Герчо Атанасов - Только мертвые молчат

• Название: Только мертвые молчат
• Автор: Герчо Атанасов
• Издательство: Пресс
• Жанр: Классический детектив
• Год: 1990

---

Григор не видел в этом ничего старомодного, даже напротив, но вот Тина, его жена, – городской человек, да и Розалина тоже, в селе они чувствуют себя неловко, так что ездить он может только сам, а где время взять… Вот если бы сговориться вдвоем, это было бы дело, с удовольствием вырвался бы на денек-другой – босиком по полю, если только выдержат их изнеженные пятки. Станчев отметил это выражение, довольно непривычно звучавшее в устах городского жителя такого ранга. Он остался доволен встречей, первые впечатления постепенно оформлялись, и все было до неожиданности в норме. Вчера после душа он поделился с Петранкой своими наблюдениями, сделанными за столом. Со своей стороны она сказала, что, по ее мнению, Арнаудов – порядочный человек, не прикидывается, не играет роли. Вот второй, этот Вангелов, стреляный воробей, внимательно разглядывал их. Так же, как и молодая Арнаудова. Высоко летает, остра на язык, да и котелок у нее варит…

Станчев не знал, что Петранка вспоминает о разговоре с Роси, состоявшемся под шумок за столом и в зале… Вы ведь протестанты, не так ли? – сходу ошарашила ее Роси. – Признайтесь, в этом нет ничего дурного… Какие протестанты? – не сообразила Петранка. Мы не религиозны, мой отец – коммунист… Роси снисходительно усмехнулась, блеснув хищными мелкими зубками… Я не в том смысле, в другом, психологическом. Мы, например, католики – идея плюс польза, польза плюс идея. Что, не верите?.. Петранка уловила намек, но была опережена… Есть люди – неисправимые идеалисты, они верят вопреки всему… Вопреки чему?.. Ну, вопреки изменениям условий, наступлению интересов, которое означает отступление идей и их скорый крах… Крах?! – озадаченно воскликнула Петранка… Хорошо, пусть не крах, если вас пугает само слово, пусть будет лишь отступление. Вы не согласны со мной?.. Это не отступление, а скорее усложнение, как и водится на практике, – после небольшого раздумья ответила Петранка. Роси не была согласна, за исключением последней мысли – идея сильная, но именно на уровне идеи, как мираж. Начнешь ее воплощать в жизнь, она и растворится в интересе и, к сожалению, быстро потонет в нем. Но стойте, стойте, это совсем не печально, напротив, в этом чувствуется жизнь, ведь жизнь не идея, она ее порождает и погребает, когда бурно, когда незаметно, жизнь непобедима, моя милая, мы, женщины, ощущаем это, чувствуем, я надеюсь, это-то вы не будете отрицать… Это философские вопросы, возразила Петранка и уловила тонкую насмешку в глазах своей собеседницы… Хорошо, сказала Роси, предположим, что они относятся к сфере философии. И что из того, что? В конце концов на каждый из них имеется свой ответ, на одни – утешительный, на другие – нет, но для жизни все это безразлично, да, да, вижу, вы со мной не согласны…

Петранка взяла себя в руки и не торопилась с ответом. Я пытаюсь вас понять, промолвила она… Тогда давайте попробуем плясать от печки. Вы изучаете экономику, если я правильно поняла, а я вожусь с музыкой. Иными словами, вы стремитесь преобразить мир материально, а я, скажем, пытаюсь облагородить его. Та-ак. Но какой экономической системе оказалось по силам решение этого вопроса? Ни одной. Богатые остаются богатыми, а бедные – бедными, даже если и на время они меняются местами. Та же картина наблюдается и в духовной сфере. Моцарта никогда не будут исполнять на эстраде или на пирушках, разве что на немецких. Моцарт велик и вместе с тем ничтожен, потому как он – закрытая система, нуждающаяся в консерваториях и филармониях, в зажиточной публике, для которой будущее нотариально заверено, а прошлое является торжественным воспоминанием. Вы заметили, что я перешла на высокий слог? – Петранка заметила это. – Моя мысль в том, что в самых общих чертах, глобально, как модно сейчас говорить, все вещи предопределены, вы не согласны со мной, ведь так?.. Нет, ответила Петранка, я не согласна, потому как кто же это их предопределил, бог или какая-то неведомая нам сила? В жизни все решаем мы с вами, каждое поколение для себя, кто как может… Но я как раз об этом и говорю, милочка моя… Не об этом, а совсем о другом… Хорошо, махнула рукой Роси, но вам не кажется, что в этих потугах царит однообразие, скука какая-то, ужасная тоска?.. Все зависит от того, что мы понимаем под словом «скука», сказала Петранка… Да-а, вздохнула Роси, вы и вправду протестантка. В этот миг она припомнила фразу Томы, адресованную Ивану. Нет, это не упрек, может быть, так лучше, может быть, в такой позиции сокрыт глубокий смысл, так как…

Роси не успела закончить свою мысль, так как в этот момент вмешалась ее мать и разговор наедине прекратился. Известное время Петранка находилась под воздействием рассуждений высокомерной пианистки, но затем ее увлекла общая беседа. Сейчас, улегшись в кровать, она была готова поделиться с отцом содержанием этого странного разговора, поспорить с Роси заочно, рассчитывая на отцовскую помощь, но Станчев неожиданно сообщил, что завтра они отправляются в Созополь. Арнаудову он собирался сказать, что его срочно вызвали в Софию. Покойной ночи.

