Иван Дорба - Белые тени

• Название: Белые тени
• Автор: Иван Дорба
• Издательство: Ордена Трудового Красного Знамени издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1981

Белые тени: Роман (Предисл. С. Сартакова). — М.: Мол. гвардия, 1981. — 336 с., ил. — (Стрела).

В пер.: 1 р. 40 к., 100000 экз.

Действие романа происходит на Балканах в 20-30-х годах, где после Великой Октябрьской революции сосредоточилось много русских белоэмигрантов. Автор показывает внутреннюю острую борьбу и расслоение двух поколений эмигрантов, стремление империалистических разведок использовать их в своих целях. Герой романа — советский разведчик, проникший в среду белоэмиграции и выполняющий особое задание Советского правительства.

© Издательство «Молодая гвардия», 1981 г.

---

Если это было интересно, кадеты его слушали, нет — занимались своими делами. Урок отвечали, стоя за партой и заглядывая в книгу. Когда кадет умолкал, задумавшийся о чем-то Панихида обычно спрашивал:

— Что самое твердое в теле человека?

— Эмаль! — хором кричал весь класс.

— Очень хорошо! — шамкал Панихида и выводил в журнале 10 или 11.

Он никогда не повышал голоса и снисходительно улыбался даже плоским шуткам. Кадеты его любили и уважали, но предмет знали плохо.

Новый директор (это было уже в конце учебного года), увидев, что самый высокий средний балл у профессора Строева, открыто заявил на преподавательском собрании, что профессор слишком либерален и это он докажет на экзаменах.

Строев, разволновавшись, заявил, что отвечает за кадет, что они отлично знают предмет и если экзамены покажут, что он ошибается, то он покинет свое преподавательское место.

Стычка между директором и профессором дошла до кадет. «Круг» решил выручить Панихиду и натянуть нос Борову. Сели за зубрежку. И теперь даже в столовой можно было слышать:

— Как называется второй позвонок?

— Эпистрофей!

— А это что?

— Вороний отросток лопатки!

На экзамене средний балл поднялся. Прощаясь с выпуском, Панихида плакал.

И все же самым уважаемым, но далеко не любимым среди кадет был преподаватель истории Ну-с. Он был строг и требователен. В отличие от Панихиды на его уроках царила тишина. С затаенным дыханием слушали кадеты повесть о том, как «бледный и трепещущий Медина Сидония вошел к Филиппу II, чтобы сообщить о гибели Великой Армады...», и каждый по-своему представлял себе маленького Сидония и мрачного, жестокого Филиппа, который, сидя в своем темном кабинете, говорит скрепя сердце: «Я посылал мой флот против людей, а не против моря и бурь. Такова воля божья!»

И вот, пользуясь своей популярностью, Ну-с исподволь повел агитацию в пользу сепаративного движения казачества.

Появилась и заходила по рукам литература «самостийников». Заинтересовались «Историей Украины» Грушевского, «Историей Дона» Быкадорова. Начались обсуждения, споры, доходившие до ссор. Часть кубанцев, почувствовав себя ущемленными, отделилась, ушла из «круга» и образовала «кош» — «Вельможный запорожский кош», избрав в кошевые лихого кубанского казака Георгия Беломестного, георгиевского кавалера и «героя Лемноса», прибывшего в начале года из «Кубанской дивизии». «Войсковым писарем» и вдохновителем идеологическим стал примкнувший к ним донской казак Павел Поляков по прозвищу Пашка Косой, который и начал на этом свое политическое поприще.

Из скандала в корпусе и в полиции Чегодов вышел морально окрепшим. Кратковременное тюремное заключение, грубость распоясавшегося полицейского и чувство своей беззащитности оставили в душе Чегодова неизгладимую травму. Сын высокообразованного, склонного к философскому мышлению сибарита и кадетствующего крупного помещика, с младенчества выпестованный боннами-немками, воспитанный в детстве гувернером-швейцарцем и отданный на учение в Московский лицей, Олег Чегодов рос своевольным и ершистым мальчиком.

Однажды Чегодов случайно услышал разговор генерала Гатуа с Храничем. Речь шла о зверском отношении полиции к коммунистам, брошенным в тюрьмы после так называемого закона «О защите государства». В связи с этим Гатуа рассказал о расстреле французами русских солдат экспедиционного корпуса, расположенного во Франции, не пожелавших после революции воевать и требовавших возврата на родину. Группу русских солдат отправили в Одессу, и чика Васо, слушая Гатуа, пришел в восторг. Чегодов после этого постарался подружиться с Храничем. И спустя несколько месяцев Хранич уже снабжал своего молодого друга литературой.

Так через Олега Чегодова в ряды кадет стали проникать идеи, которые очень будоражили умы молодежи. И только неожиданное прибытие в Билечу из Шанхая Омского и Хабаровского кадетских корпусов пригасило на какое-то время возникшие страсти и споры среди учащихся.

Настороженно выстроились друг перед другом хозяева и гости. Первый взвод Атаманской сотни с высоты своего едва ли не саженного роста поглядывал презрительно на мелюзгу первого взвода хабаровцев. Когда после приветственной речи Борова и ответных речей старших офицеров Хабаровского и Омского корпусов была подана команда «На месте вольно!», Светик Татаркин, сын известного донского генерала, любимец кадет, озорник и балагур, вдруг громко, на весь плац крикнул:

— Братцы! Нам ходей привезли. Огороды будем разводить.

