Александра Огеньская - Слепое солнце

• Название: Слепое солнце
• Автор: Александра Огеньская
• Жанр: Городское фэнтези

Лишиться зрения — страшно. Ты словно теряешь мир. Отныне и до конца жизни тебе доступно лишь то, что ты способен услышать или коснуться рукой. Ты не способен увидеть солнце… не увидишь ни лиц дорогих тебе людей, ни выражения глаз тех, кто хочет тебя убить. Еще тяжелее, если тебе всего двадцать пять, и еще неделю назад ты думал, сколько всего еще будет в жизни. Еще тяжелее, если ты — бывший оперативник, в одночасье ставший негодным к службе калекой. И маг… теперь тоже бывший. Все, что у тебя есть — небольшая квартира, пособие и дорога до ближайшего кафе, выученная за этот год жизни в темноте и одиночестве. Жизнь закончена? Оказывается, нет. Всего за неделю жизнь резко меняется — у тебя снова есть работа, более того, твоим напарником становится подруга студенческих лет… у тебя даже есть тот, кого ты смеешь… нет, не полюбить, привязаться — лабрадор Цезарь. Только чем придется платить за такие подарки? Ведь тебе поручено ни много ни мало — найти именно тех, кто год назад лишил тебя всего, отобрав и зрение и магию.

---

Следующее утро оказалось чрезвычайно приятным для Джоша — в кои-то веки его разбудил не будильник и не очередной липкий кошмар, а Цезарь, старательно вылизывающий хозяйское лицо. С намеком так, дескать, хорошо бы уже, хозяин, на прогулочку сходить. Он же, пушистый и любопытный Гай Юлий, отправился сегодня в первый раз со своим новым хозяином на работу. Путь от дома до работы Джош с Цезарем проделали самостоятельно — вчера и позавчера их этим маршрутом, чуть не доводя до Отдела, уже «прогулял» инструктор Кшиштоф. И сегодня, когда Цезарь в первый раз помогал Джошу «по-настоящему», настроение у Джоша было почти праздничным.

В кармане грелся пакетик магазинных «косточек» для пса, а под левой рукой подрагивала шлейка Цезаря. И, кажется, ярко светило солнце — на щеки ложилось тепло, а пятно вокруг казалось значительно более светлым, чем обычно. Джош так нервничал, что почти ничего не запомнил — он судорожно припоминал все, чему учили в кинологической школе последние девять дней. Вообще-то полный курс — четырнадцать дней, но очень уж парню не терпелось пройтись по городу с собственными «глазами» на поводке. Вот он и выпросил буквально — Кшиштоф махнул рукой и позволил.

В автобусе напряжение несколько отпустило, когда с расспросами о Цезаре прилипла какая-то девушка. Сколько псу лет, как зовут и чем кормить. При чем Джош постепенно понял, девушку интересовала не столько даже собака, сколько человек «на другом конце поводка», как это ни странно. По всей видимости, она никак не могла поверить, что Джош на самом деле полностью слеп. Да, благодаря тренировкам он начал двигаться несколько более непринужденно, но не до такой степени, чтобы сойти за зрячего. Однако поездка закончилась, умница-Цезарь вывел Джоша остановку в полуквартале от Отдела, а настрой благодаря необычному для осени теплу и идущему у ноги мягкому, пушистому был более чем радужным. Хотя и несколько неровным.

Так, Цезарь чуть притормаживает — здесь проулок, опасно, ездят машины, а Джошу с Цезарем вперед, никуда не сворачивая. Слева должен быть супермаркет, следом — юридическая консультация. Чуть дальше пара книжных магазинов. Цезарь вел ровно, спокойно, аккуратно. За что получил угощение из кармана Джозефа. И напряжение сходило на нет, Джош начинал привыкать к новому способу передвижения. До Отдела оставалось метров триста, наверно, не больше…

Рядом зашумели, ругаясь, а Цезарь резко вильнул, отталкивая Джоша в сторону, к краю тротуара, и тот ступил в лужу, чертыхнулся. И вздрогнул, когда внезапно вцепились в полу куртки, и пахнуло подвальной вонью. И крепко так схватили и завопили в самое ухо:

— Подаааайте убогому! Во имя Девы Пресветлой, подаааайте! — протяжно, гнусаво.

