Тиа Атрейдес - Песнь третья, О Троне и Дороге в неивестность

• Название: Песнь третья, О Троне и Дороге в неивестность
• Автор: Тиа Атрейдес
• Жанр: Фэнтези

---

— Не беспокойся, Рональд тебя не тронет. Только тебе придется уехать отсюда. Далеко. Эрке тебя проводит.

— Не надо, — Хилл с трудом выталкивал слова сквозь непослушное пересохшее горло.

— Надо. Без него ты не сможешь…

— Не надо, Шу, — он перебил её на полуслове. — Нет.

— Что?

— Я не уйду.

— Что?

— Я никуда не поеду, Шу.

— Ты не можешь остаться в столице. Рональд не даст тебе…

— Я. Никуда. Отсюда. Не. Пойду. — Всего два шага, разделяющие их, показались ему бездонным провалом шириной в лигу.

— Хилл? Ты же хотел свободы?

Дурман боли и отчаяния не давал ему видеть ясно, но на миг ему показалось, что её глаза странно блестят, а голос ломается… последним усилием воли стряхнув с себя туманную пелену горечи, Хилл наконец увидел её. Такой, как она есть, а не такой, как хочет казаться. Слезы, горе, безнадежность. Отчаянная тоска. И взгляд одинокого, брошенного ребенка. Никому не нужной, несчастной маленькой девочки.

— Шу! — Хилл протянул к ней руки.

— Что? Что тебе ещё? — слезы лились из её глаз, но она даже не пыталась их утереть. — Извинений? Хорошо. Прости. Я была не права. Все! Уходи!

— Шу! Почему? Почему ты прогоняешь меня? — маленький шаг к ней, тяжелый, словно на его плечи уселся каменный дракон.

— Прогоняю? Я отпускаю тебя! Ты же этого хотел! — чтобы видеть его глаза, принцессе приходилось смотреть вверх. Хилл оказался совсем близко, так близко, что удержаться и не дотронуться до него было невыносимо трудно.

— Нет. Шу, — все ещё не до конца веря в то, что её слезы не плод его собственного воспаленного воображения, Хилл обнял её, притягивая к себе, собирая губами соленые дорожки с её щек. — Нет, вовсе не этого.

Зарываясь пальцами в мягкие черные волосы, лаская хрупкие плечи, он чувствовал, как она сама ластится к нему, обвивает руками. Снова вернулась обжигающая боль, но теперь он радовался ей. Радовался тому, что что-то в нем может болеть. Тому, что снова может дышать и плакать. Он прижимал тихо всхлипывающую принцессу к себе, и её горячие слезы чертили огненные дорожки по его обнаженной коже.

— Шу, любовь моя, — тягучей волной расплавляющих сознание покалываний отдавался в ней чуть слышный шепот. — Жизнь моя, прости, прости, прости меня, Шу… я не думал, что нужен тебе, не хотел причинить тебе боль… я люблю тебя, ты ведь знаешь, правда? Шу?..

— Хилл? — она подняла голову, вопросительно заглядывая ему в глаза.

— Можно мне поцеловать тебя? — его прерывистое дыхание жарким перышком щекотало её губы, она чувствовала под рукой частое биение его пульса, видела слезы на его ресницах и свое отражение в глубине его зрачков. Шу закрыла глаза и прикоснулась сомкнутыми губами к его рту. Они целовались бережно и нежно, словно в самый первый раз, и не замечали бегущих соленых капель, и, словно опасаясь потерять возможность дышать, долго не могли оторваться друг от друга… наконец, Шу с тихим стоном уткнулась ему в шею, продолжая гладить его спину и прислушиваясь к синхронному ритму их сердец.

— Ты не уйдешь больше? Хилл? — она не смела посмотреть на него, не смела надеяться. Замерев и не дыша, Шу ждала ответа. Как приговора.

— Нет. Конечно же, нет, — горячечные касания его губ вспыхивали ожогами, она не могла пошелохнуться, наслаждаясь болезненным трепетом заново рождающихся из пепла эмоций, погружаясь в поток сверкающих и искрящихся чувственных энергий, голубыми и золотыми сполохами оплетающих их слившиеся в объятиях тела. С ней происходило что-то неизведанное, что-то такое, о существовании чего она раньше и не догадывалась, по сравнению с чем все её магические опыты меркли… и всё это из-за него? Лавина света, звуков, запахов, цветов, и ощущений, которым не подобрать названий в обычном языке — ощущения магических потоков, способных снести, переплавить и воздвигнуть заново целый мир — переполняли Шу, и как за единственную опору в водовороте изменяющейся вселенной она цеплялась за столп божественного золотого света, за своего возлюбленного, за Хилла.

— О, боги, — выдохнула Шу. Вокруг бушевал вихрь волшебной энергии, заключая их в ослепительно грохочущую, горячую, мягкую и шелковистую розово-золотую сферу. И это всё было её! И центром и источником этой немыслимой роскоши, этого упоительного блаженства, этой пьянящей мощи был он.

