Олег Приходько - Реквием для свидетеля

• Название: Реквием для свидетеля
• Автор: Олег Приходько
• Издательство: АОЗТ издательство "ЭКСМО"
• Жанр: Боевик
• Год: 1996
• ISBN: 5-85585-908-8

Гениального хирурга, хирурга от Бога — Владимира Першина коллеги называют Моцартом. Унаследовавший от матери любовь к произведениям выдающегося композитора, Першин даже оперирует под его музыку. Но однажды его спокойная и счастливая жизнь кардинально меняется. Вооруженные люди вывозят Моцарта за город и под дулами автоматов заставляют оперировать криминального авторитета по прозвищу Граф.

---

— Рядом с мужем! — с вызовом ответил за него женский голос, этим было сказано многим больше, чем если бы его просто попросили выйти вон.

«Вот и они тоже… но почему?.. за что?.. Да, я мог бы не приходить, но я пришел сюда — без корысти и неправды за душой, я хотел помочь, но, похоже, о помощи лучше не говорить — она не будет принята, как не примут меня ни эти люди, ни другие: повсюду, где я появляюсь, одни несчастья, одни ссоры, словно на мне висит колокольчик прокаженного. Но тогда объясните же мне мое место, покажите тот остров, где обустроен мой лепрозорий!..»

— На Домодедовском. Завтра в два часа, — ответил бывший пациент, боясь быть услышанным остальными.

— Спасибо, — Першин и в самом деле был ему благодарен за эту малость.

«…А это — Федор. Красавец был и умница, военный человек… Вот эту фотокарточку он прислал из Кабула… Говорят, Президент был несправедлив к нему… Вы знаете, его машину взорвали здесь у дома… Очень большой заряд был, ничего не осталось, хоронить было совсем нечего… Он Луизу обожал, и она его… Душа в душу жили… — слышался монотонный женский голос из спальни. Першин заглянул в приоткрытую дверь и увидел четырех женщин, сидевших на кровати и листавших большой альбом в старинном сафьяне. — … А это они в Гаграх. Я помню, как они ездили туда в первый год женитьбы, мы провожали их на вокзал с покойным Анатолием Леонидовичем… Луизочка в Северодвинске на открытии филиала своего детища. Федор тогда был за границей… Вот их машина — та самая, в которой…»

Першин вышел, окончательно поняв, что никогда и ни за что не вернется больше в эту квартиру. Медленно, ступеньку за ступенькой преодолел лестничный пролет. На площадке этажом ниже задержался, прикуривая, и услышал хлопок двери, голос: «Эй, погодите!» Толстая провинциалка с телом свахи и лицом покойной его жены, пыхтя и подпрыгивая, точно у нее не сгибались обе ноги, спустилась на пять ступенек, а дальше не пошла, предпочтя разговаривать свысока:

— Вы что, Першин, да? Это вам Луиза делала прописку?

У него уже не осталось ни малейшего желания вступать в разговоры, тем более — в перебранку, которая должна была вспыхнуть, судя по распаренному облику хабалки; и даже называть себя он не захотел.

— Я вас спрашиваю, вас!

— Какое вам до этого дело? — устало спросил Першин, намереваясь уйти.

— Как это — какое? Я ее сестра!

— И что?

— А то, любезный, что вам этой квартирки не видать как своих ушей! — внесла она ясность во все происходящее — и в отношение к нему, и в разговоры, которые были прерваны его появлением.

До сих пор ему не приходило в голову претендовать на квартиру убиенной жены.

— Можете на сей счет не волноваться, — насилу удержавшись от резкостей, ответил Першин. — Я не намерен жить в квартире, принадлежавшей двум покойникам, чтобы не стать третьим. А вам, любезная, — мое сочувствие по поводу того, что ее продадут с молотка на ближайших торгах.

И пошел вниз, оставив ее хватать ртом воздух. Последние два этажа почти пробежал, стараясь не вслушиваться в угрозы и доводы, посыпавшиеся сверху, не зацепиться ненароком за что-нибудь способное переполнить чашу его терпения.

Квартира, где он был прописан, стала центром Вселенной, ковчегом в бесконечно разнообразном ранее, а теперь однотонно-сером пространстве, насыщенном водяной взвесью ничтожных дрязг и обид. Захотелось немедленно избавиться от паспорта, где значилась фамилия лжесупруги — личности несомненно темной и алчной, Бог весть по какому наваждению повстречавшейся на его пути.

Он сел в машину и поехал, с трудом соображая, что делать дальше. Сборище людей по коллективной кличке «акционеры» произвело на него угнетающее впечатление.

