Карл Маркс - Собрание сочинений, том 17

• Название: Собрание сочинений, том 17
• Автор: Карл Маркс
• Жанр: Философия

Семнадцатый том Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса содержит произведения, написанные с июля 1870 по февраль 1872 года.

---

«L'Assemblee siege paisiblemeut» [«Собрание мирно заседает». Ред.], — пишет Тьер префектам.

Инцидент в Бель-Эпине

Инцидент в Бель-Эпине, недалеко от Вильжюифа, заключался в следующем: 25 апреля четыре национальных гвардейца были окружены отрядом конных стрелков, которые предложили им сдаться и сложить оружие. Ввиду того, что сопротивление было бесполезно, они повиновались, и стрелки не тронули их. Вскоре после этого подскакал на лошади, несущейся во весь опор, капитан отряда; этот офицер, достойный служить под командованием Галиффе, расстрелял поодиночке пленных из револьвера и затем уехал со своим отрядом. Трое из гвардейцев были убиты, а один, по имени Шеффер, тяжело раненный, остался жив и был впоследствии доставлен в госпиталь в Бисетре. Коммуна направила туда комиссию, чтобы получить показания умирающего, которые комиссия и опубликовала в своем отчете. Когда один из парижских членов Собрания сделал по поводу этого доклада запрос военному министру, депутаты «помещичьей палаты» заглушили его слова криком и не дали министру отвечать. Было бы оскорблением для их «славной» армии — не совершать убийства, а говорить о них.

Душевное спокойствие, с каким Собрание относится к ужасам гражданской войны, проявляется в словах одного из бюллетеней Тьера к его префектам: «L'Assemblee siege paisible-ment» (оно, подобно Оливье, относится к событием с coeur leger [с легким сердцем (обыгрывается выражение председателя совета министров Оливье — см. настоящий том, стр. 510). Ред.]); правительство, состоящее из уголовных преступников, доказывает своими гастрономическими празднествами у Тьера и за столом немецких принцев, что их пищеварение не испортили даже тени Леконта и Клемана Тома.

6) КОММУНА

Коммуна после Седана была провозглашена рабочими Лиона, Марселя и Тулузы[453]. Гамбетта приложил все усилия, чтобы уничтожить ее. Во время осады Парижа все снова и снова повторявшиеся рабочие восстания, — которые всякий раз подавлялись под разными лживыми предлогами бретонцами Трошю, этими достойными преемниками корсиканцев Луи Бонапарта — представляли собой попытки заменить правительство узурпаторов Коммуной. Коммуна, которую пролетариат молчаливо вынашивал тогда в своем сознании, составляла истинную тайну революции 4 сентября. Поэтому-то утром 18 марта, после поражения контрреволюции, дремлющая Европа была разбужена от сна, в котором ей виделась прусская империя, громовыми криками Парижа: «Vive la Commune!» [«Да здравствует Коммуна!» Ред.].

Что же такое Коммуна, этот сфинкс, задавший такую тяжелую загадку буржуазным умам?

В своем наиболее простом понимании — это та форма, в которой рабочий класс берет в свои руки политическую власть в Париже и других промышленных центрах, являющихся его социальным оплотом. Центральный комитет в своем манифесте от 20 марта заявил:

«Парижские пролетарии, видя несостоятельность и измену господствующих классов, поняли, что для них пробил час, когда они должны спасти положение, взяв в свои руки управление общественными делами... Они поняли, что на них возложен этот повелительный долг, что им принадлежит неоспоримое право стать господами собственной судьбы, взяв в свои руки политическую власть» (государственную власть).

Но пролетариат не может, как это делали господствующие классы и их различные соперничающие группы в поочередные моменты своего торжества, просто овладеть существующим государственным аппаратом и пустить в ход эту готовую силу для своих собственных целей. Первое условие для удержания политической власти — переделать традиционный рабочий механизм государства и уничтожить его как орудие классового господства. Эта громадная правительственная машина, опутывающая, как удав, действительный общественный организм своими всеохватывающими петлями — постоянной армией, иерархической бюрократией, послушной полицией, духовенством и раболепным судейским сословием — была впервые создана во времена абсолютной монархии как оружие нарождавшегося буржуазного общества в его борьбе за освобождение от феодализма. Первая французская революция, поставившая себе задачу дать полный простор свободному развитию современного буржуазного общества, должна была смести прочь все местные, территориальные, городские и провинциальные твердыни феодализма, и, таким образом, одновременно она подготовила общественную почву для той надстройки, которой является централизованная государственная власть с ее вездесущими органами, разветвляющимися по принципу систематического и иерархического разделения труда.

Но рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей. Политическое орудие его порабощения не может служить политическим орудием его освобождения.

