Антология - Русские песни и романсы

• Название: Русские песни и романсы
• Автор: Антология
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Лирика
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00510-X

В книге собраны произведения русских поэтов XVIII — начала XX вв., ставшие песнями и популярными романсами. Наряду с выдающимися поэтами здесь широко представлены малоизвестные и забытые авторы, чьи стихотворения прочно вошли в историю русской вокальной лирики.

* * *

Тексты печатаются по изданиям: «Песни русских поэтов» (Библиотека поэта. Большая серия). Л., Советский писатель, 1988, и по нотным публикациям песен и романсов

Вступительная статья и составление Виктора Евгеньевича Гусева.

---

Неизвестные авторы

* * *

По пыльной дороге телега несётся,
В ней по бокам два жандарма сидят.

    Сбейте оковы,
    Дайте мне волю,
    Я научу вас свободу любить.

Юный изгнанник в телеге той мчится,
Скованы руки, как плети висят.

    Сбейте оковы… и т. д.

Дома оставил он мать беззащитную,
Будет она и любить и страдать.

    Сбейте оковы… и т. д.

Дома оставил он милую сердцу,
Будет она от тоски изнывать.

    Сбейте оковы… и т. д.

Вспомнил он, бедный, дело народное,
Вспомнил, за что он так долго страдал.

    Сбейте оковы… и т. д.

Вспомнил и молвил: «Дайте мне волю,
Я научу вас свободу любить».

1860-е или 1870-е годы * * *

По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.

Идёт он густою тайгою,
Где пташки одни лишь поют,
Котёл его сбоку тревожит,
Сухие коты ноги бьют.

На нём рубашонка худая,
Со множеством разных заплат,
Шапчонка на нём арестанта
И серый тюремный халат.

Бежал из тюрьмы темной ночью,
В тюрьме он за правду страдал —
Идти дальше нет больше мочи,
Пред ним расстилался Байкал.

Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбацкую лодку берёт
И грустную песню заводит —
Про родину что-то поёт:

«Оставил жену молодую
И малых оставил детей,
Теперь я иду наудачу,
Бог знает, увижусь ли с ней!»

Бродяга Байкал переехал,
Навстречу родимая мать.
«Ах, здравствуй, ах, здравствуй, мамаша,
Здоров ли отец, хочу знать?»

— «Отец твой давно уж в могиле,
Сырою землею зарыт,
А брат твой давно уж в Сибири,
Давно кандалами гремит.

Пойдём же, пойдём, мой сыночек,
Пойдём же в курень наш родной,
Жена там по мужу скучает
И плачут детишки гурьбой».

1880-е годы * * *

Солнце всходит и заходит,
А в тюрьме моей темно.
Дни и ночи часовые,
    Да э-эх!
Стерегут моё окно.

Как хотите стерегите,
Я и так не убегу,
Мне и хочется на волю,
    Да э-эх!
Цепь порвать я не могу.

Ах! вы цепи, мои цепи,
Вы железны сторожа!
Не сорвать мне, не порвать вас,
    Да э-эх!
Истомилась вся душа.

Солнца луч уж не заглянет,
Птиц не слышны голоса,
Как цветок и сердце вянет,
    Да э-эх!
Не глядели бы глаза!

(1880-е годы)

Байкал

Грозно и пенясь, катаются волны.
Сердится, гневом объятый, широкий Байкал.
Зги не видать. От сверкающей молньи
Бедный бродяга запрятался в страхе меж скал.

Чайки в смятенье и с криком несутся.
А ели как в страхе дрожат.
Грозно и пенясь катаются волны,
Сердится, гневом объятый, широкий Байкал.

Чудится в буре мне голос знакомый,
Будто мне что-то давнишнее хочет сказать.
Тень надвигается, бурей несомая,
Сколько уж лет он пощады не хочет мне дать!

Буря, несися! Бушуй, непогода!
Не вас я так крепко страшусь.
Тень надвигается, бурей несомая,
Гонится всюду за мной, лишь я не боюсь!

Вторая половина XIX века * * *

Когда на Сибири займётся заря
И туман по тайге расстилается,
На этапном дворе слышен звон кандалов —
Это партия в путь собирается.
Каторжан всех считает фельдфебель седой,
По-военному ставит во взводы.
А с другой стороны собрались мужички
И котомки грузят на подводы.
Раздалось: «Марш вперёд!» — и опять поплелись
До вечерней зари каторжане.
Не видать им отрадных деньков впереди,
Кандалы грустно стонут в тумане.

Вторая половина XIX века * * *

Глухой, неведомой тайгою,
Сибирской дальней стороной
Бежал бродяга с Сахалина
Звериной узкою тропой.

