Алексей Писемский - Масоны

• Название: Масоны
• Автор: Алексей Писемский
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Тогда я покажу правительству письмо Валерьяна, в котором он говорит, что убьет себя, если я разлучу его с Аксиньей! - воскликнула Катрин.

- А вам скажут на это, что в письме тоже значится, что Валерьян Николаич убьет сына Власа, когда тот будет требовать у него жены своей! возразил Тулузов и затем уже принялся успокоивать Екатерину Петровну. - На самом деле ничего этого не произойдет, а будет вот что-с: Аксинья, когда Валерьян Николаич будет владеть ею беспрепятственно, очень скоро надоест ему, он ее бросит и вместе с тем, видя вашу доброту и снисходительность, будет от вас требовать денег, и когда ему покажется, что вы их мало даете ему, он, как муж, потребует вас к себе: у него, как вы хорошо должны это знать, семь пятниц на неделе; тогда, не говоря уже о вас, в каком же положении я останусь?

- В таком случае что же мне написать Валерьяну? Я совершенно растерялась и готова ума рехнуться!

- Написать вам следует, но, впрочем, я и сам до такой степени утомился с дороги и с хлопотами по моему делу, что теперь вдруг и сказать не могу!

- Но что же ваше дело? - воскликнула Катрин. - Я с моими тревогами и не спросила вас об этом.

- Дело мое, - отвечал, уже зевая, Тулузов, - находится в отличнейшем положении: приношение мое принято, и я, вероятно, получу за него дворянство!

- Я это предчувствую, и вы совершенно достойны ваших успехов, проговорила Катрин.

- Завтрашний день-с я все хорошенько обдумаю и напишу вам, что вы должны отвечать Валерьяну Николаичу.

- Да, да, напишите! - заключила Катрин нежным голосом.

Тулузов, взяв с собой письмо Ченцова, ушел в свое отделение, где снова прочитал это письмо и снова главным образом обратил свое внимание на последние строки. "Может быть, и в самом деле застрелится!" - произнес он тем же полушепотом, как прежде сказал: - "Пойдут теперь истории, надобно только не зевать!"

Явившись поутру к Екатерине Петровне пить чай, Тулузов принес заготовленный им ответ.

- Вы написали? - спросила она, увидав в руке его четвертушку бумаги.

- Написал!

- Прочитайте!.. Меня так мучит это, что я всю ночь не спала!

- Ответ очень короткий, какой только вы и можете написать! - объяснил Тулузов и начал чтение:

"Милостивый государь Валерьян Николаич!

Вы, надеюсь, понимаете, что наши отношения после того, что произошло между нами, суть отношения людей совершенно посторонних. Об разных укорах и намеках, которые Вы мне пишете, я не хочу и говорить, потому что все они несправедливы; но что касается до высылки к Вам крестьянки Аксиньи, то я по закону никакого права не имею этого сделать: мы можем наших крестьян отчуждать из своего владения, а нарушать их браки не в нашей власти; муж Аксиньи, который ее привез теперь сюда, очень хорошо это знает, и мне очень странна показалась Ваша просьба: неужели Вы думали, что я позволю себе высылать Вам ваших любовниц? Занимайтесь сами этим, а я тут умываю руки и даже считаю неприличным для себя более говорить об этом!"

Прослушав письмо, Екатерина Петровна осталась недовольна им.

- Письмо ужасное! - проговорила она.

Тулузов усмехнулся.

- Тогда не угодно ли вам самим написать! - сказал он.

- Да, я сама напишу Валерьяну, - произнесла, подумав, Катрин, полагавшая, что Тулузов из ревности сочинил нарочно такое колкое письмо к Ченцову.

Оставшись одна, она действительно принялась сочинять ответ мужу, но оказалось, что в ответе этом наговорила ему гораздо более резких выражений, чем было в письме Тулузова: она назвала даже Ченцова человеком негодным, погубившим себя и ее, уличала его, что об Аксюте он говорил все неправду; затем так запуталась в изложении своих мыслей и начала писать столь неразборчивым почерком, что сама не могла ни понять, ни разобрать того, что написала, а потому, разорвав с досадой свое сочинение, сказала потом Тулузову:

- Дайте мне ваше письмо, я перепишу его: у меня голова так расстроена, что ничего не могу придумать!

Тулузов подал заготовленное им письмо, которое Катрин почти целый день переписывала, как будто бы ей каждое слово начертить было тяжело, грустно и страшно.

VII

Было двенадцать часов дня. Аггей Никитич сидел в губернской почтовой конторе и принимал денежные отправки, с напряженным вниманием пересчитывая бумажки и серебро. Вся фигура его была красива и представительна; бакенбарды плотно прилегали к щекам, как издавна приученные к тому; усы, которых он не сбривал, по праву вышедшего в отставку с мундиром, были воинственно-внушительны; на груди Аггея Никитича из-под форменного жилета виднелась чистейшая, приготовленная под личным наблюдением Миропы Дмитриевны, коленкоровая манишка, на которой покоился орден Станислава; но собственно главною гордостью для Аггея Никитича служили две болтающиеся медали турецкой и польской кампаний, по поводу которых он всегда говорил:

- Кресты не то-с! Они часто даются несправедливо!.. А что я был в двух кампаниях, это уж святая истина!

