Кэтрин Джинкс - Инквизитор

• Название: Инквизитор
• Автор: Кэтрин Джинкс
• Издательство: Издательство «Иностранка»
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-94145-409-0

Кэтрин Джинкс живет то в Австралии, то в Канаде, но всю свою жизнь увлеченно изучает Средневековье, эпоху Крестовых походов и великих рыцарских орденов, рвавшихся к власти в Европе и Азии. Об этой эпохе она пишет и свои книги, пользующиеся неизменным успехом в англоязычном мире. Новый роман Джинкс переносит нас во Францию XIV века, в годы, когда католическая церковь ведет войну на уничтожение с еретиками-альбигойцами. Движение альбигойцев или катаров, отвергавших церковную иерархию и папство, охватило, начиная с XII века, всю южную Францию, увлекая и знать, и простолюдинов. Дело о катарской ереси расследует инквизиционный суд, составленный из монахов-доминиканцев, но следствие обрывается зверским убийством старшего инквизитора отца Августина. Поиски убийцы возвращают его подчиненного, брата Бернара, к запутанным событиям пятидесятилетней давности. На пути к разгадке Бернар не только узнает страшную тайну отца Августина и обнаруживает предателя в своем ближайшем окружении, но и встречает свою любовь.

---

Время настало. На Тебя, Господи, уповаю, молился я, избави меня от руки притеснителя, по правде Твоей избави меня и освободи меня!

Я сунул палец в горло, и меня вырвало на пол. Затем я снова лег, прижимая к груди нож, и натянул одеяло до подбородка. Сначала, когда я позвал в первый раз, мой голос был похож на скрип, я запищал, как крысы, шнырявшие из угла в угол по караульной. Однако, прочистив горло, я смог извлечь больше воздуха из легких, и мои призывы зазвучали громче. Более настойчиво. Повелительно.

— Понс! — кричал я. — Понс, помогите мне!

Ни шороха в ответ, хотя эхо моих криков в тишине грохотало как гром.

— Понс! Мне дурно! Понс, пожалуйста!

А что, если дозор услышит меня прежде Понса? Такая возможность до сих пор не приходила мне в голову.

— Понс! Понс!

А что, если он не захочет прийти? Что, если я обречен лежать здесь, в зловонии своей рвоты, до рассвета или еще дольше?

— Помогите, Понс! Мне дурно!

Наконец, ворчание и шаркающие шаги возвестили приближение тюремщика. Их сопровождал голос жалобно хнычущей женщины.

Его жена шла вместе с ним.

— Что такое? — зарычал он, гремя ключом в замке. — Что стряслось?

Я молчал. Дверь со скрипом отворилась, и на пороге возникли две фигуры, черные на фоне освещенного лампой коридора. Одна из них — тюремщик — помахала рукой у лица.

— Фу! — сказал он. — Ну и вонь!

— Он тут напакостил?

— Отец Бернар, что случилось?

Напрягаясь, я пробормотал нечто неразборчивое и застонал. Тюремщик приблизился.

— Он сам может за собой убрать! — раздраженно заметила женщина, но ее муж велел ей помалкивать. Он ступал опасливо, пытаясь не наступить в лужу рвоты, неразличимую при плохом свете. Подойдя к кровати, он наклонился и заглянул мне в лицо.

— Вы заболели? — спросил он.

Я протянул к нему слабую, дрожащую руку. Вцепившись в его плечо, я умоляюще шепнул, чтобы он наклонился пониже. Нахмурившись, он приблизил ухо к моим губам.

И вдруг заметил нож у своего горла.

— Велите ей принести лампу, — прошептал я.

Я увидел, как блеснули его зубы. Я увидел, как сверкнули его глаза.

— Принеси лампу! — хрипло приказал он.

— Что?

— Принеси лампу, женщина! Быстро!

Бормоча ругательства, она пошла исполнять его приказ. Пока ее не было, я сказал ее мужу, очень тихо, что когда она вернется, он должен попросить ее закрыть дверь. Удивительно, но я не ощущал ни стыда, ни отвращения, хотя его пульс бешено колотился у меня под рукой и дыхание нагревало мне щеку. Зато я ощущал в себе холодную ярость и тяжелое нетерпение, которое не было, боюсь, тем мужеством, которое дарует Бог, но чем-то более низким, недостойным.

— Если вы скажете какую-нибудь глупость, — шипел я, — вы умрете. Вы умрете, Понс. Это ясно?

Он кивнул едва заметно. Когда пришла его жена, он сказал: «Закрой дверь», и в тот краткий миг, когда она повернулась спиной, я сел, спустив ноги с кровати.

Увидев, что я делаю, она раскрыла рот от изумления.

— Один крик — и он умрет, — предостерег я. — Поставьте лампу на пол.

В ответ она только всхлипнула.

— Поставьте лампу на пол, — повторил я.

— Ради бога, опусти лампу! — взмолился мой пленник. — Ну же! Быстрей!

Она подчинилась.

— Теперь — видите этот пояс? И тот чулок? В ногах кровати? — Я говорил, не сводя глаз с Понса. — Возьмите чулок и свяжите ему ноги. Вяжите крепко, иначе я отрежу ему ухо.

Я, конечно, не сделал бы ничего подобного. Но мой тон, должно быть, звучал убедительно, потому что женщина заплакала. Я слышал, как она возится; я слышал, как звякнула пряжка; потом увидел ее перед собой с моим кожаным поясом в руках.