– Покойной, папка, – тихо отозвалась из темноты дочка.

Это обращение его разнеживало. Он был болезненно привязан к Петранке, особенно после смерти Жечки. Эта привязанность вошла в его плоть и кровь, подумал он, вытягиваясь в кровати. А что еще нужно такому человеку, как он…

– Гриша, – сказал он Арнаудову после паузы, что еще требуется человеку, кроме доброго слова и честного взгляда?

Арнаудов попытался скрыть удивление, вызванное неожиданными словами: не перебрал ли случайно его бывший соученик?

– Ты прав, Никста, что еще?

Они долго глядели друг на друга и улыбались.

– Завтра уезжаю в Софию, срочно вызывают, – сообщил Станчев, не отводя взгляда. Арнаудов снова удивился, сказал, что сожалеет, потому как рассчитывал, что они проведут эти дни вместе. Станчев виновато пожал плечами: что поделаешь…

Обменялись домашними телефонами, договорились встретиться сначала у Арнаудовых, а потом уже у Николы. Пожали друг другу руки, Григор по-дружески посоветовал Николе не гнать машину. Станчев успокоил его, сославшись на свой опыт, к тому же он никогда не превышает скорости. Он провел взглядом удаляющуюся атлетическую фигуру Григора. В летних брюках и белой рубашке с короткими рукавами он был похож на спортивного тренера.

* * *

На следующий день они отправились в Созополь. Как и ожидалось, компания не распалась, друзья Петранки позаботились о ней, и Станчеву ничего не оставалось, как выпить с ними по чашечке кофе, перекинуться из учтивости несколькими фразами и взять курс на село. По пути он, вопреки своей привычке, не включал радио, не обращал внимания на проносившиеся мимо пейзажи, но тем не менее так и не смог сосредоточиться как следует. Мысль его витала между Арнаудовыми и друзьями дочери, среди которых выделялся высокий Наско, возможно, будущий его зять. Этот парень был сиротой из провинции, жил на содержании у своего дядьки, шахтера из Фракии. Станчев несколько раз сталкивался с этим Наско у себя дома, знакомство было достаточно беглым, а Петранка предпочитала о нем не распространяться. Он производил впечатление парня с уравновешенным характером, неразговорчивого, лицо – приятное. Пил мало, во всяком случае в присутствии Станчева, много дымил сигареты без фильтра второго сорта, имел привычку без надобности щупать пальцами кончик носа. Наско учился вместе с Петранкой, был старше ее на три года, но выглядел совсем юнцом, вероятно, из-за своих светлых волос. Станчеву было также известно, что его отец погиб в завале на открытом руднике, где работал вместе со своим братом, а мать его умерла позднее. Оценивая остальную честную компанию, Станчев приходил к утешительному выводу – все они казались одного поля ягодами, и по одежке, и по манерам. Только вот этот организованный парный выезд был ему не по душе. Он знал, что означают такие компании, с одной стороны, не хотел верить в худшее, с другой же, допускал все, что угодно. Изменились нравы, черт бы их побрал, на его глазах изменились, даже не верится. Да и его Петранка, казалось, не составляет исключения, а ему бы хотелось, чтоб дело обстояло именно так. Сам он не имел сердечных тайн от своей дочери – если не считать мимолетных флиртов, на которые изредка поддавался. Он знал, что в силу возвращающегося недуга одиночеству суждено стать его естественным состоянием, хотя ему и приходилось быть свидетелем удивительных историй с хромыми людьми. Важнее было то, что как вдовец он отказался от соблазнительных перемен, от так называемого разнообразия, страстей и любовных приключений – они были ему чужды, да и времени на них не хватало, отведенного лишь для себя времени. На второй год после смерти Жечки у него завязались близкие отношения с одной овдовевшей сослуживицей, несколько месяцев они тешились взаимностью, но Петранка постепенно взрослела, и он понял, что так продолжаться не может. Его сотрудница жила со своими детьми, так что встречаться им приходилось у него дома, в вечном страхе быть «уличенными». А на брак он не мог решиться, этот шаг перевернул бы всю его жизнь, лишил бы возможности бывать с собою наедине и, прежде всего, сказался бы на их отношениях с Петранкой, которыми он дорожил больше всего. И, побежденный, он отступил.