Вальдемар Лысяк - Ампирный пасьянс

• Название: Ампирный пасьянс
• Автор: Вальдемар Лысяк
• Жанр: Историческая проза

1.1 - файл отформатирован, сноски введены внутрь текст в квадратных скобках.

---

– Господа! С экономической точки зрения – а в экономике, как вам наверняка известно, нет места сентиментальности и чувствам – какая женщина более выгодна: жена или проститутка? Жене необходимо дать жилье, еду, одежду, украшения, если же удастся ее пережить, то еще и устроить похороны. Любовь проститутки вы покупаете на несколько часов, оплачивая только любовь в ее чистом состоянии – понятное дело, исключительно физическую любовь, мы же согласились с тем, что в экономике чувствам нет места – причем, подаваемую более умело, в то время, как все дополнительные расходы отпадают, не говоря уже о нервах, скандалах, капризах и тому подобных вещах. Так что же: жена или проститутка, раб или наемный работник?

Подобное понимание (назовем его "аргумент Уокера"), разодетое возвышенными лозунгами гуманности, лежало в основах международных договоров, запрещающих торговлю рабами. В эпоху Ампира движение это лежало еще в пеленках, а поскольку в Соединенных Штатах все еще не хватало рабочих рук, соответствующий морской трактат позволял восьми американским судам, имеющим специальные разрешения от имени правительства, перевозить невольников. Именно такое разрешение и потребовал Сюркуф предъявить. И только когда оказалось, что капитан Джонс занимается своим ремеслом бесправно, француз отнесся к нему как к пирату и приговорил к смерти. Вся штука состояла в том, что малонец когда-то и сам охотно нарушавший закон, в 1807 году в качестве первого корсара Ампира сделался одним из морских полицейских Империи.

Прочтя соответствующий параграф кодекса, Сюркуф дал Джонсу 15 минут на то, чтобы приготовиться к смерти. Американец принял приговор со спокойствием. Уже стоя с петлей на шее, он обратился к Сюркуфу:

– Капитан, я прощаю вам свою смерть. Она освободит меня от угрызений совести, мучающих меня уже много лет. Эту смерть я заслужил. Но в качестве оправдания могу сказать, что у меня в Чарльстоне имеется несколько детей, которых я защищал от нужды, занимаясь столь подлым ремеслом. Я играл, но проиграл. Кончайте меня.

Воцарилось молчание. Моряки ожидали знака от Сюркуфа, тот же изумленно всматривался в лицо американца, по которому текли слезы. Затем он приказал:

– Снимите с него петлю. Джонс, ты выиграл еще раз. Дай слово, что покончишь с этим беззаконием.

– Клянусь вам, мистер капитан.

11

Третий и последний рейд Сюркуфа в Индийском океане (март 1807 – конец 1808 года) до мельчайших подробностей походил на два предыдущих. Стучи три раза – история копировала сама себя. После ограбления множества британских кораблей и возвращения в Порт-Наполеон (бывший Порт-Луи), новый губернатор, генерал Десен, который перед тем назвал Сюркуфа "спасителем колонии", реквизировал "Привидение" в пользу государства! В морской войне, которая набирала к тому времени силу, "Привидение" было нужно Десену для обороны острова. Робер же думал лишь об одном: уже в третий раз после победного рейда на острове к нему отнеслись несправедливо. Баста! В феврале 1809 года он вернулся в Европу и уже навсегда покончил с корсарским ремеслом, чему никто так не радовался, как мать его пяти детей, Мари Катарина. С этого момента старинная французская пословица "Femme de marin – femme de chagrin" ["Жена моряка – жена недовольная (неудовлетворенная)"] ее уже не касалось.

В 1809 – 1814 годах, получив от Наполеона титул барона Империи, Сюркуф отправил в бой из Сен-Мало восемь великолепных корсарских судов. Падение императора он пережил очень болезненно. Во время вторжения союзников во Францию он исполнял обязанности полковника Национальной Гвардии в Сен-Мало. Оккупантов он ненавидел до одержимости. В Париже Сюркуф вечно устраивал драки с казаками. Вызванный офицером казачьего полка, Врангелем, на голове которого француз разбил табурет во время драки в кабаке, на дуэли за городом, под стенами Форт-Ройяль, Сюркуф жестоко расправился с несчастным и десятью (!) его приятелями. Когда князь Ангулемский пожелал увидеть "короля корсаров", презирающий привезенных врагами Бурбонов Сюркуф рявкнул на посланника:

– Передай своему хозяину, что если уж он желает видеть Сюркуфа, то должен побеспокоиться и отправиться в Рианкур. Я живу именно там.