— Что? — с неожиданности невпопад вопросил Джош, отчаянно вцепляясь в шлейку ворчащего и пытающегося оттащить хозяина назад Цезаря. Но не получилось, полу не отпускали — пытаясь высвободиться, Джош нащупал узловатые цепкие пальцы.

— Подаааайте, милостивый пан, нищему слепому! Да ниспошлет вам Иисус-Мария благодать!

Нищий?! Подать?! Джош растерялся и даже как-будто испугался — давненько у него не просили милостыню на улицах. Из человека, способного подать нищему он превратился в человека, в некоторых случаях имеющего право претендовать на такое благодеяние со стороны окружающих.

— Вы… вы слепой? — сдавленно пробормотал Джош. Слепой? Из тех, что сидят на паперти с пластиковыми стаканчиками? Отрешенно подумалось, что забавная сценка со стороны — слепой просит подаяния у слепого. Только отчего-то пальцы озябли. И смолкла ругань. Стало совсем тихо.

— Как есть, милосердный пан! Вот цельный десяток лет уже! Катаракта, холера ей в пятку! Знаете такую штуку? Вот, на операцию деньгу хотел собрать, да все не судьба…

И, судя по крепкому перегару от «нищего слепого» — «не судьба» насобирать денег на операцию будет еще долго. Очевидно, мужчина крепко пьет. Но это не важно, наверно.

— И что, так и живете подачками? — Цезарь ворчать перестал, но в нетерпении дергает шлейку — ему однозначно не нравится дурно пахнущий калека, вцепившийся в хозяина мертвой хваткой. — А живете где?

— А так и живу, пан, где придется и на что придется, — продребезжал нищий. — Господь своей милостью не оставит. Уж не побрезгуйте злотый на операцию!

— И один живете? — дрожь не оставляла. И Цезарь волнуется.

— Один как перст в поле!

— А работа? Работаете… Нет, не работаете же нигде? — Что-то Джош совсем туго начал соображать. Это ему Верхние подкинули местечко в лавке и комнатушку рядышком, а вот единственное, на что может рассчитывать этот несчастный — жалкое пособие-подачка какой-то там от социальной службы простецов.

— Я же слепой, чё, не видите? Так дадите злотый? — в гнусавости голоса проступило раздражение. Нет, Джош не видел, но опять осенний ветер пробрал до костей. Холодно… ноябрь…

— Да-да, сейчас…

В кошельке пять отделов — для мелочевки-грошей, для бумажных десяток, для двадцаток и пятидесяток, и самый последний — «н/з»-шная сотенка злотых на всякий случай. Джош дрожащими пальцами пошарил в «сотенном» отделе. Нащупав руку слепца, всунул в скрюченные артритом чужие пальцы купюру. — Вот, возьмите…

Узловатые пальцы удовлетворенно разжались, отпуская почти невольного благодетеля. Солнце, видимо, зашло за тучи, поскольку стало еще холодней. Легонько дернул шлейку — Цезарь понял без слов, торопливо, поспешно повлек хозяина подальше от неприятных запахов канализационной вони и перегара, от дребезжания чужого голоса и запоздалого испуга.

Внезапно Джош с кристальной ясностью осознал, что именно его напугало — он сам, бывший оперативник Джозеф Рагеньский, мог сейчас стоять на месте этого бедняги со стаканчиком для подаяний и отчаянно цепляться за прохожих, выпрашивая мелочевку на еду и операцию, мог спиться с тоски и от безысходности. Мог ведь. Могли вообще бросить на произвол судьбы, могло не быть матери, бывших коллег, пусть они хоть трижды из-под палки приходят помочь — но приходят же. Бесплатно. А есть еще социальный работник, есть работа в лавке и деньги. Могли быть улица и грязь.