Все расхохотались. Воспитатель погрозил Татаркину пальцем. А низкорослый «генерал» Хабаровского корпуса Георгий Пафнутьев, чтобы не остаться в долгу, не менее громко ответил:

— Разведем! А на здоровых лошаках будем воду возить.

— Отставить разговоры! — прозвучала команда.

Сибирь, Приморский край, Хабаровск, Омск, Оренбург, Владивосток, Русский остров, Шанхай, Гонконг, Сингапур. Верховный правитель Колчак, чехословацкие легионы, Иртыш и резиденция степного генерал-губернатора, предательство англичан, выдача большевикам Колчака французским генералом Жаненом, атаман Дутов, генералы Унгерн, Семенов, японцы, новый далекий, неведомый мир — все эти рассказы заполняли головы молодых людей. Отроки и юноши взрослели не оттого, что пили вино, курили табак и знали женщин, а оттого, что новое поколение было сыновьями бурного и кровавого века, и никакими крепостями нельзя было отделить кадет от тех истин, которые шли из Советского Союза, с их родины...

Вот в какую среду попал разведчик Алексей Хованский, среду, в которой ему предстояло работать.

5

То, что Хованского познакомил с генералами Кучеровым и Гатуа чика Васо в непринужденной обстановке, на берегу реки, то, что сам Хранич был хорошо знаком с обоими генералами, сыграло свою роль. И Гатуа и Кучеров приняли Алексея за «своего», что, разумеется, было бы невозможно, явись он в кадетский корпус по официально установленным правилам. Алексей, конечно, понимал, что за ним следят, что его будут тщательно проверять, и потому старался не лезть на глаза начальству. С утра он уходил на гидростанцию, переодевался в рабочий халат и работал до обеда, затем, пообедав в офицерской столовой корпуса, опять возвращался на станцию. Ее следовало починить к началу учебного года, то есть через четыре месяца, а это требовало ежедневных усилий. Без помощников Алексею не обойтись, но пока он не обращался ни к кому за помощью.

Неделя прошла незаметно. Старый грузин Гатуа, приходя по утрам на берег рыбачить, заглядывал на станцию, интересовался, как у молодого капитана продвигаются дела. И однажды неожиданно пригласил Алексея к себе в дом на вечер. Этим он оказал большую честь Хованскому. Жил Гатуа в небольшом доме, в крепости, в которой располагался корпус. Когда Алексей прибыл к нему на квартиру, там уже были и гвардейский полковник Павский, и низкорослый крепыш Мальцев, а вскоре неторопливо вошел в квартиру тихий, мягко выговаривающий слова преподаватель немецкого языка, капитан первого ранга Людвиг Оскарович фон Берендс. С первых же слов беседы между господами офицерами стало понятно: Мальцев — убежденный монархист-черносотенец, а фон Берендс — по внешнему виду простоватый и застенчивый, на самом деле — человек с железной волей, любимец корпусного персонала и кадет. Его необычайная физическая сила, знание джиу-джитсу, богатая приключениями жизнь и эпикурейский взгляд на вещи, его намеренная отстраненность от политики вызывали всеобщее уважение.

Пока генерал Гатуа возился на кухне — а он сам жарил форель, сам, облачась в халат, подавал на стол вино, — гости «перемалывали» новости и вспоминали свои заслуги перед отечеством. Алексей узнал из этих разговоров, что Гатуа не был в России во время революции и о большевиках знал только понаслышке; узнал любопытные подробности из биографии Людвига Оскаровича фон Берендса. Русская разведка послала его в Вену в 1910 году, к он имел какое-то отношение к знаменитому делу Редля, начальника восточного отдела разведки в Австро-Венгрии. В начале первой мировой войны Берендс был направлен в Берлин. Однако германская разведывательная служба получила сведения, что в первых числах ноября в Берлин кёнигсбергским скорым поездом прибудет русский шпион. И хотя примет у них никаких не было и Берендс походил на немца и говорил на чистейшем берлинском диалекте — его арестовали на перроне вокзала. Выдали его галоши фирмы «Треугольник». Берендс редко кому рассказывал, как его допрашивал начальник секретной службы на Вильгельмштрассе Николаи и чем кончился этот допрос. Вскоре Берендса обменяли, а спустя несколько месяцев он уже был в Стамбуле.

Но вот в дверях появился корпусной капельмейстер, есаул Скачков со своей женой. Старик Гатуа удивился, что в его компанию пожилых серьезных людей без приглашения пожаловала молодая пара, но потом по игривым огонькам, мелькавшим в глубоких зеленых глазах Ирен, когда она разговаривала с генералом Кучеровым, догадался: «тайный роман». Сели за стол. Есаул много пил и не сводил с жены тяжелого взгляда, а она, как назло, кокетничала, строила глазки Петру Михайловичу и хохотала. Но ее чары, как заметил Хованский, не действовали на Кучерова, он оставался холоден и подчеркнуто вежлив.