Я заставил тюремщика сесть на пол, положив руки на колени, где я мог видеть их. Я смотрел, как его жена стягивает ему ноги, и объяснял ей, как это следует делать. Когда все было готово и его руки были привязаны к кровати у него за спиной, я проверил, крепки ли его путы, не убирая ножа от его горла. Наконец, я сунул ему в рот примочку.

— Теперь снимите с него пояс, — велел я. Ибо Понс, хоть и явился полуодетым, не забыл про пояс, — оттого, наверное, что на нем висели ключи. — Дайте сюда ключи. Нет, без пояса. Я хочу, чтобы вы связали себе ноги этим поясом. А я свяжу вам руки.

— Пощадите моих деток, — всхлипывала глупая женщина, возясь с плетеным поясом мужа. Я заверил ее, что не трону ее детей, если только она не поднимет шум. И, надежно прикрутив ее руки к кровати с помощью другого чулка, я заткнул ей рот одним из ее носков.

— Простите меня, — сказал я, поднимаясь наконец, чтобы взглянуть на дело рук своих при свете лампы (которая явилась нежданным подарком). — Простите меня за запах. Так получилось.

Если бы Понс мог убить меня тогда, он бы так и сделал. Но ему пришлось ограничиться горящим взглядом, полным ненависти, естественной для мужчины, которого унизили на глазах жены. Что же до меня, то я подошел к двери, осторожно приоткрыл ее и выглянул наружу. Никого не было. Я не услышал ни звука. Мысленно вознеся молитву, я выскользнул в коридор и запер за собой дверь. Твердо уповал я на Господа, и Он приклонился ко мне и услышал вопль мой[113]. Как чудесно пока происходило мое спасение! Как легко дался мне первый его шаг!

Но я понимал, что у меня нет причин ликовать, поскольку мне еще не известен порядок передвижения дозора. Я знал только, что скоро должна заступить утренняя смена; сторожа могут находиться в кухне тюремщика или по дороге туда. Брат Люций, может быть, еще не пришел. Немало преград могло возникнуть на пути моего побега.

Более того, Понс с женой уже начинали шуметь. Рано или поздно им удастся выплюнуть свои кляпы или освободиться от своих пут; рано или поздно кто-нибудь их услышит. Я знал, что у меня очень мало времени. Тем не менее я должен был продвигаться с величайшей осторожностью, шаг за шагом вниз по лестнице, сдерживая дыхание и прислушиваясь, чтобы не пропустить приближение дозора. К несчастью, кто-то из заключенных в murus largus был болен. Эхо его жалоб и проклятий, брань, сыпавшаяся на него со всех сторон от тех, кому он мешал спать, не позволяли мне различить приглушенный ритм приближающихся шагов. Однако когда я достиг южного коридора, то он был пуст, если не считать наполнявших его стонов, и храпа, и проклятий, которые, должно быть, происходили от духов, такими бесплотными они казались (благодаря тому обстоятельству, что люди, порождавшие их, были заперты за толстыми дверьми). И мне подумалось, что этот шум скроет мое собственное осторожное продвижение.

И вот, определив камеру, в которой, по моим расчетам, находились Иоанна и остальные, я приблизился и позвал ее, не боясь, что меня услышит далекий дозор.

— Иоанна? — позвал я, нервно вглядываясь в даль каменного коридора. — Иоанна!

— Б-бернар? — раздался ее слабый и полный недоверия отклик. Я собрался снова произнести ее имя, но меня упредил донесшийся откуда-то приглушенный смех. Напрягая слух, я опознал звон кольчуги и топот тяжелых башмаков. Но с какой стороны?

С лестницы, — решил я. Дозор поднимался с нижней площадки.

По счастью, тюрьма в Лазе расположена в одной из сторожевых башен, ибо все городские башни снабжены винтовыми лестницами. И посему я смог отступить наверх, не будучи замечен с нижнего уровня и абсолютно неслышно, благодаря стонам больного арестанта. Притаившись на верхней площадке лестницы, зная, что караульная и ее пленники находятся всего в четырех шагах от меня, я представлял себе схему передвижения двоих вооруженных служащих и молил Бога, чтобы они пошли своим привычным путем.

Обычно они не заходили на верхний этаж, поскольку там не было заключенных. Но если Понс изменил маршрут, то мне угрожала серьезная опасность.

— Господи! к Тебе взываю: поспеши ко мне, внемли голосу моления моего, когда взываю к Тебе, — молил я. — Сохрани меня от силков, поставленных для меня, от тенет беззаконников. Падут нечестивые в сети свои, а я перейду.

Вообразите себе мою радость и благодарность, когда тяжелая поступь, звон оружия, и громкий обмен репликами стали удаляться. Раздался грубый стук и еще более грубый приказ: «Заткнись, или я тебе язык отрежу», после чего установилась мертвая тишина, означавшая, что повеление было адресовано больному узнику.

Я дождался, пока стражников не стало слышно, зная, что они должны обойти весь murus largus, прежде чем снова спуститься в murus strictus. Если я потороплюсь, то успею вывести беглянок впереди дозорных. Но мне придется действовать очень-очень быстро.

А также очень-очень тихо.

Снова добравшись до камеры Иоанны, я не стал возвещать о своем приходе. Я просто снял засов с двери, вздрагивая от каждого лязга и скрипа, и распахнул ее, чтобы воссоединиться с моей возлюбленной. Она стояла передо мной (цела и невредима, слава Богу!) и я бы заключил ее в объятья, если бы обстоятельства более к тому располагали. При тусклом свете она казалась подурневшей; ее волосы были в беспорядке, ее красота померкла. И все же я любил ее еще нежнее, за ее неумытое лицо и нахмуренные брови.