Александр Абердин - Летящие по струнам - скользящие по граням

• Название: Летящие по струнам - скользящие по граням
• Автор: Александр Абердин
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Что произошло бы, принеси Иисус людям не пригласительные билеты в Царство Божье, а магические знания? Что могут дать людям, соединённые вместе наука и магия? И какова будет тогда роль богов в таком мире? Обо всём этом вы узнаете в романе «Летящие по струнам - скользящие по граням». ГГ этого романа, опытный гравилетчик, командир финиширующей смены космического корабля-гравилета, после довольно жестких испытаний направляется вместе со всей своей командой «Синяя птица» с Земли 24 века на ее отражение, Землю Магии, где начался век 17-й, но на этой планете хотя и есть страна с названием Светлая Русь, история все же развивалась несколько иначе, но самое главное, что в этом мире рядом с наукой стоят колдовство и магия и именно они доминируют. Задание команды «Синяя птица» простое, изучить магию и принести ее на Землю, вот только выполнить его не так просто. Они прибыли на Землю Магии в астральных телах, вселились в тела юношей и девушек и тут вскоре выяснилось, что теперь им предстоит выиграть войну черным колдуном Чингисханом, 400 лет назад завоевавшим большую часть Азии и пошедшим в завоевательный поход на Светлую Русь.

---

Всё-таки что ни говори, а сверхдальние полёты требуют колоссальных усилий прежде всего от нас, космолётчиков, латающих по гравитационной струне. Увы, но ничего иного пока что изобрести не удалось и потому Человечество лишь слегка познакомилось с семью цивилизациями. Очень уж к ним далеко и хлопотно лететь. Тем более, что подавляющему большинству гравилётчиков после двух месяцев нервотрёпки требуется отсыпаться в анабиозе не менее восьми месяцев. Вот тут-то их и поджидает главная опасность - психическая кома. Ни один член «Синей птицы» никогда не ложился в ванну анабиоза со шлемом для вирджсёрфинга на голове. Со шлемом гипнопеда, чтобы тот загрузил в твою голову очередной курс каких-нибудь наук, которые ты потом тщетно пытался выковырять из неё через ухо, это да, но только не эти идиотские бесконечные путешествия, зачастую чисто донжуанские, по бесчисленным граням Земли в её самых неожиданных историко-социально-культурных ракурсах. В первую очередь потому, что в случае какой-нибудь нештатной ситуации на корабле, самый сильный удар обычно приходится по лёгким служебным камерам быстрого анабиоза, а уже потом по тем монументальным саркофагам, в которых лежат пассажиры.

Добрых тридцать лет я бил во все колокола, писал десятки заявлений и с пеной у рта доказывал, что гравилётчики не могут быть одновременно и вирджсёрферами, что это недопустимо и грозит таким идиотам комой, но меня никто не слышал. Более того, вирджсёрфинг хотя и не был рекомендован для того, чтобы чем-то заполнить пустоту анабиоза, отдавался на волю самого гравилётчика. Большинство космолётчиков были настроены точно также, как я и мои друзья, но иногда мне всё же доводилось встречаться с такими болванами, как те две команды сопляков, которые сейчас находились в коме и врачи пытались их из неё вытрясти. Увы, но порой на это уходит до пяти лет и после этого такого бедолагу просто списывают из космофлота. Для дальнейшей службы в военно-космических войсках такие люди уже непригодны, да, и вообще полёты в космос для них заказаны. Что с ними случается после этого и как они устраиваются в жизни я не знаю, да, и знать не хочу. Однако, как я не драл глотку, всё же напоролся в конечном итоге именно на эту беду и команду «Синяя птица» не спасли даже мои докладные записки.

На обратном пути, когда до Солнечной системы оставалось лёту всего две с половиной недели, мы на полной скорости воткнулись в гравитационный шторм, вызванный пролётом какого-то здоровенного, подозреваю, что полуторатысячника, по диаметру трубы, транспортника. Самое страшное заключалось в том, что я не мог в тот момент оборвать струну и уйти в сторону. Сделай я так, «Карфаген» мигом превратился бы в щепку, попавшую в жернова. Врубив сигнал гравитационной тревоги, я стал маневрировать больше наугад, нежели полагаясь на показания приборов, да, они в тот момент, словно сбесились, и даже компьютер мне не мог ничем помочь. Первыми не выдержали криофидеры термоядерного реактора, но с этой напастью Игорёк справился быстро. Затем «Карфаген» затрясло так, что я подумал, будто его сейчас разорвёт на части. Малыш Джонни и самая очаровательная женщина на свете Милашка Лиззи, моя подруга, уже находились в отсеке анабиоза, одетые в защитные скафандры, а по нему летали целые рои стальных и пластиковых осколков, ежеминутно нанося им раны в тот момент, когда они в экстренном порядке выводили экипаж корабля из анабиотического сна.

