваров. Но нигде больше нельзя увидеть столь искренней, нежной и верной любви между домочадцами. Склоки и дрязги не имеют над ними никакой власти, ибо они ощущают себя боевыми товарищами, еженощно объединяющимися против тьмы.

Одиночество считается здесь величайшим несчастьем, потому что оно почти равносильно смертному приговору, и люди стараются оградить друг друга от подобной беды, памятуя, что однажды им самим может понадобиться такая помощь. Вот почему здесь не только берегут своих родичей, но и охотно усыновляют чужих сирот, а мужчины часто берут в жены незавидных невест, оставшихся без родни, и обращаются с ними так же хорошо, как если бы те принесли в дом огромное приданое.

В самом центре Салдивы есть площадь, куда в сумерках сходятся люди, которым не удалось найти себе пару: нищие бродяги и гордые старые девы, путники, для которых не нашлось места на переполненном постоялом дворе, и подростки, решившие доказать отцам свою самостоятельность. Разбившись на группы, они отправляются на покой. И никогда не случается такого, чтобы самый последний бродяга украл деньги из сундука приютившего его купца или полез под юбку к женщине. Людей, которые хотя бы раз провели ночь в одном помещении, на всю жизнь связывают священные узы братства, и тому, кто осмелится пренебречь ими, доведется иметь дело не с людскими законами, но с Высшим Правосудием.

— Мяу! — сказала кошка, и я очнулся.

Что это на меня нашло? Что за библиофильское сновидение наяву, что за маркополо, прости господи? Как будто в голове у меня прокрутили фрагмент аудиокниги, а перед глазами — иллюстрации к тексту, все это на бешеной скорости, в несколько секунд уложились, но я каким-то образом все осознал и запомнил, причем, кажется, наизусть. Чур меня, чур.