Алексей Писемский - Масоны

• Название: Масоны
• Автор: Алексей Писемский
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Затем, - отвечала ей с лукавой улыбочкой Муза Николаевна, - что ее там один господин очень ждет.

- Господин?.. - произнесла с удивленным лицом gnadige Frau. - Но который тоже нравится и Сусанне Николаевне? - присовокупила она, смекнув, в чем дело.

- Нравится; кроме того, Егор Егорыч сам в своем завещании написал Сусанне, чтобы она непременно вышла за этого господина.

Лицо gnadige Frau приняло радостное выражение.

- Значит, он должен быть очень хороший человек.

- Такой же, как Егор Егорыч: умен, ученый, серьезный и вдобавок молодой.

Gnadige Frau скрестила при этом набожно руки на груди.

- Danke Dir, mein Gott, dafur![242] - произнесла она и затем продолжала окончательно растроганным голосом: - У меня одна к вам, добрейшая Муза Николаевна, просьба: уведомляйте меня хоть коротенько обо всем, что произойдет с Сусанной Николаевной! Я считаю ее моей дочерью духовной. Когда она была замужем за Егором Егорычем, я знала, что она хоть не вполне, но была счастлива; теперь же, как я ни успокоена вашими словами...

Тут полившиеся из глаз слезы захватили дыхание у gnadige Frau, и она не в состоянии была продолжать своей речи.

- Непременно, непременно буду писать вам! - обещала ей Муза Николаевна.

Весь день после того прошел в сборах, в которых Сусанна Николаевна не принимала никакого участия. Она сидела в своей комнате и все время смотрела на портрет Егора Егорыча. В последние минуты отъезда она, впрочем, постаралась переломить себя и вышла в гостиную, где лица, долженствовавшие провожать ее, находились в сборе, и из числа их gnadige Frau была с глазами, опухнувшими от слез; Сверстов все ходил взад и вперед по комнате и как-то нервно потирал себе руки; на добродушно-глуповатой физиономии Фадеевны было написано удовольствие от мысли, что она вылечила барыню, спрыснув ее водой с камушка. Наконец явился Антип Ильич, почти ничего уже не видевший и едва державшийся на своих тонких ногах, но все еще благообразный из себя.

- Сядьте, старичок! - первое, что приказала ему gnadige Frau.

Антип Ильич, с трудом отыскав глазами стул, сел.

- Сядьте и вы! - приказала gnadige Frau Фадеевне.

И та опустилась на кресло, постаравшись сесть рядом с Сусанной Николаевной.

- Лошади поданы-с! - проговорил, взглянув в окно, Сверстов, видимо, мучимый всей этой сценой расставанья и решительно не понимавший, что тут, собственно, происходит.

Все поднялись. Сусанна Николаевна и Муза Николаевна сели на заднюю скамейку огромной четвероместной кареты, а горничные их - на переднюю. Вороные кони Егора Егорыча, запряженные уже шестериком с отчаянным молодым форейтором на выносе, быстро помчали отъезжающих; несмотря на то, долго еще видно было, что Сусанна Николаевна все выглядывала из кареты и смотрела по направлению к Кузьмищеву, в ответ на что gnadige Frau махала ей белым платком своим. Сверстову, наконец, наскучило такое сентиментальничание барынь.

- Пойдем в комнаты! - сказал он жене.

Та пошла за ним.

- Что за сумасшествие творит Сусанна Николаевна! Поехала в Москву на пыль, на жар... Что ей, видно, надоело здоровье? - проговорил доктор искренне сердитым голосом.

- Она поехала затем, что в ее жизни скоро, вероятно, произойдет перелом, и она выйдет снова замуж, - открыла мужу gnadige Frau.

- Немножко скоренько! - заметил с иронией доктор.

- Нисколько не скоренько! - возразила gnadige Frau. - Сам Егор Егорыч в своем завещании велел ей выйти за этого человека.

- Это, вероятно, за Терхова? - спросил доктор.

- Вероятно, за него, - подтвердила gnadige Frau.

- Тогда к чему же все эти слезы и волнения? Старый муж разрешил, новый, кажется, попадается человек хороший; надобно радоваться, а не печалиться, дело житейское, обыкновенное!.. - восклицал доктор.

- То-то, что тут не очень обыкновенное, - возразила gnadige Frau, потому что тебе говорить нечего, как Сусанна Николаевна любила Егора Егорыча; сверх того, горничная Сусанны Николаевны, которая, как ты знаешь, не врунья, говорила мне, что Сусанна Николаевна... еще не женщина!

Доктор был совершенно опешен.

- Неужели же то, что я как-то прежде подозревал, правда? - проговорил он.

- Что ты подозревал? - спросила его gnadige Frau.

