Тензин Гьяцо - Мудрость прощения. Доверительные беседы

• Название: Мудрость прощения. Доверительные беседы
• Автор: Тензин Гьяцо
• Издательство: София
• Жанр: Буддизм
• Год: 2005
• ISBN: 5-9550-0851-9

Книга «Мудрость прощения» расскажет, в каких обстоятельствах Далай Лама считает для себя возможным применить силу; как глубокие духовные переживания и достижения воздействуют на тело и разум; как он научился любить тех, кого прочие сочли бы врагами; чего он боится; что показывают медицинские исследования сердца святого человека; как высокодуховный человек страдает от боли.

Если вы когда-нибудь задавались вопросом, почему так глубоко чтят Далай Ламу, в этой книге вы найдете ответ, дающий возможность ощутить рядом с собой присутствие этого великого человека.

---

Тэндзин Таклха указал мне на маленький квадратный тибетский коврик возле двери, где я должен был сидеть. Я установил видеокамеру на треногу. Далай Лама молча обогнул простой письменный стол красного дерева, выскользнул из пластиковых шлепанцев и сел в позу лотоса, спиной к обшитой деревянными панелями стене. Поправил одежду, закрыл глаза и начал медитацию. Я включил камеру; мотор тихо зажужжал, запечатлевая на цифровом носителе тибетского монаха.

Далай Лама уже рассказывал мне о своем утреннем распорядке: «Как только я пробуждаюсь — сейчас ровно в 3:30, — я произношу несколько мантр и молитв. Мои первые мысли: Будда и его учение о сострадании, учение о взаимозависимости. Это я делаю всегда, но весь мой распорядок действий на день формируется в соответствии с двумя принципами: альтруизм и взаимозависимость. Потом я несколько раз простираюсь ниц, затем выполняю несколько упражнений. В это время — минут тридцать — я размышляю. После этого я принимаю ванну или душ. В пять, иногда в 4:40, — завтрак. Мой младший брат всегда дразнит меня: говорит, что истинная цель раннего подъема — завтрак. Буддистские монахи обычно не принимают пищу вечером».

Пока Далай Лама устраивался для медитации, мои глаза привыкли к мягкому свету. Как раз напротив меня, на другом конце комнаты в витрине я заметил стенную роспись — Будда в простой одежде цвета шафрана на фоне пышно-зеленых гор и извилистых заливов. В соответствии с традицией, у Будды длинные мочки ушей и узел волос на макушке, что означает просветленность. Выражение лица немного неопределенное — полуулыбка, безмятежность. Само же лицо — округлые полные щеки, маленький подбородок, приподнятые уголки глаз — исполнено нарождающейся радостью.

Медитируя, Далай Лама, очевидно, быстро достиг глубокого внутреннего погружения. Окружающее сейчас для него не существовало — ни комната, ни Тэндзин, ни я, сидящий всего лишь в нескольких футах от него. Его способ медитации отличается от способа, скажем, учителей дзэна. Как и многие тибетские ламы, он не сидит неподвижно, застыв, словно скала. Как правило, он совершает какие-нибудь движения. Покачивается из стороны в сторону, замирает, некоторое время остается совершенно неподвижным, потом шепчет короткую мантру, рука его поднимается и касается тыльной части шеи, чтобы почесать зудящее пятнышко экземы. Если бы я прежде не видел его в состоянии глубокой медитации, то поклялся бы, что он нервничает.

Внезапно глазные яблоки задвигались, и полуприкрытые веки непроизвольно затрепетали. Сокровенность этого движения повергала в трепет.

Стол Далай Ламы завален рукописями — стопками несброшюрованных священных буддистских текстов; на нем прозрачная стеклянная ваза со срезанными цветами; настольная лампа с регулируемой высотой и маленький бронзовый Будда. И еще, рядом с настольными часами, увенчанными крошечной статуэткой, — швейцарский армейский нож последней модели, оснащенный всеми мыслимыми хитроумными приспособлениями. Слева — низкая, не выше колена деревянная тумбочка, сверху — красный органайзер. Вторая тумбочка такой же высоты формировала правую сторону маленького «алькова». Сверху кучей навалены книги, разные тибетские рукописи, три подставки с ручками и маркерами и бутылочка с белковой пищевой добавкой. А над этим беспорядком — великолепный букет желтых и красных искусственных цветов, в основном лилий и роз, в матово-серой вазе. Цветы выглядели удивительно живыми — с крошечными капельками росы, переливающимися на лепестках. Рядом стоял телевизор.

Комната для медитаций — личное убежище Далай Ламы, место религиозных размышлений и работы. Единственное место, где он действительно может побыть один, — беседы  с  должностными  лицами  и  встречи  с  посетителями  проходят  в  аудиенс-холле, расположенном рядом с жилыми помещениями. Именно в этой комнате он мобилизует внутренние ресурсы — медитируя, перечитывая тексты древних тибетских учителей, черпая мудрость, необходимую ему, чтобы направлять себя и других на пути преодоления трудностей.