Часу во втором вошел в контору высокий старик, несколько согбенный, в длинном из серо-немецкого сукна сюртуке и с Анной на шее. Аггей Никитич сразу же подумал, что это какой-нибудь ученый человек.

- Я статский советник Урбанович-Пилецкий и, по распоряжению правительства, возвращаюсь в Петербург обратно! - проговорил заискивающим голосом Мартын Степаныч, подходя к Аггею Никитичу.

- Вы поэтому имеете казенную подорожную? - спросил тот с приличным к службе вниманием.

- Да, имею казенную подорожную и получил вместе с тем прогоны от казны, - отвечал Пилецкий.

- Вы изволите служить где-нибудь? - полюбопытствовал Аггей Никитич.

- Нет, но я прислан был в здешний город на временное житье, а теперь мне снова разрешено возвратиться в Петербург, - объяснил не совсем определенно Мартын Степаныч.

Но Аггей Никитич догадался.

- Понимаю!.. - произнес он глубокомысленным тоном. - И вы, может быть, - присовокупил он с заметно уже большим уважением, - желаете, по преклонности ваших лет, получить проходной экипаж вплоть до Петербурга, чтобы не тревожить себя перекладкою на станциях?

- Благодарю вас, перекладка меня не затруднит, потому что со мной всего один небольшой чемодан, и я даже боюсь отчасти проходных экипажей, в одном из коих раз уже и приехал сюда, - проговорил, несколько ядовито усмехнувшись, Мартын Степаныч.

- Понимаю и это! - подхватил опять-таки глубокомысленно Аггей Никитич.

- Я прошу вас, - продолжал Пилецкий, - об одном лишь: мне предстоит проезжать невдалеке усадьбы одного моего друга, Егора Егорыча Марфина, то не дозволите ли вы свернуть почтовым лошадям с большой дороги и завезти меня к нему на именины? Расстояние всего десять верст, за каковые я готов заплатить хотя бы двойные прогоны.

Аггей Никитич при этом вопросе прежде всего воскликнул:

- Вы друг Егора Егорыча и хотите заехать к нему на именины?!.

- Непременно, во что бы то ни стало! - отвечал утвердительно Мартын Степаныч.

- Почтеннейший господин Урбанович, - заговорил Аггей Никитич, - вы мне сказали такое радостное известие, что я не знаю, как вас и благодарить!.. Я тоже, если не смею себя считать другом Егора Егорыча, то прямо говорю, что он мой благодетель!.. И я, по случаю вашей просьбы, вот что-с могу сделать... Только позвольте мне посоветоваться прежде с женой!..

Проговорив это, Аггей Никитич встал и немедля ушел в свою квартиру, находившуюся в одном доме с почтовою конторою.

- Мира! - сказал он, войдя в комнату супруги своей и застав ту что-то вычисляющею на бумажке, на которой значилось: станция Вязниковская - шесть пар, станция Антипьевская - восемь пар...

Аггей Никитич, конечно, ничего этого не подметил и продолжал:

- У меня тут в конторе сидит один сосланный, Пилецкий; он едет, вообрази, Мира, к Егору Егорычу на именины! И я с ним поеду! Ведь надобно мне когда-нибудь видеться с Егором Егорычем.

- Но зачем же тебе, губернскому почтмейстеру, ехать с каким-то сосланным?! - первое, на что ударила Миропа Дмитриевна.

- Это уж мое дело!.. Он ближайший друг Егора Егорыча!.. Но я спрашиваю о том, как я должен ехать?.. Не отпуска же мне испрашивать?.. И черт его знает, когда он еще придет ко мне!..

Миропа Дмитриевна при этом не то что задумалась, а только подумала и сообразила; все служебные отношения мужа она знала и понимала в тысячу раз подробнее и точнее, чем он сам.

- Зачем тебе просить отпуска? - возразила она. - Ты явись к губернатору и доложи ему, что поедешь ревизовать уездные почтовые конторы, а там и поезжай, куда хочешь!

- Спасибо за совет! - проговорил Аггей Никитич и пошел обратно в контору.

- Но только ты непременно должен обревизовать конторы! - крикнула ему вслед Миропа Дмитриевна.

- Обревизую, что тут говорить! - отозвался Аггей Никитич.

Собственно какой-нибудь существенной пользы для службы Миропа Дмитриевна совершенно не ожидала от ревизии Аггея Никитича, но она все-таки, по некоторым своим соображениям, желала, чтобы Аггей Никитич, по крайней мере, попугал своей наружностью уездных почтмейстеров, которые, очень порядочно получая на своих должностях, губернского почтмейстера почти и знать не знали.