Константин Бальмонт - Из несобранного

• Название: Из несобранного
• Автор: Константин Бальмонт
• Жанр: Русская классическая проза

---

То, что я рассказываю, я рассказываю так, как это было. То, что пришло к нам в нашу убогую замученную жизнь и чему объяснения я не нашел и доселе, повторило свое знобящее жизнью и сковывающее непреодолимым страхом явление, многоликое, многоразное, несосчитанное, несчитанное, упорно повторяющееся, всегда причиняя нам ущерб, делая мало-помалу самую жизнь в этом странном доме невозможной, всегда грозя, что в миг тишины будет в той или иной комнате падение предмета, всегда угрожая чем-то еще б(льшим, преследующим и неустранимо-враждебным.

Мы бывали много раз в одной комнате втроем. В запертом доме. Одна входная дверь, она заперта на ключ и на крючок. Заперты все фортки в окнах с двойными рамами. Наша половина отделялась от хозяйской половины дома глухой стеной, настолько плотной, что голоса от них к нам или от нас к ним доходили лишь неясно, если кричать во весь голос. А кричать в свое время пришлось. И вот в то время, как мы в столовой пьем все трое чай, в кухне с дребезжаньем падает с подставки на пол пустое ведро. Мы все бежим в кухню. Там никого нет. В то же мгновение в столовой, откуда мы только что выбежали, падает со стола и разбивается вдребезги чашка. Мы гонялись как безумные за невидимым врагом. Но он, если это был он, а не какое-то непостижимое нечто, безглазое, безрукое, безногое, но видящее и слышащее малейший шепот, и перебегающее с легкостью ветра куда захочет,- он, незримый несодружественник, издевался над нами с изобретательностью всегда новой, и досягнуть его было нельзя. А после такой безумной охоты за незримым мы, все трое, в особенности я и Елена, впадали в жалкое отчаянье. Мирра странным образом была душевно сильнее и спокойнее, чем мы. Она даже не раз утешала нас. А иногда, когда ее не было дома, то есть она была в доме, где квартировала семья Григория В., или когда она уже крепко спала, я с Еленой после двух часов напряженного выслеживанья и преследованья неуловимой вражьей силы, мы садились как обиженные дети ко мне на кровать, брали друг друга за руки - это была последняя самозащита - и плакали горькими слезами.

Посуда билась, предметы ломались, бутылки с молоком или с керосином падали со стола на пол и разбивались. Все увеличиваясь в злокозненности, эти явления становились все более угрожающими. Кипящий самовар, когда Елена только что повернулась спиной к нему, чтобы что-то взять, упал со всего размаху на пол и обварил ей ногу. Большая декоративная тумба - подставка для цветов, стоявшая в столовой, когда Елена и Мирра проходили мимо нее в коридор, ринулась им вослед и больно ушибла девочку. Но не эти случаи, не такие, были для нас самыми жуткими. Всего страшнее и невыносимее были немедленные ответы действием на мой сговор о чем-нибудь с Еленой, сговор на ухо, еле слышным шепотом. Больше того - ответ на безглагольную, немую мысль.

Мы ходили к Гвоздевым и расспрашивали, что это может значить. Они смеялись над нами и говорили, что мы выдумываем. Мы указали на количество побитых и поломанных вещей. Хозяин махнул рукой и, ограничившись безмолвной усмешкой, ушел к своим козам. А хозяйка, с некоторого времени ставшая к нам очень неприязненной, хотя мы аккуратно платили ей ежемесячную плату и всегда были с ней вежливы, сказала со злорадством:

- Да вы посмотрите хорошенько за вашей девочкой. Она у вас чудная. Это все она делает.

Негодяйка! Она знала, чем наилучше отравить измученную душу. Я несколько раз невольно следил за Миррой. Дикий вздор. Я помню, раз, когда Елена была в кухне, а я в своей комнате, я, услышав подозрительный шорох в коридоре, тихонько подошел к стене, отделявшей мою комнату от комнаты Мирры, и стал смотреть в тонкую щелку в стене, что она делает. Она лежала на постели, около подушки на стуле стояла свеча. Миррочка с самозабвением читала какую-то книгу. В то время как я смотрел на нее в щелку, в столовой, около самой моей двери, со всего размаху ударился об пол стул.

Когда раз, после напрасных ожиданий нескольких недель, прачка принесла большой запас чистого белья, мы расплатились и по уходе ее заперли выходную дверь. Миррочка сидела в столовой, читала и пила чай. Мы положили всю огромную кипу белья на кушетку в спальне Елены и Мирры. Вышли из нее, и в коридоре я, наклонившись к уху Елены, тихохонько шепнул ей:

- Войдем опять в твою спальню и осмотрим всю комнату.

Мы вошли, посмотрели под кроватями, освидетельствовали все предметы, снова, в сотый раз, посмотрели, нет ли каких-нибудь дыр или щелей в углах на полу. Вышли в коридор. Я опять шепнул Елене:

- Войдем еще раз, я не проверил, заперты ли фортки.