— Хилл, Хилл! — тихонько позвала она. Невероятно прекрасные синие глаза заворожено уставились на неё.

— Да, милая? — его лицо горело.

— Ты останешься со мной?

— Если ты этого хочешь.

— А ты? Как хочешь ты?

— Я хочу, чтобы ты была счастлива, любовь моя. Со мной или без меня, не важно. И моя жизнь принадлежит тебе. Не потому, что ты купила меня. А потому, что я тебя люблю, — он светло улыбнулся, глядя ей прямо в глаза, — и я навсегда останусь с тобой, умру я сейчас или потом. Вот, взгляни, Шу, — он взял её руки в свои, — видишь, в твоих ладонях моё сердце. Оно бьется, пока оно нужно тебе.

— Это подарок?

— Да. Подарок, — он снова ласково гладил возлюбленную и любовался разгорающимися золотистыми искорками в прекрасных лиловых очах. Хилл сказал то, что надо было сказать очень и очень давно. И понимал, что ещё немного, самую малость промедления, и он бы опоздал. Они оба опоздали бы.

— Хилл, милый, если ты правда любишь меня…

— Я правда люблю тебя…

— Почему ты ушел, не сказав мне ничего? Что за такой важный долг?

— А ты думаешь, я всегда был рабом? Разве я не должен тому, кто меня продал?

— Кто тебя продал… да, конечно…

— Шу, любовь моя, я не мог тебе сказать.

— Но ты же снял ошейник…

— Я думал, что у меня совсем нет времени. Мне нужно было успеть, пока…

— Нет, не говори. Пожалуйста!

— Ладно. Это уже не так важно, — гораздо важнее было то, что он может держать её в своих руках, и разговаривать с ней, и целовать её. Все то, что, как ему казалось недавно, безвозвратно потеряно. И все опасения и сомнения не имели больше никакого значения.

— Почему ты не боишься меня? — оторваться от его ласковых горячих губ было невероятно сложно, но ей хотелось понять его, хотелось говорить с ним, слышать его голос.

— А что, нужно?

— Обычно, стоит мне обратить на мужчину внимание, у него случаются судороги или медвежья болезнь.

— Да ну? Что-то я ничего подобного не заметил.

— Ты исключение. Самый первый раз, когда я увидела тебя, ты так посмотрел на меня… словно звал. Словно хотел, чтоб я подошла к тебе.

— Ты коснулась меня. Так ласково. И ты была так прекрасна… Я столько слышал о тебе…

— Всяких ужасов…

— Я даже видел тебя однажды, года три назад.

— Никто ещё не называл меня прекрасной. Жуткой холерой сколько угодно. Упырем, людоедкой, троллем в юбке…

— Они слепые. Ты похожа на грозу. Синяя, лиловая, голубая, клубишься и переливаешься, и маленькие такие молнии пробегают. Если ты сердишься, то фиолетовые, если спокойна — голубые, почти белые, а иногда, — Хилл мечтательно и чувственно улыбнулся, — нежно-розовые и золотистые.

Он нежно провел ладонью по её волосам, словно пытаясь поймать одну из этих молний.

— Надо же… Ты всех так видишь?

— Нет. Только тебя. И других магов. У обычных людей бывает иногда отблеск, чуть-чуть.

— А ты сам какой?

— Не знаю…

— Хочешь, скажу?

— Конечно.

— Ты золотой. Как солнце. И тёплый-тёплый…

— Шу, ты поцелуешь меня, наконец?

— Да, любимый, — она обняла его и коснулась губами его губ. — Хилл? — Шу потянула его за собой к кушетке. — Дай сюда твои руки.

Он протянул ей окольцованные кровоточащими ссадинами запястья. Шу коснулась ранок губами и шепнула:

— Прости, Хилл.

— Любимая, ты не заболела? Или у меня что-то со слухом? — Хилл недоверчиво и удивленно усмехнулся.

— Прости. Пожалуйста. Хилл. — Шу повторила, удерживая его запястья у своих губ и серьёзно глядя ему в глаза. Снова поцеловала ладони. — Я поступила с тобой дурно. Прости, что заставила тебя молчать. Что купила тебя. Что надела на тебя ошейник. Что унижала и била тебя. Что звала тебя Тигрёнком…

— Только за первое, любовь моя, — Хилл привлек её к себе, обнял и баюкал, словно маленькую девочку. — За всё остальное не надо, не стоит…

— Надо. Я знаю, у меня ужасный характер, тебе тяжело пришлось со мной. Я не привыкла сдерживать свои желания… это было жестоко…

— И не надо… мне нравятся твои желания. И можешь звать меня Тигрёнком.

— Я делала тебе больно…

Хилл поцелуем поймал её последнее слово, опрокидывая на кушетку, приник всем телом и выдохнул ей за ухо, зарываясь лицом в черные, пахнущие осенними листьями пряди:

— Если ты имеешь в виду хлыст, то это не больно… — у него кружилась голова от её нежных касаний. — Всё, что ты со мной делаешь, так чудесно…

— Ты шутишь… — она провела по его спине вниз острыми ногтями. — Тебе правда нравится?