«Ной»… Почему «Ной»?.. При чем тут «Ной», если Алоизия работала в «Спецтрансе»? Это что, одно и то же? На кой ляд в дом притащили венок от этого «Ноя»?.. Что-то знакомое… Да, да — «Ной»! — это предприятие, на котором работает Масличкин, об этом есть в его визитной карточке. Но на ленте венка не выражена скорбь «любящих Масличкиных» или что-то в этом роде. Там написано: «… от акционеров «Ноя». Значит, Алоизия была не просто знакомой Масличкиных, а связана с Виктором Петровичем по работе? И не просто с ним лично, а с его предприятием? Либо акционерное общество «Спецтранс» и предприятие «Ной» — составные части единого целого, либо Алоизия работала и в «Ное» тоже?.. Что же делает там Высокий и как был связан с Алоизией он? Не от нее ли, подобно Масличкиным, узнал Высокий о хирурге Першине?.. Но точно так же можно предположить, что с нею был знаком Граф?..»

Теперь Алоизии не было в живых. Першин подозревается в ее убийстве и отпущен на волю под залог. Он еще не знал, да и не мог знать, имел ли Граф отношение к этому убийству, но и он, и Высокий скрывались от властей, убивали свидетелей — всех, кто мог их опознать: Антонину, Авдеича, Дьякова, были заинтересованы в ликвидации Ковалева. Не тронули только его — Першина; более того — щедро оплатили ему… что?., зачем?.. Хотели подставить его, использовать в роли убийцы? Какой-то Епифанов из Министерства обороны обеспечил ему алиби на время отсутствия (Першин с самого начала был уверен, что никакого Епифанова там нет); профессор Милованов из военного госпиталя присутствовал на операции Ковалева, а ЦВГ Бурденко — в ведении Минобороны… Что, интересно, производит этот «Спецтранс»? Танки?.. А «Ной» — ковчеги?..

Все это бесконечное количество раз прокручивалось в голове Першина, и с каждым новым фактом он приходил к уверенности, что факты эти отнюдь не случайны, факты вообще не могут быть случайными, потому что факт — это факт, маленькая частичка реальности, и самым значимым для него сегодня было знакомство Масличкина с Высоким, а самоубийство семнадцатилетней Кати — самым загадочным и непонятным. Несмотря на роковое стечение обстоятельств и смятение свободолюбивой души, Першину вполне хватало трезвости ума, чтобы допустить отсутствие связи между всеми этими фактами и событиями, но что-то упорно подталкивало его к выводу о закономерности своего попадания в этот порочный круг; вполне возможно, что Андрей Малышевский, находившийся с Алоизией в доверительной переписке, был посвящен и даже вхож в него…

Так или иначе, единственным после кончины Алоизии, кто мог бы внести ясность в происходящее в этом кругу, оставался Масличкин, но он сторонился Першина и, похоже, опасался его, был скрытен и вовсе не прост — из тех, кто душу держит под замком и к кому подъехать на хромой кобыле наверняка не удастся, как и взять за глотку, коль скоро его сопровождает лицо из графского окружения.

Круг этот сужался и сужался, кольцом голодной анаконды сдавливая Першину горло, и он все больше и больше ощущал удушье, и время бежало все быстрее и быстрее. Не то ли самое время продолжало бег, что было отпущено ему на размышление в захваченной «скорой»?..

На проспекте Мира он купил пару литровых банок пива «FAX» и самую настоящую воблу: в студенчестве Савва Нифонтов был заядлым посетителем пивбаров. Пристрастие к «жидкому хлебу» едва не стоило ему студенческого билета, но не помешало впоследствии стать профессором.

— Никак сам Моцарт решил почтить мою клинику своим визитом! — выкатил Савва навстречу однокашнику все полтора центнера своего веса. Судя по его красным глазам, банкет в «Арагви» удался на славу.

— Привет, Савва, — сунул ему в руку Першин пакет с пивным набором.

— Вот за это поклон, — растрогался Нифонтов. — Это лучше ста долларов, которые мне положили сегодня на стол за осмотр.

— С богатенькими якшаешься?

— Бедные в частные клиники не обращаются.

Несмотря на вес, Нифонтов проворно поднялся по лестнице на третий этаж, успев поведать о последних звонках общих знакомых, большинство из которых Першин забыл, раскланяться с десятком коллег, подписать отчеты в приемной и поинтересоваться самочувствием у встреченных больных.

Обставленный с шиком кабинет явно нуждался в ремонте. В последний раз Першин был здесь полгода назад, но с тех пор ничего не изменилось.

— Значит, созрел? — опустошив полбанки пива одним глотком и отдышавшись, спросил Савва.

— Похоже, — робко признался Першин. — Только не думай, что меня опять турнули. Скажу тебе со всей определенностью: я сам не знаю, чего хочу.

Нифонтов захохотал, взвизгивая и хлопая воблой по полированной крышке стола:

— Вот это конкретно!.. Ценю!.. Что ж, Вова, я знаю, чего ты хочешь. Простора и независимости! Все этого хотят. Но кто-то боится, а кому-то не дают. А я тебе дам. Ей-Богу, дам!.. Простор мы будем понимать как творческую фантазию, а независимость — как деньги, да?

— Спасибо, — не разделил его веселья Першин. — Денег у меня навалом. Правда, творчество в стадии угасания, но его я как раз не ищу.

— А чего же?