Алексей Писемский - Масоны

• Название: Масоны
• Автор: Алексей Писемский
• Жанр: Русская классическая проза

---

Подошел Крапчик и, не преминув оприветствовать этих новых гостей, спросил Ченцова:

- Вы будете играть сегодня?

- Нет, - отвечал Ченцов: в переводе это значило, что у него нет ни копейки денег.

Губернский предводитель удалился в маленькую гостиную и там сел около все еще продолжавшего играть с губернатором правителя дел Звездкина, чтобы, по крайней мере, хоть к нему вместо сенатора приласкаться.

Пары стали устанавливаться в кадриль, и пока музыканты усаживались на свои места, в углу залы между двумя очень уж пожилыми чиновниками, бывшими за несколько минут перед тем в кружке около Марфина, начался вполголоса разговор, который считаю нужным передать.

- Марфину спасибо, ей-богу, спасибо, что он так отделал этого нашего губернского маршала, - сказал один из них, одетый в серый ополченский чапан, в штаны с красными лампасами, и вообще с довольно, кажется, честною наружностью. Ополченец этот был заседатель земского суда, уже отчисленный по сенаторской ревизии от службы и с перспективою попасть под следствие. Беседовавший с ним другой чиновник, толстый, как сороковая бочка, с злыми, воспаленными зеленоватыми глазами, состоял старшим советником губернского правления и разумелся правой рукой губернатора по вымоганию взяток.

- И Марфин-то ваш хорош, - превредный болтун и взбрех! - отозвался советник на слова заседателя. - По милости его, может быть, мы и испиваем теперь наши горькие чаши.

- Это так!.. - согласился тот. - Но кто поддул Марфина, как не губернский предводитель?

- Что ж поддул! - возразил гневно советник. - Если бы у господина Марфина хоть на копейку было в голове мозгу, так он должен был бы понимать, какого сорта птица Крапчик: во-первых-с (это уж советник начал перечислять по пальцам) - еще бывши гатчинским офицером, он наушничал Павлу на товарищей и за то, когда Екатерина умерла, получил в награду двести душ. Второе: женился на чучеле, на уроде, потому только, что у той было полторы тысячи душ, и, как рассказывают, когда они еще были молодыми, с этакого вот тоже, положим, балу, он, возвратясь с женой домой, сейчас принялся ее бить. "Злодей, - спрашивает она, - за что?.." - "А за то, говорит, что я вот теперь тысячу женщин видел, и ты всех их хуже и гаже!" Мила она ему была?

Заседатель усмехнулся и покачал головой.

- Третие-с, - продолжал советник все более и более с озлобленными глазами, - это уж вы сами должны хорошо знать, и скажите, как он собирает оброк с своих мужиков? По слухам, до смерти некоторых засекал, а вы, земская полиция, все покрывали у него.

- Что ж тут земской полиции делать! - подхватил, разводя руками, заседатель. - Господин Крапчик не простой дворянин, а губернский предводитель.

- Ну, да, конечно!.. Вот он и показал вам себя, поблагодарил вас!.. отозвался советник. - Вы мало что в будущей, но и в здешней жизни наказание за него получите.

- А правда ли, что он дочь свою выдает за Марфина? - спросил заседатель.

- И выдаст, по пословице: деньги к деньгам!.. - сказал советник.

- Именно деньги к деньгам! - подхватил печальным голосом заседатель.

Раздавшаяся музыка заглушила, а наконец, и совсем прекратила их беседу.

Катрин, став с Ченцовым в кадриль, сейчас же начала многознаменательный и оживленный разговор.

- Скажите, правда ли, что у madame Рыжовой очень расстроены дела по имению? - спросила она, кажется, не без умысла.

- Наши с ma tante[132] дела - как сажа бела! - отвечал, захохотав, Ченцов. - Она вчера ждала, что управляющий ее прибудет к ней с тремя тысячами денег, а он ей привез только сорок куриц и двадцать поросенков, но и то больше померших волею божией, а не поваром приколотых.

- Ну что это?.. Бедная!.. - произнесла как бы и с чувством сожаления Катрин. - И как вам не грех над такими вещами смеяться?.. Вы ужасный человек!.. Ужасный!

- Чем?.. Чем?.. - спрашивал Ченцов.

- Я знаю чем!.. Для вас ничего нет святого!

- Напротив!.. Напротив!.. - возражал ей под такт музыки Ченцов.

- Но что же для вас есть святое?.. Говорите... - поставила уже прямо свой вопрос Катрин, вскидывая на Ченцова свои жгучие глаза.

- Восток и восточные женщины! - отвечал он.

Катрин сильно покраснела под белилами.

- Восток? - протянула она.

- Да, и доказательство тому - я ужасно, например, люблю поэму Баратынского "Цыганка". Читали вы ее? - спросил Ченцов.