Сверстов не вдруг ответил жене, а поерошив многократно свою голову, наконец, проговорил:

- Мне Егор Егорыч, бывши еще холостым, говорил как-то раз шутя, что он многократно влюблялся только духом, а не телом; но тогда зачем же было жениться?..

- Отчего же не жениться? Неужели же необходимо, чтобы это было? проговорила, слегка покраснев, gnadige Frau.

- Необходимо, чтобы было! - восклицал доктор. - Это тебе все физиологи скажут.

- Вздор! - отвергла gnadige Frau.

- Нет, не вздор! - воскликнул доктор и счел за лучшее прекратить с старой бабой об этом разговор.

Недели через две потом они получили от Музы Николаевны письмо, которым она уведомляла их, что Сусанна Николаевна вышла замуж за Терхова и что теперь пока молодые уехали за границу, где, вероятно, пробудут недолго, и возвратятся на житье в Кузьмищево.

Понятно, что отъезд молодых на чужбину случился оттого, что Сусанне Николаевне по выходе ее замуж и в Москве было стыдно оставаться, как будто бы в самом деле она совершила какой-нибудь постыдный поступок.

XV

Прирожденный Миропе Дмитриевне инстинкт все влек ее далее. Не ограничиваясь отдачею денег в рост, она задумала быть хозяйкой. Для сей цели Миропа Дмитриевна наняла верхний этаж одного из самых больших домов на Никитской и разбила этот этаж на номера, которые выкрасила, убрала мебелью и над окнами оных с улицы прибила вывеску: Меблированные комнаты со столом госпожи Зверевой. Одним из первых, желающих посмотреть ее номера, явился тот же мизерный камергер, ее должник на столь значительную сумму. Каким образом могло это случиться, Миропа Дмитриевна сначала объяснить даже себе не могла, потому что с тех пор, как вручила ему десять тысяч, она в глаза его не видала у себя в домике на Гороховом Поле, а тут вдруг он, точно с неба свалившись, предстал пред нею. В первые минуты Миропа Дмитриевна подумала, не деньги ли заплатить пришел к ней камергер, но оказалось не то.

- Миропа Дмитриевна, вы квартиры открыли? - воскликнул он необыкновенно радостным голосом и с чувством поцеловал у нее руку.

- Да, - отвечала ему коротко и не совсем благосклонно Миропа Дмитриевна.

- Тогда я непременно желаю занять у вас два - три номера! - продолжал тем же радостным голосом камергер.

- Каким образом вы, такой богатый человек, - возразила ему немножко обеспокоенным голосом Миропа Дмитриевна, - станете жить в номерах, тем больше, что вы теперь, вероятно, уж женились?

- Слава богу, нет-с! - воскликнул камергер. - Imaginez[243], за меня хотели выдать девушку самого большого света, но которая уже имела двоих детей от своего крепостного лакея!

- Возможно ли это? - произнесла с недоверчивостью Миропа Дмитриевна.

- Очень возможно-с! Вы не знаете после этого большого света! проговорил с ударением камергер.

- Однако вы сами принадлежите к этому большому свету, - заметила ему не без ядовитости Миропа Дмитриевна.

- Я никогда душой не принадлежал свету! - отвергнул камергер как бы с некоторым даже негодованием. - Дело теперь не в том-с, а вы извольте мне прежде показать ваши номера!

Показывать номера для Миропы Дмитриевны было большим наслаждением, так как она сама была убеждена, что номера ее прехорошенькие; но камергер ей сказал даже еще более того: входя почти в каждый номер, он разевал как бы от удивления рот и восклицал:

- Это чудо, прелесть что такое! Смею вас заверить, что и за границей таких номеров немного.

- А вы бывали за границей? - спросила его Миропа Дмитриевна.

- Сколько раз, по целому году там живал! - соврал камергер, ни разу не бывавший за границей. - Но там номера существуют при других условиях; там в так называемых chambres garnies[244] живут весьма богатые и знатные люди; иногда министры занимают даже помещения в отелях. Но вы решились в нашей полуазиатской Москве затеять то же, виват вам, виват! Вот что только можно сказать!

- Мне приятно это слышать от вас, - проговорила Миропа Дмитриевна расчувствованным голосом.

Но когда затем они вошли в самый лучший и большой номер, то камергер не произносил уж определенных похвал, а просто стал перечислять все достоинства и украшения номера.

- Почти четыре комнаты, - говорил он, - зеркала в золотых рамах, мебель обита шелком, перегородка красного дерева, ковер персидский... Ну-с, это окончательно Европа! И так как я считаю себя все-таки принадлежащим больше к европейцам, чем к москвичам, то позвольте мне этот номер оставить за собою!

Миропа Дмитриевна сделала маленькую гримасу.

- Он довольно дорог по цене своей, - сказала она.

- А именно? - спросил камергер.

- Без стола сто рублей, а со столом двести, - запросила ровно вдвое Миропа Дмитриевна против того, сколько прежде предполагала взять за этот номер.