Современное буржуазное государство воплощается в двух важных органах — парламенте и правительстве. Парламентское всемогущество породило в период республики партии порядка, с 1848 по 1851 г., свое собственное отрицание — Вторую империю, — и режим империи, с его простой пародией на парламент, есть тот режим, который процветает ныне в большинстве крупных милитаристских государств европейского континента. Узурпаторская диктатура правительственного аппарата, которая на первый взгляд создает видимость диктатуры над самим обществом, возвышающейся равно над всеми классами и унижающей в равной мере все классы, в действительности стала, по крайней мере на европейском континенте, единственно возможной государственной формой, при которой присваивающий класс может сохранять свое господство над производящим классом. Сборище призраков всех отошедших в прошлое французских парламентов, все еще витающее над Версалем, не обладает никакой другой реальной силой помимо правительственной машины в том виде, как она была создана Второй империей.

Гигантский правительственный паразит, опутывающий, как удав, общественный организм своими всеохватывающими петлями — бюрократией, полицией, постоянной армией, духовенством и судейским сословием — существует со времен абсолютной монархии. Централизованная государственная власть должна была тогда служить сильным оружием нарождавшемуся буржуазному обществу в его борьбе за освобождение от феодализма. Французская революция XVIII века, поставившая себе задачу вымести вон средневековый хлам сеньоральных, местных, городских и провинциальных привилегий, не могла не очистить одновременно общественную почву от последних помех, которые еще задерживали полное развитие централизованной государственной власти с ее вездесущими органами, построенными по принципу систематического и иерархического разделения труда. В таком виде она возникла во времена Первой империи, которая сама была создана коалиционными войнами старой полуфеодальной Европы против новой Франции. При последующих парламентских режимах — Реставрации, Июльской монархии и республики партии порядка — высшее управление этой государственной машиной не только стало яблоком раздора между конкурирующими фракциями господствующих классов, которых непреодолимо влекли к нему предоставляемые им доходы и выгодные должности, но по мере того, как экономический прогресс современного общества умножал ряды рабочего класса, увеличивал его нищету и бедствия, организовывал его сопротивление и развивал в нем стремление к освобождению, — словом, по мере того, как современная классовая борьба, борьба между трудом и капиталом, принимала отчетливую форму, — в облике и характере государственной власти также происходила разительная перемена. Государственная власть всегда была властью, охраняющей порядок, то есть существующий общественный строй, и, следовательно, подчинение и эксплуатацию производящего класса присваивающим классом. Но до тех пор пока этот строй принимался как непреложная и неоспоримая необходимость, государственная власть могла принимать вид беспристрастия. Она поддерживала существующее подчинение масс как незыблемый порядок вещей, как социальный факт, который массы переносят, не вступая в борьбу, а их «естественное начальство» осуществляет без особых забот. Со вступлением самого общества в новую фазу, фазу классовой борьбы, характер его организованной общественной силы, государственной власти, также должен был неизбежно измениться (подвергнуться резким переменам), — все больше развивался характер государственной власти как орудия классового деспотизма, политической машины, существующей для того, чтобы увековечить с помощью насилия социальное порабощение производителей богатства теми, кто его присваивает, как орудия экономического господства капитала над трудом. После каждой новой народной революции, приводившей к тому, что управление государственной машиной переходило от одной группировки господствующих классов к другой, угнетательский характер государственной власти развивался все полнее и использовался все беспощаднее, потому что обещания, данные революцией и, как казалось, обеспеченные ею, могли быть нарушены только с помощью применения силы. К тому же перемены, наступавшие в результате следовавших одна за другой революций, только давали политическую санкцию социальному факту возрастания власти капитала и поэтому передавали саму государственную власть все более непосредственно в руки прямых врагов рабочего класса. Так, июльская революция передала власть из рук землевладельцев в руки крупных фабрикантов (крупных капиталистов), а февральская революция — в руки объединившихся фракций господствующего класса, объединившихся на почве антагонизма к рабочему классу в «партию порядка» — порядка их собственного классового господства. В период парламентарной республики государственная власть сделалась, наконец, открыто признанным орудием войны присваивающего класса против производящих народных масс. Но как открытое орудие гражданской войны ее можно было использовать только во время гражданской войны, и поэтому условием существования парламентарной республики было продолжение открыто провозглашенной гражданской войны, то есть отрицание того самого «порядка», от имени которого велась эта гражданская война. Такое положение вещей могло носить только спазматический, исключительный характер. Оно было невозможным как нормальная политическая форма общества, невыносимым даже для большей части буржуазии. И поэтому, когда все элементы народного сопротивления были разгромлены, парламентарная республика должна была исчезнуть (очистить путь), уступив место Второй империи.