Впервые Джош почувствовал благодарность к Верхних, какими бы непорядочными не казались иной раз их поступки. Нет, на самом деле с Джошем бы не случилось того, что случилось с этим калекой… В конце концов… нет, не случилось бы в любом случае! Но…

До конца рабочего дня Джош пребывал в подавленном настроении. Хотя следует признать, Цезарь существенно сгладил переживания, внес в жизнь отдела приятное оживление. Более того, в отделе он вызвал настоящий ажиотаж, словно бы никто собак в жизни не видел, или Цезарь как минимум — ручной бронтозавр! Каждый встречный спешил потребовать у пса лапу, потрепать бедолагу за уши, погладить или попытаться угостить сандвичем. Впрочем, Гай Юлий, полностью подтверждая свое право на благородство имени, держался с императорским достоинством, терпеливо снося непривычные приставания и ласки, а от вредных его собачьей природе угощений стойко отказывался — выдрессирован он был просто отлично. В общем и целом до обеда в кабинете Джоша перебывал весь Отдел, страждущий лично познакомиться с «новым оперативником». Нормально поработать так и не дали, так что Мэва с Джозефом почли за благо прямо в обеденный перерыв отправиться в разъезды.

Джоша интересовал подвал маньяка, и он собирался браться уже за серьезные…ну, скажем так, изыскания. Своими методами. И — в отсутствие свидетелей. От Мэвы ему требовалось только одно — чтобы она показала Цезарю дорогу. Она и показала — от отдела до автобусной остановки, двадцать минут тряски и маринования в пробках, и десять минут запаха бензиновых паров, гниющей в лужах травы и возбужденного дыхания пса. И наконец тот коттедж в два этажа под недоумевающее мэвино «А нельзя было просто «прыгнуть?»». Нельзя было. Цезарь запоминал маршрут. Поэтому по-настоящему Джоша «место преступления» в данный момент не интересовало, он вяло побродил по этажам, потрогал пыльные корочки книг и тяжелые ритуальные ножи. А через полчаса к вящему неудовольствию Мэвы опять трясся с напарницей в автобусе.

Он еще вернется сюда. Сегодня же. Но уже без Мэвы. И тогда уже… все будет по-настоящему. Потому что в голову пришла замечательная идея. Она зудела на задворках сознания и заставляла с нетерпением ожидать конца рабочего дня. Да еще сегодня у Конрада выходной, значит, с работы можно слинять пораньше, а кинологу Кшиштофу Джош позвонил, договорился, что сегодня занятия не будет.

* * *

Планы несколько спутала опять же Мэва — она тоже освободилась несколько раньше обычного и как раз сегодня затеяла в комнате Джозефа глобальную уборку. Пообещала, что отыщет все запрятанные по дальним щелям грязные носки, конфетные фантики и банки из-под пива. В ответ на робкие уверения в отсутствии у Джоша привычки прятать указанные предметы по дальним щелям безапелляционно заявила, что всех мужиков знает как облупленных и Джозеф не исключение. В результате Джош получил идеальную чистоту с доставкой на дом, полтора часа трескотни ни о чем и ужин из трех блюд. Наслаждаться вкусом отменно приготовленных домашних блюд несколько мешала назойливая мысль: а нету ли у Мэвы второго такого пузырёчка с valiumом в заначке? Но суп и жаркое пахли ровно так, как положено пахнуть супу и жаркому, без сладковатой гнилостности. У пирога с черникой посторонний привкус опять же отсутствовал. Ушла напарница только в половине девятого. Чего ей нужно было? А впрочем, после «подаааайте, милостивый пан» значения это, наверно, не имело.