Перед медитацией Далай Лама снимает очки; и однажды благодаря этому я впервые осознал его возраст. Увидел мешки под глазами, резкие складки, залегшие от скул к подбородку. В то время Далай Ламе было около шестидесяти пяти.

Я всегда с удовольствием смотрю на лицо Далай Ламы. Какой контраст со мной! Его лицо испещрено морщинами, каждая из которых — следы борьбы, страданий и радостей. Хотя я всего на десять лет моложе, мое лицо относительно гладкое, морщины едва наметились. Но мое лицо нередко оказывается для меня источником бессильного раздражения. Нет, оно не уродливо и даже приятно — обыкновенное лицо. Но оно из тех лиц, что всегда выглядят бесстрастными. Живым его не назовешь.

Я рос в традиционной китайской семье. Откровенная демонстрация эмоций была под запретом. Конечно, иногда мне случалось выказать непозволительную радость — например, когда на Новый год я получил лаиси — красный конверт, содержащий внушительную пачку долларовых банкнот. Тогда на моем лице расплывалась широкая улыбка. Я был способен выказать и ярость — как тогда, когда младшая сестренка выбросила в окно мою любимую книжку по кун-фу. Но большую часть времени я «держал лицо». Я был чрезвычайно застенчив и постоянно контролировал себя. Возможно, именно поэтому во время учебы в колледже я настолько хорошо играл в покер.

Умение сохранять на лице невозмутимое выражение вполне устраивало меня большую часть жизни. Но в последние годы я понял, чем расплачиваюсь за это. Со временем способность испытывать сильные эмоции ослабла. Я заметил это, когда умерла моя мать. На похоронах я вдруг обнаружил, что мне нужно сделать над собой усилие, чтобы вызвать скорбь. Я превратился в «совершенно непроницаемого азиата».

А вот лицо Далай Ламы отражает все его переживания. Это замечают многие, включая Пола Экмана, профессора психологии, ведущего в мире эксперта по физиогномике.

Экман — знаток человеческих лиц. За последние сорок лет он изучил их в мельчайших подробностях. В результате своих исследований Экман составил каталог лицевых мышц и описал их непроизвольные сокращения и растяжения, выделив приблизительно 7000 различных выражений. Самые яркие он соотнес с их эмоциональным значением. В результате Экман сделался лучшим человеком-детектором лжи. После взрывов в Центре Международной Торговли 11 сентября специальная антитеррористическая группа ФБР—ЦРУ наняла Экмана консультантом, способным обнаружить ложь в ответах подозреваемых. Он учил агентов приглядываться к самым незначительным изменениям выражения лица — например, мелкие сокращения подбровной мышцы — frontalis pars medialis — являются признаком печали.

Впервые Экман встретился с Далай Ламой в марте 2000 года в Дхарамсале на Восьмой конференции «Разум и жизнь», проводимой совместно буддистами и западными учеными. Конференция была посвящена разрушительным эмоциям. За пять дней, насыщенных до предела событиями, Экману представилось множество возможностей понаблюдать за главой Тибета. После чего он с восхищением отметил, что еще ни разу за все годы, что он изучает лица, не видел ничего подобного. Лицевые мускулы Далай Ламы настолько подвижны и гибки, что создается впечатление, будто они принадлежат двадцатилетнему.

Откуда такое удивительное несоответствие? Экман считает, что понял, в чем тут дело: Далай Лама пользуется лицевыми мускулами более энергично, чем любой другой известный Экману человек. Кроме того, в том, как Далай Лама выражает свои эмоции, присутствует особая точность — смешанные реакции встречаются редко. Когда Далай Лама  счастлив  —  он  счастлив  на  сто  процентов.  Никакие  другие  чувства  не примешиваются к счастью.

Лицо Далай Ламы поразило Экмана и по другой причине. Среди всех лиц, которые перевидал Экман за десятилетия исследований, только у малышей, да и то далеко не у всех, были такие же бесхитростные лица, как у главы Тибета. Как и дети, Далай Лама искренне демонстрирует свои эмоции. Он не стыдится своих чувств; не видит никакой причины стесняться или скрывать их. Во время конференции наблюдатель из Калифорнии рассказал Далай Ламе, что в Дхарамсале умер малыш, которого укусила бешеная собака. Все присутствующие обратили внимание на выражение глубокой скорби на лице тибетца. Для Экмана это стало откровением. У него не было ни малейших сомнений в том, что Далай Лама ощутил потерю так остро, будто происшедшее касалось его собственного ребенка. Но Экмана поразило и то, что это выражение горя сохранялось очень недолго. Прошло всего несколько мгновений, и признаки скорби исчезли с лица. Точно так же Далай Лама от души смеется над чем-нибудь забавным, а через несколько секунд демонстрирует самую глубокую сосредоточенность. Он не слишком привязан к вещам, тем более к собственным эмоциям.