Во авремена Реставрации он вел спокойную жизнь. Частенько охотился. Время от времени отправлялся в Париж, чтобы вспомнить старые добрые времена с бывшим врачом Наполеона, Корвисартом. В 1827 году он простудился, и его свалила горячка. Сюркуф знал, что уже не выживет:

– Я ужасно страдаю, огонь приближается к пороховому погребу.

Умер он 8 августа, в Рианкуре (неподалеку от Сен-Сервана). Последний свой рейс он совершил в гробу, когда тело перевозили в Сен-Мало. На набережной ожидала плачущая толпа.

Когда корсар умирал, у его ложа стояло или сидело несколько человек. И никто из них не знал, кого Сюркуф имел в виду, когда горячечно шептал:

– Не смотри на меня так, не смотри!…

Он шептал это в бюреду, поэтому не следовало придавать этим словам значения.

12

В Сен-Мало сейчас имеется два "дома Сюркуфа" – тот, в котором он родился, и тот, в котором он жил. На надгробии имеется рифмованная эпитафия, начинающаяся с воспоминания двух побед, являющихся бриллиантами его славы: "Сражение с "Тритоном" – сражение с "Кентом".

В этой же эпитафии имеется и такое предложение: "Лежит в могиле, но никогда не заснет". Достаточно провести в Сен-Мало несколько минут, чтобы убедиться в правдивости этих слов – "король корсаров" все еще живет в этом городе, в музее, на улице, в названиях бистро, в открытках, путеводителях, в разговорах и даже в похвальбе. В памяти. Город уже дал Франции таких великих людей как Шатобриан, Ламенне или Брюссе. Для страны все эти титаны мысли наверняка имеют большее значение. Для людей же, проживающих на побережье Ла-Манша идеалом навсегда останется Сюркуф – человек, которому удалось унизить Англию в то время, когда она царила в океанах.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ – КОРОЛИ

Четыре короля – это четыре мусульманских владыки, из которых каждый в какой-то период своего правления оставался в союзе или же в связи с Бонапарте. Четыре рассказа о них – это четыре ориентальные сказки, блистающие изумрудами словно одеяние, к которому прижимаются ножны кривой сабли.

Наполеон мечтал о Востоке с первых же лет занятий военным ремеслом. "Европа – это кротовая нора, – говаривал он, – лишь на востоке можно совершить нечто великое. Слава, равно как и солнце, рождается там". Вплоть до 1815 года его агенты добирались до самых отдаленных краев Азии и до самых маленьких островков, затерянных в безграничных просторах Индийского океана. Славу же, на которой он и построил собственную империю, Наполеон закрепил после итальянской кампании, как ему и хотелось – над Нилом, в тени сорока веков, глядевших на него с вершин пирамид.

После египетского похода, уже перед самой своей смертью в 1799 году, великий Бомарше так прошептал о Наполеоне: "Достижения этого юноши – это тема даже не для истории, но для эпопеи. Когда я читаю его бюллетени, мне кажется, что слышу очередной раздел из сказок тысячи и одной ночи".

КОРОЛЬ ПИК

~ 1750
МУХАММЕД МУРАД-БЕЙ
1801
ХРАБРЕЙШИЙ ИЗ ВРАГОВ

Это был храбрейший, наиболее активный и опаснейший из наших врагов.

(Людовик Бурьенн, секретарь Наполеона для специальных

вопросов, в своих "Мемуарах")

1

Храбрых врагов Бонапарте хватало всегда – если бы было иначе, тогда какая цена была бы у его побед? Тот, о котором идет сейчас речь – пиковый король – был истинным королем оружия, одним из тех, которым стоит бросить перчатку, чтобы к старости иметь прекрасные воспоминания.

Это воспоминание посвящено великолепнейшему из мамелюков.

2

Мамелюки были белыми рабами, в основном кавказского происхождения (черкесы и грузины). Похищаемые или покупаемые в детском возрасте мусульманами, после чего лишаемые национальной принадлежности и подготавливаемые к воинской службе, они составляли (начиная со средины XIII века) – как и янычары в Турции – гвардию египетских владык, а позднее, после захвата Египта Турцией, наместников падишаха. С самого начала вся эта система была чисто формальной – практически вся власть на берегах Нила находилась в руках не терпевших никакой зависимости мамелюков. Подчинялись они исключительно собственным беям, являясь их инструментом для того, чтобы держать в ежовых рукавицах многонациональное население Египта. Особенно тяжелым была ситуация крестьянской бедноты – феллахов – к которым мамелюки относились хуже, чем к скоту [В частности, в 1793 году, выкупая зерно в спекулятивных целях и складируя его, мамелюкские беи обрекли многие тысячи феллахов на голодную смерть].