Юрий Тынянов - Поэтика. История литературы. Кино.

• Название: Поэтика. История литературы. Кино.
• Автор: Юрий Тынянов
• Жанр: Филология
• Год: 1977

История научного пути Тынянова не может не быть поучительной. В этом томе она, пожалуй, впервые представлена с такой полнотой. (В. Каверин)

---

Озера — Warmsee и Tegernsee — "огромные, светлые", "величественные снежные горы, которых перламутровые вершины ярко рисуются на темном и белоснежном южном небе", — так пишет Киреевский[851] о близких к Мюнхену местах, и мы узнаем излюбленный тютчевский пейзаж[852]. Его воспоминания о Мюнхене не заживали; их нельзя было трогать, тотчас возникала "тоска по родине" — так называет это чувство сам Тютчев — "nostalgie, seulement en sens contraire" [Тоска по родине, только в обратном смысле (франц.)]. В петербургскую осень стареющий Тютчев радуется первому письму жены из Мюнхена: "Ах, как оно пришло кстати. Я живо представил себе первые впечатления, которые должен был произвести на тебя вид Мюнхена", — и еще раз переживает милые подробности — о знакомой гостинице, о квартире ее брата, с которой связана светлая память об утре того дня, когда он вернулся в Мюнхен из России. ["Старина и новизна", 1914, кн. 18, стр. 57.] Он сам посетил знакомые места, свидание с горами и Тегернзее было исполнено меланхолии — у него положительно не хватает жизненных сил, чтобы выносить подобные впечатления. Здесь прожита "тысяча лет"[853]. Мюнхен — подлинный Heim Тютчева.

3

Петру Киреевскому город Мюнхен очень понравился, хоть он весь показался ему немногим больше Мясницкой[854]. Город был бы даже прекрасен, если бы не лежал на плоской равнине, по большей части покрытой болотами и полузасохшим кустарником. Зато улицы не такие узкие и закопченные, как в других немецких городах, а дома новые и выстроенные очень красиво; много зелени, и — что в устах Киреевского было величайшей похвалою — Мюнхен из всех немецких городов на Москву самый похожий[855]. Может быть, потому это так показалось Киреевскому, что Мюнхен — город не намеренный и не случайный, как Берлин и Петербург, нелюбимые им, а выросший естественно, как Москва. Средневековье, неуклюжее обезьянство французского просвещения, вновь строящиеся дворцы и музей в нем примирены именно самою последовательностью поколений, дух коих остался в зданиях и улицах, и законно.

С декабря до февраля город занят карнавалом. На площадях палатки, и между ними чинно, в одних сюртучках, посинелые от холода, разгуливают немцы; тесные маленькие залы трещат от добросовестного галопа.

С 1825 года в городе кипит культурная работа. Король Людовик I — король художников, с замыслом: возродить художественное государство, создать из баварской столицы новые Афины. Гениальный Кленце[856] строит, Корнелиус[857] рисует, Швантгалер[858] лепит, в университете читают знаменитости[859]. До Афин все-таки далеко; жизнь кипит только в узком кругу придворных ученых и художников, а старый Мюнхен не откликается. Лейпцигская газета пишет в 1827 году: "Всё вы найдете здесь: и великолепные сокровища искусства, старого и нового, в роскошных дворцах, богатые библиотеки, наполненные книгами по всем отраслям знания, академию, университет — и все-таки кажется ни единое дыхание искусства, ни единый луч науки не оживляют общественную жизнь мюнхенцев, и в большем почете здесь немецкий Михель, нежели сын Латоны. Благожелательное, проницательное правительство работает решительно и последовательно для распространения просвещения, — а рядом реставрированные монахи завладевают вновь учрежденными монастырями, из которых ничего иного выйти не может, кроме мрака". ["Blatter fur literarische Unterhaltung", 1827, № 54; также: I. Friedrich. Ignaz von Dollinger. Munchen, 1899, S. 196.]

Широкие круги не затронуты просветительною деятельностью короля; в нее таким образом очень скоро проникает дух придворной кружковщины; новым Афинам недостает аттической соли[860]; сам король колеблется между либералами и монахами, и попеременно побеждают то одни, то другие. Все это предрешает до некоторой степени судьбу приехавшего сюда устраиваться Гейне. [Материалом этой главке и последующим обобщениям мюнхенской жизни послужили, главным образом, письма П. В. Киреевского, "Путешествие от Мюнхена до Генуи" Гейне; I. Friedrich. Ignaz von Dollinger.]

4

Здесь, в Мюнхене, на улице Отто в доме № 248 живет Тютчев. Его знают все, он популярен; его дарят дружбой знаменитости, но он охотно знакомится и с простыми мюнхенскими обывателями. В 1859 году он пошлет через жену тысячу приветов милым жителям Тегернзее[861]; он не преминет сообщить, что встретил на водах несколько мюнхенцев[862].