- Нет! - проговорила Катрин, сначала не понявшая, к чему вел этот вопрос.

- Прочтите!.. Это отличнейшая вещь!.. Сюжет ее в том, что некто Елецкий любит цыганку Сару... Она живет у него в доме, и вот описывается одно из их утр:

В покое том же, занимая

Диван, цыганка молодая

Сидела, бледная лицом...

. . . . . . . . . . . . .

Рукой сердитою чесала

Цыганка черные власы

И их на темные красы

Нагих плечей своих метала!

Декламируя это, Ченцов прямо смотрел на черные волосы Катрин: между тогдашними ловеласами было в сильном ходу читать дамам стихотворения, какое к какой подходило.

- Отчего сердитой рукой? - полюбопытствовала Катрин.

- Оттого, что она подозревает, что у нее есть соперница - одна девушка нашего круга, mademoiselle Волховская, на которой Елецкий хочет жениться и про которую цыганка говорит:

Да и по ком твоя душа

Уж так смертельно заболела,

Ее вчера я рассмотрела

Совсем, совсем нехороша!

- Она так говорит, конечно, из ревности! - заметила Катрин.

- Вероятно! - согласился Ченцов.

- Ревность, я думаю, ужасное чувство!

Произнося последние слова, Катрин как бы невольно взглянула на Людмилу.

- Еще бы! - подхватил Ченцов и переменил разговор. - Вы вот поете хорошо, - начал он.

- А вы находите это? - спросила с вспыхнувшим от удовольствия взором Катрин.

- Нахожу, и главное: с чувством, с душой, как говорится...

Катрин несколько стыдливо потупила глаза.

- А знаете ли вы этот романс, - продолжал Ченцов, видимо, решившийся окончательно отуманить свою даму, - как его?..

Она безгрешных сновидений

Тебе на ложе не пошлет

И для небес, как добрый гений.

Твоей души не сбережет!

Вглядись в пронзительные очи

Не небом светятся они!..

В них есть неправедные ночи,

В них есть мучительные сны!

Цель была достигнута: Катрин все это стихотворение от первого до последнего слова приняла на свой счет и даже выражения: "неправедные ночи" и "мучительные сны". Радость ее при этом была так велика, что она не в состоянии была даже скрыть того и, обернувшись к Ченцову, проговорила:

- Отчего вы никогда не приедете к нам обедать?.. На целый бы день?.. Я бы вам, если хотите, спела.

- Но я боюсь, что ваш батюшка обыграет меня в карты! - объяснил Ченцов.

- О, я не позволю даже ему сесть за карты!.. - воскликнула Катрин. Приедете?

- Приеду! - отвечал Ченцов.

Марфин и Людмила тоже начали свой разговор с Юлии Матвеевны, но только совершенно в ином роде.

- Мать ваша, - заговорил он, - меня серьезно начинает беспокоить: она стареется и разрушается с каждым часом.

- Ах, да! - подхватила Людмила. - С ней все истерики... Сегодня два раза за доктором посылали... Так это скучно, ей-богу!

Марфин нахмурился.

- Не ропщите!.. Всякая хорошая женщина прежде всего не должна быть дурной дочерью! - проговорил он своей скороговоркой.

- Но неужели же я дурная дочь? - произнесла чувствительным голосом Людмила.

- Нет! - успокоил ее Марфин. - И я сказал это к тому, что если хоть малейшее зернышко есть чего-нибудь подобного в вашей душе, то надобно поспешить его выкинуть, а то оно произрастет и, пожалуй, даст плоды.

Людмила, кажется, и не расслушала Марфина, потому что в это время как бы с некоторым недоумением глядела на Ченцова и на Катрин, и чем оживленнее промеж них шла беседа, тем недоумение это увеличивалось в ней. Марфин, между тем, будучи весь охвачен и ослеплен сияющей, как всегда ему это казалось, красотой Людмилы, продолжал свое:

- Ваше сердце так еще чисто, как tabula rasa[133], и вы можете писать на нем вашей волей все, что захотите!.. У каждого человека три предмета, достойные любви: бог, ближний и он сам! Для бога он должен иметь сердце благоговейное; для ближнего - сердце нежной матери; для самого себя - сердце строгого судьи!

Людмила при словах Егора Егорыча касательно совершенной чистоты ее сердца потупилась, как будто бы втайне она сознавала, что там не совсем было без пятнышка...

- В молодом возрасте, - толковал Марфин далее, - когда еще не налегли на нашу душу слои предрассудочных понятий, порочных привычек, ожесточения или упадка духа от неудач в жизни, - каждому легко наблюдать свой темперамент!

- А я вот до сих пор не знаю моего темперамента, - перебила его Людмила.

- Зато другие, кто внимательно за вами наблюдал, знают его и почти безошибочно могут сказать, в чем состоят его главные наклонности! - возразил ей Марфин.