Увы, но они не смогли это сделать в отношении восемнадцати идиотов, которые решили скоротать время за просмотром очередной душещипательной истории, а точнее пережить её вслед за тем вирджсёрфером, который посетил какую-то из Земель и прожил там несколько лет в теле местного жителя. Вот тут-то и случилось то, что снится шеф-пилотам в качестве самого страшного кошмара - авария в зоне СВЧ-переноса энергии. Гарик, москвич, как и я, с которым мы дружили с детства, бросился туда вместе со своими ремонтными роботами, этими бесстрашными железными парнями. Я не знаю какой силой воли нужно обладать, чтобы продолжить работу тогда, когда ты горишь внутри скафандра полной защиты. Все роботы моего друга, с которым мы делили даже Лиззи и ей это нравилось больше всего на свете, сгорели на четыре минуты и семнадцать секунд раньше, пока Вилли не вынес Игоря из этого отсека реактора и не загрузил его в робохирурга вместе с уцелевшим, чёрт его подери, скафандром. Этому проклятому железу ничего не сделалось, а вот от нашего друга, тихого, застенчивого, но бесконечно преданного «Синей птице» парня, остался лишь головной мозг и половина спинного. И ему за это присудили не орден «Доблести», а десять лет каторги.

Врачи сказали мне, что у него всё же есть шансы выкарабкаться, но я даже не знаю, сообщат ли мне мои тюремщики об этом. Три пожизненных срока без права на обжалование с пятнадцатью годами одиночного заключения, это та же смертная казнь, только растянутая на долгие четыреста пятьдесят лет и тебе не дадут так просто уйти из жизни. Попробуй я разбежаться в камере и разбить себе башку об стол или металлический стул, силовое поле меня моментально остановит. Нет, кончать жизнь самоубийством мне нужно было тогда, когда на Плутоне нас всех, кто не получил травм и мог двигаться самостоятельно, с борта «Карфагена» пересадили не на лёгкий челнок-лифт, а на какую-то летающую в космосе казарму. Вот тогда у меня ещё был шанс легко и быстро покончить со всем этим чудовищным маразмом, а теперь я стоял посреди камеры, мои руки и ноги были наконец, впервые за три месяца свободны, но мне хотелось в этот момент только одного - умереть. Только так я и мог выразить свой протест против всего этого чудовищного произвола. Увы, но я был полностью лишен этой возможности и первое, с чем нас всех ознакомили, так это именно с этим пунктом устава тюрьмы.

Койка была пристёгнута к стене электрическими замками, завтраком меня накормили чуть более получаса назад, причём вполне приличным, и я, не зная, что мне делать, обессилено упал на пол, сжался в комок и сначала тихо зарычал, а потом просто завыл, как собака на луну. Мне было так больно и тоскливо на душе, что я ничего не мог с собой поделать и пролежал так на полу почти целые сутки, до тех пор, пока световые панели на потолке снова не начали светиться. Моё психическое самочувствие в марсианской тюрьме никого не волновало, да, и волновать не могло, ведь в этом боксе, скорее всего, даже не было людей, одни только роботы-надзиратели, вооруженные электрошокерами и слезоточивым газом для наказания за всякое буйство и неподчинение их приказам. Когда свет зажегся, мне ничего не оставалось делать, как подняться с жесткого пола, раздеться и встать под душ, что я должен был сделать ещё вчера. После этого я сунул свою робу подследственного в открывшийся в стене люк, оделся в тюремную синюю робу, куда больше похожую на нормальную одежду, и подошел к столу. Если я не буду есть больше двух суток, то меня станут кормить принудительно. Поэтому я сел за стол и из стены тотчас выдвинулся стальной лоток с тюремной жратвой и эластичной пластиковой ложкой.

Еда в марсианской тюрьме оказалась даже лучше, чем на борту плутонианского тюремного космического корабля, о существовании которого я, по своей наивности, раньше и не догадывался. Счастливчик Мэт всегда был образцом собранности, исполнительности и дисциплинированности. За все долгие годы службы я не то что на гауптвахте, а даже под домашним арестом не был. И не мудрено, ведь я пошел на флот добровольцем, так как хотел летать к звёздам и больше ни о чём другом не мечтал. Поэтому на все тяготы службы я смотрел философски, да, и их особенно-то и не было. Впрочем, я ведь не знаю другой жизни кроме той, которой прожил сорок шесть лет, если вычесть те годы, которые у меня ушли на холодный сон. Во всяком случае служба, а также порядки, заведённые в военном космофлоте, меня никогда особенно не раздражали. Всегда в коллективе, всегда рядом с тобой твои друзья, а с тех пор, как я снова встретил Гарика и предложил ему создать команду «Синяя птица», которая сложилась за считанные недели и с первых же дней превратилась в самую настоящую семью, в которой даже не я, а Малыш Джонни, наш чернокожи гигант и добрый папочка был за старшего.

Да, так оно и было и когда что-то случалось, я шел за советом именно к нему, но никогда, чтобы на что-то жаловаться. Это на борту космического корабля моё слово было законом, а спустившись с борта я отдавал бразды правления в его руки. Джонни и его подруга Элен были нашими папой и мамой. Впрочем, иногда Элен была ещё и моей любовницей, но такое у нас это считалось вполне естественным делом, вот только никто и никогда не нарушал одного единственного правила - два мальчика одна девочка это ещё куда ни шло, две девочки один мальчик тоже простительно, но никогда мальчик с мальчиком или девочка с девочкой. Элен частенько пропесочивала меня, Гарика и Лиззи за то, что мы спим втроём, сотни раз предлагала нам взять в команду пятую женщину, но мы как-то умудрялись спускать всё на тормозах. Нам ведь втроём было очень хорошо, да, и не так уж и часто мы спали именно втроём в одной постели. Только тогда, когда этого очень хотела Лиззи. Вот чего у нас в команде точно не было, так это совместных детей, но мы хотели полетать ещё лет пятьдесят вместе, а затем забраться в какую-нибудь глушь, на тихую и уютную планету, и стать там мирными фермерами.