С. Евхалашвили - Беседы о режиссуре

• Название: Беседы о режиссуре
• Автор: С. Евхалашвили
• Жанр: Культурология

---

«Черты образа Тевье, созданного Шолом-Алейхемом, можно увидеть и во французском Кола Брюньоне, и в испанском Дон Кихоте, и во многих других литературных героях. Тевье волнует еще и потому, что в нем есть столь необходимые и в наши дни прекрасные человеческие качества – доброта, человеколюбие, умение пренебречь во имя более высоких целей собственным благополучием» (Э. Поляк, Москва).

«Очень благодарны за то, что вы вдохнули жизнь в бессмертное произведение Шолом-Алейхема» (Н. Окунь, Минск).

Общую волну признания вершил отзыв В. Каверина. В опубликованной в журнале «Знамя» статье писатель сравнивал игру М. Ульянова с игрой С. Михоэлса.

«И, наконец – «Тевье-молочник». Тот «Тевье-молочник», которого я недавно видел по телевидению, – очень хороший спектакль. Главную роль прекрасно играет М.А. Ульянов. Я бы сказал, что он играет с необыкновенным тактом, и тоже, как это сделал бы Михоэлс, играет прежде всего характер. Причем надо сказать, что это относится не только к Ульянову. Весь спектакль построен совершенно независимо от того, как он был построен Михоэлсом, а между тем производит он не меньшее впечатление. Ульянов не стремится, как это делал и Михоэлс, возбудить жалость к себе. Он играет именно так, как это бывает в жизни, – забываешь, что действие происходит много лет назад, в незнакомых тебе местах. Все кажется важным для тебя, и тебе дорого отсутствие навязчивости, она ведь могла бы (кажется, это самый простой путь) подчеркнуть те стороны отношений, которые убеждают нас, что они не выдуманы, а увидены, наблюдены. И «Тевье» у Михоэлса был поставлен, я бы сказал, в каком-то другом темпе, более медлительном, неторопливом, но в обоих спектаклях заметно самое ценное прямодушие. Выдумка не кажется выдумкой, если она даже имеет место. Впрочем, это черта уже всего творчества Шолом-Алейхема.

Национальный колорит в спектакле Ульянова, так же, как и в спектакле Михоэлса. «Король Лир» теряет честные признаки определенно. Спектакль этот человечен. В Ульянове, помимо всего прочего, восхищает еще и разносторонность его таланта, свойство большого художника, характерное и для него, и для Михоэлса. Кого только не играл Михаил Ульянов! Я был поражен, увидев его в роли Тевье.

На старости лет я чувствую: как было бы хорошо снова услышать из уст Михоэлса речь Тевье-молочника. Но Ульянов дал мне полную компенсацию этого желания.» (см.: Главы из книги В. Каверина «Литератор». Знамя, 1987, № 8).

Были ли недостатки в нашем спектакле? Были. Подвело оформление некоторых сцен. Художник О. Левина-Гончаренко, сделавшая в свое время прекрасные декорации к «Мартину Идену», на этот раз не смогла предложить необходимую условность интерьера. Порой ей это удавалось, как, например, при решении комнаты, в которой Тевье писал свои знаменитые письма. Но чаще Олю тянуло к бытовой конкретике, которая фальшивила, как фальшивили искусственные веточки и листья того самого леса, через который на своей доподлинно настоящей телеге ехал Тевье.

Музыку к нашему спектаклю писал Н. Каретников. Но в постановке звучали и еврейские песни в аранжировке ансамбля «Фрейлекс», руководитель которого Г. Мельский и был тем самым певцом, украсившим, по мнению многих, наше телеповествование. Хороши были и музыка, и песни, но вот состыковывались они не всегда. И танцы, поставленные балетмейстером И. Слуцкером, не всегда соответствовали национальному еврейскому колориту.

Почему я так подробно останавливаюсь на своих работах? Наверное потому, что надеюсь: заметки эти внимательно прочтет молодой режиссер телевидения. Прочтет и поймет, как важно для его профессии владеть опытом театра и кино, вникать в мастерство больших актеров и режиссеров, этих родственных художественному ТВ областей искусства. Но при этом необходимо точно знать и особенности Одиннадцатой музы, строптивый характер которой не прощает даже самых маленьких неточностей и огрехов.

ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ

В 1941 году на вступительных экзаменах в киноактерскую школу я читал поэму В. Маяковского «Во весь голос», читал одного из своих самых любимых поэтов, творчество которого, казалось, прекрасно знал со времен ученичества. А через некоторое время «Во весь голос» зазвучала для меня с черной граммофонной пластинки в исполнении Василия Ивановича Качалова. От неожиданности перехватило дыхание – мне приоткрылся иной поэт, глубокий, многогранный, тот Маяковский, мимо которого, не задев, прошла школьная программа. Позднее в училище имени Щукина Павел Иванович Новицкий, преподававший русскую и советскую литературу, скажет: «Человек открывает для себя Маяковского всю жизнь. Более того, уверен, что этого поэта будут открывать заново в каждом новом историческом периоде. Безмерный талант всегда современен, но при этом он всегда еще и «глашатай грядущих правд».

Новицкого считали трудным человеком. Он смел не признавать метода социалистического реализма, противопоставляя ему романтический реализм. Был критикован, избит словесно, но на компромисс не шел. Да и преподносить Маяковского так, как он, в конце сороковых годов мало кто решался. Ведь еще совсем недавно творчество поэта замалчивалось, и близился елейно-глянцевый период чугунно-бронзовых авторитетов. Против которых категорически восставал Новицкий. Своими лекциями он заставил влюбиться в личность и творчество Владимира Владимировича весь курс. И вместе с Маяковским учил молодых людей не просто ненавидеть мещанство, но и распознавать его в любой среде, в том числе и творческой. Может быть поэтому в свои молодые годы я был столь заворожен сатирой поэта. Читал сатирические стихи по Всесоюзному радио. В Ленинграде мечтал поставить «Баню». Но впервые серьезно подойти к Маяковскому удалось только на Грузинской студии телевидения.

Когда приехавший из Москвы в командировку Николай Карцов во время одной из дружеских бесед поставил в укор то, что люди, живущие рядом с Багдади, до сих пор не создали ничего о великом поэте... Заговорили о жизни Маяковского, стали читать его стихи и решили вместе с Карцовым поставить документальный фильм. Через несколько недель после отъезда Николая Пантелеймоновича из Москвы пришел сценарий. Весьма своеобразный сценарий, поскольку написан он был фактически Маяковским: на автобиографию поэта ложились точно подобранные стихи. Надо было воссоздать строчки поэта о себе на экране. Вместе с оператором Нагорным мы отправились в путешествие по Грузии. В группу, кроме режиссера фильма и оператора, входили еще директор картины, художник, ассистент. Все боготворили Владимира Владимировича, и его стихи звучали беспрерывно. Они вдохновляли нас на поиски, и мы открывали между Саирме и Багдади гору, которая своими очертаниями напоминала рвущуюся ввысь фигуру поэта, дом, где жили Маяковские, могилу отца...

Поскольку я никогда прежде не снимал документальных фильмов, не знал законов документалистики, то, руководствуясь опытом художественного кино, нарушал их всячески, вводя игровые моменты, хотя соблюдал педантично факты и хронологию событий. Например, Маяковский в автобиографии вспоминал о приездах гостей. На экране мы решили этот момент следующим образом. Сначала показывали грузинский стол, уставленный блюдами, затем пустые стулья занимали гости в фотографическом изображении. Постепенно гости исчезали один за другим, оставив после себя пустой стол. Эпизод со студентом Глушковским, который сливался в воображении поэта с Евгением Онегиным (написанным в одну строчку), мы превращали в веселый мультик. Наконец, фильм начинался с того, что профессор, которого играл ваш покорный слуга, вел экскурсию по музею. Именно его рассуждения прерывал голос Маяковского (артиста В. Маратова), и громовое «Я сам» переключало внимание телезрителей на рассказ поэта о себе, а нерадивый профессор улетучивался из кадра.

Повторяю, что не осмелился бы на такие вещи, если бы знал, как надо снимать документальный фильм. Но мои вольности были хорошо восприняты. «Багдадские небеса», как я уже упоминал о том в главе, посвященной Грузии, получили награду Первого Всесоюзного фестиваля телевизионных фильмов в Киеве. И мы с Карцовым решили продолжить экранизацию автобиографии Маяковского.

Московскому периоду жизни поэта, событиям 1906-1917 годов посвящалась вторая серия картины «Глашатай грядущих правд». Название третьей серии «Моя революция» говорило само за себя. Эта заключительная часть должна была охватить самое плодотворное в творчестве Владимира Владимировича пятнадцатилетие.

При съемках нам очень помогали сотрудники музея Маяковского. Не могу не отметить также интересное решение всевозможных перебивок и мультиков, которые предложил московский художник А. Грачев.

Несмотря на то, что фильм тепло был встречен критикой, неоднократно повторялся в эфире, я испытывал чувство неудовлетворенности. Третья серия казалась смазанной и неудачной. Не без оснований вынужден был признаться себе, что захлебнулся в обилии материала.