Ольга Гурьян - Набег

• Название: Набег
• Автор: Ольга Гурьян
• Издательство: Терра – Книжный клуб, Уникум
• Жанр: Историческая проза
• ISBN: 5-275-00733-7

Увлекательнейшая повесть «Набег» вернет вас в далекое прошлое. Во времена, когда все было по-иному, когда расстояние мерили верстами, а в бой шли с мечами и булавами.

Иллюстрации Г. Филипповского.

---

— В сам камень! — в восторге крикнул Куземка. — Как она в камень-то воткнулась, не отскочила от него?

— Там трещинка, — слабым, счастливым голосом ответил Завидка. — Она в трещине торчит.

Куземка не поленился сбегать за стрелой, чтобы вытащить ее, но стрела так глубоко впилась в камень, что вынуть ее не удалось.

— Ай да Завидка, ай да стрелец! — восхищались оба друга. — Быть тебе на пиру князем!

— А я не обедал сегодня, — тем же счастливым голосом проговорил Завидка. — Отец меня до обеда выгнал. Так вдруг есть захотелось, братцы мои дорогие!

— Сейчас я стол накрою! — крикнул Василько и повернулся к своему узелку.

Но узелка и след простыл. Вместе с ним исчезли и Васильковы сапоги и подпояска. И Куземкиных штанов и рубахи тоже нигде не было видно.

Все трое мгновение смотрели друг на друга, и вдруг Василько рассмеялся:

— Сапожки мои, зеленые, сафьянные, остроносые, недолго ж я в вас щеголял! Вот жаловался, что ногам в сапогах смутно, босиком побегать хотелось. Теперь набегаюсь!

— Недолго побегаешь, — хмуро сказал Завидка. Он был бледен, и глаза у него влажно блестели. — Тебе отец другие подарит.

— Братцы, а я?… — в ужасе спросил Куземка. — Как же я нагишом по детинцу пойду? Ведь засмеют меня!

— Засмеют! — застонал Василько и повалился с хохотом в траву. — За… за… ой, засмеют! На… на… ой, нагишом!

— А я как? — вдруг крикнул Завидка. — Я в камень попал, не каждому бы богатырю так попасть. И пиру теперь не будет… — Он зарыдал.

— Хватит! — решительно приказал Куземка. — Не плачь, Завидка! Василько, не гогочи! Надо искать вора. Когда я из лука стрелял, рубаха еще белела на кусту. Значит, и вор недалеко.

— И не ушел он никуда, — сказал Василько: — и река не плеснулась, и трава не колыхнулась.

— Ищи, ребята! — крикнул Куземка. — Ищи, не оставил ли он какой след. Ищи от куста, где рубаха висела.

Глава V В КУЗНИЦЕ

Одной рукой кузнец придерживал клещами на наковальне неровный, губчатый ком железа — крицу, а другой он маленьким молотком постукивал то по крице, то по краю наковальни. И как бы в ответ на удары его молотка большой каменный молот, который обеими руками держал подручный, с грохотом опускался на то самое место, которое указал маленький молоток. Так они стучали, как бы перекликаясь, — легонькое, завлекательное постукиванье и громовый удар, от которого сыпались искры.

— Пустите, пустите! — кричали кожемякины ребята, пробиваясь сквозь толпу мальчишек, густой стеной теснившихся у дверей кузницы. — Пустите! Это наш топор куют. Может, мы еще успеем посмотреть, пока не доковали…

— А чего вы раньше не шли? — ворчали мальчишки, неохотно отодвигаясь в сторону.

— А мы кожи в чану мочили, нас отец не отпускал. Пустите, это нам куют, а не вам.

— А зачем вам топор, когда вы кожемяки? Вам ножи да скребки нужны, а топоры ни к чему.

— Без топора в хозяйстве — как без рук, — важно сказал гончаров Тишка, но, хитрющий, места не уступил, не подвинулся.

— Мужику топор — что бабе прялка, — поддерживая брата, пропищал гончаров Митька и лягнул напиравших кожемяк.

Те, обрадовавшись, что гончары им сочувствуют, притихли было. Но вскоре поняли обман, завопили отчаянными голосами:

— Да пустите же!.. — и выбились в первый ряд.

Кузнец клещами поворачивал крицу, подставляя ее то одной, то другой стороной под большой молот, и под грохот ударов бесформенная крица, уплотняясь, превращалась в длинный и плоский кусок железа.

Когда железо темнело и из желтого становилось вишнево-красным, кузнец совал его в горн, прямо в горящие угли, пока оно вновь раскалялось. А чтобы угли жарко горели, кузнечиха раздувала пламя мехами.

Мехи — две сердцевидные планки, соединенные собранной в складки кожей. Когда их раздвигают, воздух проходит внутрь мехов сквозь отверстия в верхней планке. Когда их сжимают, воздух выходит сквозь сопло — глиняную трубку на узком конце планок.