Уже очень молодым человеком — он на высоте европейского образования. В 1829 году Ив. Киреевский с восторгом пишет домой о нем: "У нас таких людей европейских можно счесть по пальцам"[863]. В 1830 году он спорит как равный с Шеллингом о философии тождества, об откровении[864], и часто в его доме можно встретить стареющего философа с его геркулесовой фигурой, с лицом, выражение которого Петр Киреевский называет абсолютным[865]; Шеллинг хвалит Тютчева: "Это превосходный человек и очень образованный, с ним приятно беседовать"[866].

У Тютчева бывает и ректор университета, знаменитый классик Тирш[867], молчаливый человек, с остановившейся улыбкой и черными глазами, "один из значительнейших людей Германии" (П. Киреевский)[868]; чаще же всех местная знаменитость — поэт Эдуард фон Шенк[869], с 1828 года назначенный министром исповеданий и внутренних дел, и Аполлоний Мальтиц, дипломат русской службы, поэт, умный собеседник, знакомый литературной Германии.

Вокруг же духовная жизнь вечереющей ущербной романтики: Баадер читает в университете о Якове Беме, о его mysterium magnum [Великое таинство (лат.)], Шуберт — свою "Историю души", Окен натурфилософию, и больше всего владеет умами старый Гёррес[870].

5

В конце ноября 1827 года прибывает в Мюнхен Гейне[871], а уже в середине июля 1828 года уезжает в итальянское путешествие. Но его короткое пребывание здесь становится важным, а во многом и решительным для него временем, которое остается навсегда ему памятным.

Гейне долго колебался, принять ли предложение бар. Котта редактировать в Мюнхене "Новые всеобщие политические Анналы". Он прикован к северной Германии, разбит, устал, с новою силою стремится в Париж, но все же "стать вожаком либералов в Баварии прекрасная мысль"[872]. К тому же предложение щедрого Котта в высшей степени устраивало его материально[873].

Он приступает к своим редакторским обязанностям неуверенно и одновременно заносчиво; просит старшего, более опытного Фарнгагена не оставлять советами и помощью, направлять[874], просит Мозера присылать материалы и подбодряет себя: "Это (направление журнала) будет для людей первым знаком того, что я в Мюнхене". "Я еще молод, у меня еще нет голодающих детей и жены, поэтому я буду говорить свободно" [Heinrich Heines Briefwechsel. Hrsg. von Friedrich Hirth. Munchen und Berlin, Bd. I–II, 1914–1917. Bd. I, S. 479–480 (d. 19. Oktober 1827, an Varnhagen von Ense).]; "я покажу миру, что я нечто совсем иное, чем наши сонетствующие альманашные поэты (sonettierenden Almanachspoeten)". [H. Heines Briefwechsel, Bd. I. S. 494 (Silvesterabend 1827, an F. Merckel).] Но у него не было ни опытности, ни редакторского таланта; он вскоре начинает относиться к своим обязанностям как к синекуре, и вся фактическая работа падает главным образом на второго редактора Линднера[875], старого друга Рахили[876]. Своих обязательств помещать в каждой книжке «Анналов» по своей статье — Гейне не исполнил; за все время он напечатал в них: "Английские отрывки", критическую статью о Менцеле и отзыв о трагедии Михаэля Бера «Струензее». В мае 1828 года Гейне жалуется в письме к Менцелю: "Боже, как жалки «Анналы»! И я ничего не могу поделать!"[877] В Италии он пошутит над прекрасной Матильдой: "Миледи, вы ничего не понимаете в политике. Вот если бы читали "Политические Анналы"…"[878]

Под редакцией Гейне «Анналы» обесцвечиваются, замирают; радикальные обещания совершенно остались невыполненными; конечно, здесь не только редакторская неопытность; тон мюнхенских статей самого Гейне сдержан по сравнению с его же более ранними произведениями; здесь, несомненно, и личная воля. "Политические Анналы" — распространенный либеральный орган; сам король внимательно к нему относится; между тем в Мюнхенском университете вакантна кафедра истории немецкой литературы; назначение же зависит лично от короля.

У Гейне складывается план — получить профессуру и осесть в Мюнхене; профессура привлекала его уже с тех пор, как его товарищ по "Молодой Палестине"[879] Эдуард Ганс стал профессором Берлинского университета[880]. Свое намерение Гейне начинает проводить с редкой настойчивостью. Уже вскоре по приезде Михаэль Бер[881] знакомит его с земляком Шенком (они оба родились в Дюссельдорфе), и Шенк принимает видимое участие в судьбе Гейне[882]; вскоре он также завязывает дружеские отношения с Тиршем, с архитектором Кленце, людьми влиятельными и близкими к королю.

Больше всех старается сам Гейне и при этом переступает все границы литераторской этики. Преподнося королю через барона Котта экземпляр «Reisebilder» и "Книги песен", Гейне просит намекнуть королю, что сам автор много мягче, лучше и, пожалуй, совсем не похож на его ранние произведения. Король достаточно умен, чтобы оценить клинок по его остроте, а не по хорошему или дурному употреблению, которое из него делают. В письме к Шенку он еще откровеннее: он желает обратить свою деятельность на добро, и король когда-нибудь еще поблагодарит Шенка за его назначение[883]. Нет сомнения, «Анналы» были скучны и сдержанны в угоду королю.