Шумит, бушует непогода,
Далёк, далек бродяге путь.
Укрой тайга его глухая, —
Бродяга хочет отдохнуть.

Там далеко за тёмным бором
Оставил родину свою,
Оставил мать свою родную,
Детей, любимую жену.

«Умру, в чужой земле зароют,
Заплачет маменька моя,
Жена найдёт себе другого,
А мать сыночка никогда».

Вторая половина XIX века

С. С. Синегуб

Дума ткача

Мучит, терзает головушку бедную
    Грохот машинных колёс;
Свет застилается в оченьках крупными
    Каплями пота и слёз.

«Ах, да зачем же, зачем же вы льетеся,
    Горькие слёзы, из глаз?
Делу — помеха; основа попортится!
    Быть мне в ответе за вас!

Нитка порвалась в основе, канальская,
    Эка, канальская снасть!
Ну, жизнь бесталанная! Сколько-то на душу
    Примешь мучениев — страсть!

Кашель проклятый измаял всю грудь мою,
    Тоже болят и бока,
Спинушка, ноженьки ноют, сердечные,
    Стой целый день у станка!

Шибко измаялся нынче, — присел бы я,
    Кабы надсмотрщик ушёл.
Эх, разболелися бедные ноженьки,
    Словно вёрст сорок прошёл!..»

Взором туманным обводит от ткацкую,
    Нет ли надсмотрщика тут;
Сел бы, — торчит окаянный надсмотрщик —
    Вмиг оштрафует ведь плут!

Грохот машин, духота нестерпимая,
    В воздухе клочья хлопка,
Маслом прогорклым воняет удушливо:
    Да, жизнь ткача нелегка!

Стал он, бедняга, понуривши голову,
    Тупо глядеть на станок.
Мечется, режет глаза наболевшие
    Бешеный точно челнок.

«Как не завидовать главному мастеру,
    Вишь, на окошке сидит!
Чай попивает да гладит бородушку,
    Видно, душа не болит.

Ласков на вид, а взгляни-ка ты вечером;
    Станешь работу сдавать,
Он и работу бранит и ругается,
    Всё норовит браковать.

Так ведь и правит, чтоб меньше досталося
    Нашему брату ткачу.
Эх, главный мастер, хозяин, надсмотрщики,
    Жить ведь я тоже хочу!

Хвор становлюся; да что станешь делать-то,
    Нам без работы не жить —
Дома жена, старики да ребятушки,
    Подати надо платить.

Как-то жена нынче с домом справляется,
    Что нам землица-то даст?
Мало землицы; плоха она, матушка,
    Сущая, право, напасть!

Как сберегу, заработавши, денежки,
    Стану домой посылать…
Сколько за месяц-то нынче придётся мне
    Денег штрафных отдавать?

Эх, кабы меньше… О господи, господи!
    Наш ты всевышний творец!
Долго ли будет житьё горемычное,
    Скоро ль мученью конец?!»

Конец 1872 или начало 1873

Д. А. Клеменц

Барка (На голос «Дубинушки»)

Ой, ребята, плохо дело!
Наша барка на мель села —
    Ой, дубинушка, ухнем!
    Ой, зелёная, сама пойдёт!

Белый царь наш — кормщик пьяный,
Он завёл нас на мель прямо.
    Ой, дубинушка… и т. д.

Шли теченью мы навстречу —
Понатёрли лямкой плечи.
    Ой, дубинушка… и т. д.

Жгло нас солнцем полуденным,
Секло дождичком студёным.
    Ой, дубинушка… и т. д.

Ой, сидела барка грузно,
И вести было натужно!
    Ой, дубинушка… и т. д.

Господа на ней сидели,
Веселились, песни пели.
    Ой, дубинушка… и т. д.

Силы нашей не жалели,
Всё скорей велели.
    Ой, дубинушка… и т. д.

Они били нас дубиной,
А кормили нас мякиной.
    Ой, дубинушка… и т. д.

Нашей баркой заправляли,
Нам же пикнуть не давали.
    Ой, дубинушка… и т. д.

От такого управленья
Стала барка без движенья.
    Ой, дубинушка… и т. д.

Из-за глупости дворянской
Не стоять барке крестьянской.
    Ой, дубинушка… и т. д.

Чтоб придать ей снова ходу —
Покидаем бар мы в воду!
    Ой, дубинушка… и т. д.

Чтобы барка шла вернее —
Надо лоцмана в три шеи!
    Ой, дубинушка… и т. д.

И тогда охотно, смело
Снова примемся за дело!
    Ой, дубинушка, ухнем!
    Ой, зелёная, сама пойдёт!

(1873)

Доля