В этой комнате было большое итальянское окно, справа и слева, вверху, по фортке. Я сам проверил их. Они были заперты. Я отпер их и снова запер. Мы вышли в столовую, замкнув комнату на ключ. Мы не успели прикоснуться к нашему чаю, как в только что оставленной нами комнате что-то рухнуло с таким грохотом, как будто упал большой чугунный предмет. Мы бросились все трое в ту комнату, и я поистине замер. Все белье валялось в беспорядке на полу, и это белье-то прогудело чугунным гудом. Обе фортки сверху окна были настежь распахнуты. Узкие фортки, через которые не смог бы ни войти, ни выйти даже наш погибший кот. А я его в ту минуту вспомнил, и вспомнил его предсмертное мучение, и вряд ли часто в жизни я испытывал такую острую душевную боль, как в ту минуту.

И еще один случай. Я привез Елене и Мирре из Москвы, куда ездил к издателю за деньгами, краюшку белого хлеба и случайно мною раздобытое яблоко. Куда спрятать эти вещи? Мы обсуждали это с Еленой. Мы решили спрятать их в висящий на стене в столовой небольшой резной деревянный шкапчик, где хранились заветные - фамильная драгоценность - хрустальные стаканчики. На этот шкапчик еще ни разу никак не покушалась незримая злая сила. Объясняясь друг с другом даже не шепотом, а знаками, мы решили положить хлеб и яблоко в стенной шкапчик. Когда через несколько минут мы вышли в коридор, чтоб одеться и выйти на воздух, шкапчик сорвался со стены и упал на пол. Когда мы подбежали к нему из коридора, дверца шкапчика была открыта, стаканчики все целы, ни хлеба, ни яблока не оказалось нигде.

Как гаснет тусклая заря, длинная, долгая, невеселая зимняя заря, так день за днем и ночь за ночью вся душевная сила была из нас испита. Так больше жить было нельзя. Да и невозможно уже было оставаться в этом доме. Вся почти посуда была перебита.

Я снова поехал в Москву. Купить еды. Мужики ничего больше нам не давали и за деньги. Нам несколько помогали семья В. и еще знакомая семья Р., о которой скажу сейчас. Когда я возвращался из Москвы, поезд, на котором я ехал, стал на промежуточной станции, и нам, пассажирам, сказали, что, может быть, он пойдет дальше завтра, а может быть, и дня через три либо четыре. Пассажиры пошли пешком кто куда. Я - верст за двенадцать в Ново-Гиреево. Добравшись, измученный, часов в девять или в десять ночи, я добрел до своей злополучной дачи и нашел квартиру нашу запертой снаружи, на двери висел замок. У хозяев в окнах была тьма. Полный тревоги и недоумения, я постучал к Гвоздевыми дважды и трижды. Они не ответили. До знакомых Р. было ближе всего. Я решил пойти туда, не там ли мои. Семья Р. была семья еврейская и состояла из пяти очень милых и добрых сестер, отлично говоривших по-русски и охотно делившихся с нами, когда у них самих что было, и хлебом, и молоком. Кроме этих девушек, была и старуха-мать, вдова раввина, не говорившая по-русски почти ни слова. Я постучался. Мне не сразу отперли. Вышла со свечой старуха и провела меня в комнаты, молча. Все девушки были где-то на вечере. С трудом мы объяснились со старухой.

- Случилось,- сказала она, смотря на меня жутко и мрачно.

- Что случилось? Никакого несчастья с моими?

- Случилось,- повторила она.- Там никто-никого больше - ушли.

Я бросился к В. Меня ждала и радость, и удивительная повесть. Меня встретил Григорий В., счастливый и смеющийся. Его выпустили из тюрьмы. А на рассказы наши о вражьей силе и на рассказ Елены о том, как она ушла из дому, он, не веря ничему, лишь посмеивался.

- Изнервничались вы, господа,- говорил он.

Конечно, изнервничались. Но при чем тут нервы? Или у разбивающихся чашек и бутылок и у проломленного самовара тоже нервное расстройство? Или от расстройства чувств и от умопомрачения произошло в заклятых комнатах, где мы мучились, все то, что случилось за сутки моей поездки в Москву? Елена и Мирра тоже были со мной в Москве, но вернулись в тот же день к вечеру, а я остался ночевать в негостеприимной московской квартире. Как только наступили сумерки, Гвоздев выполз от своих коз и отправился чай пить с своей благоверной. А на нашей половине дома началось падение предметов, то в одной комнате, то в другой. Это продолжалось, с небольшими перерывами, до ночи. Вся остававшаяся посуда была перебита до последней чашки и тарелки. Ничего не оставалось делать, как лечь спать. К тому дело и шло, но со стола полетел на пол и погас ночник. Спичек как на грех не оказалось больше ни одной. Утварь и мебель с грохотом начали летать из комнаты в комнату. Объятая волнением Елена стала барабанить руками в стену к хозяевам и кричать, чтоб они принесли свет. Они хранили подлое молчание. Полет предметов продолжался. Елена снова сильно постучала в стену и крикнула, что, если хозяева тотчас же не придут, она выйдет на улицу, позовет соседей и расскажет обо всем. Тогда чертоликий Гвоздев и его лицемерная супруга пришли и принесли спичек. Никакого изъяснения совершившемуся они не пытались давать. Впрочем, полет предметов прекратился тотчас же, как хозяева пришли со спичками и зажгли свет.