Кузнечиха усердно сдвигала и раздвигала мехи. На ее худых руках жилы потемнели и надулись. Но дело было ей непривычное, и воздух неровно поступал в горн. Кузнечиха видела, что муж гневен, и с тоской думала:

«Куда же девался Куземка? Отпросился после обеда на недолгое время, а уж небо посинело и ночь близка, а его нет. Не утонул ли в реке? Что с ним?»

Небо потемнело. Над восточной башней взошла звезда, и вторая загорелась прямо над площадью. Вдоль всего ряда жилищ замерцали сквозь окна лучины и светильники. Из открытых дверей матери звали своих детей:

— Иванушка, голубчик мой, иди ужинать!

— Аленка, где тебя носит? Каша остынет!

— Петруша, Петруша, беги скорей!

Толпа ребят в дверях кузницы поредела, остались лишь посадские. Матерям их было не докликаться — далеко, не слышно.

Кузнечиха раздувала пламя в горне. Холщовая рубаха на ее спине потемнела от пота. Отблески пламени сверкали на медных кольцах, спускавшихся с висков, искрились на стеклянных браслетах — черном витом с красной и желтой эмалью, гладком синем и прозрачно-голубом с желтой полосой.

— Ровней дуй! Не огонь варит железо, а дутье мешное!

Кузнечиха раздувала пламя, кузнец ковал топор. Когда железная полоса стала длинной и узкой, он присыпал ее песком, снова сунул в огонь, крикнул:

— Сильней дуй! — и вытащил сверкающую белым, нестерпимым жаром полосу.

Сбив приставший песок, кузнец согнул полосу пополам, вложил в сгиб железный вкладыш и крикнул подручному:

— Бей!

Каменный молот высоко взвился и ударил громово.

— Бей! Остынет железо, не сварится!

Под градом ударов оба конца железной полосы соединялись нераздельно.

Огромные тени кузнецов метались по потолку и стенам. Кузнечиха изнемогала, когда вдруг сильные ребячьи руки взяли из ее рук мехи.

— Куземка!

Огонь в горне сразу вспыхнул ярче. Непрерывно и ровно поступал в него воздух из сопла. Кузнечиха, шатаясь, отошла в сторону. Кто-то схватил ее за локоть жаркими влажными руками. Кузнечиха оглянулась. Около нее стояла Гончарова жена, запыхавшаяся, заплаканная, под низко надвинутым на лоб платком.

— Завидки моего здесь нету?

— Нету. Куземка только что вернулся.

— Ой, беда, горе мое! Последняя моя надежда была — не здесь ли он. Обыскалась я! Нигде нет. Выгнал его отец-то — иди, говорит, козу пасти, больше ни на что-де не годен. А он ушел, и по сию пору нету его. Гончар бранится: коза-де больно хороша, пропала-де коза. А у меня по парнишке сердце болит. Лядащенький он, а все свой, рожоный. Ох, куда же мне теперь бежать?

— Да подожди ты, сейчас кончат ковать. Может, Куземка и знает, куда они подевались.

— Голодного-то выгнал. С самого утра.

— Подожди.

Наступал самый решающий момент. Разведя узкой щелью конец топора, кузнец вставил в него полосу стали — жало, и подручный несколькими ударами наварил ее накрепко.

Тогда, выхватив из-за кожаного нагрудника коровий рог, кузнец, шепотом произнося непонятное заклинание, принялся тереть рогом еще не остывшее лезвие.

Все смотрели не дыша: подручный — у наковальни, опершись о каменный молот; Куземка — у горна, еще держа в руках мехи; кузнечиха с гончарихой — у стены; а в дверях кузницы — счастливые Кожемякины ребята и другие посадские мальчишки. Рог зачадил, затрещал, стал плавиться. Все замерли. Если потереть горячее железо коровьим рогом, не будет крепче этого топора, вовек не сломается.

Захватив клещами топор, кузнец опустил его в котел с кислыми щами. Щи забурлили, от них повалил пар.

Кузнец перевел дыхание и уже спокойно сказал:

— Давай ужинать, — и толкнул рукой висячий рукомойник.

— Завидка мой с утра не евши, — прошептала гончариха. — Выгнал его отец. И с козой, с гусями…

— Цел твой Завидка, и коза цела, — также шепотом ответил ей Куземка. — Цел и по горло сыт. Ты иди домой, он скоро придет. А сейчас ему некогда. Иди, не бойся, он придет.

И гончариха, всхлипывая, ушла, уводя с собой Тишку и Митьку.

Рукомойник — глиняная птица — закачался, закланялся, из клюва потекла вода. Кузнец подставил под свежую струю голову и руки. Утерся подолом рубахи и повторил:

— Ужинать давай!

Кузница одновременно была и кухней. Вокруг кузнечного горна на обмазанных глиной деревянных стенах висели клещи большие и малые, молотки, зубило, пробойник. Большой молот отдыхал, прислонившись к наковальне. На противоположной стене у кухонной печи расставлены были на полках глиняные горшки, миски и сковородки; в углу установлены были на стержне жерновки для помола зерна; тут же стояли деревянные, окованные железными обручами ведра и кадки. Здесь же был и обеденный стол и две лавки углом вдоль стен.

Кузнечиха вытаскивала ухватом из печи горшок пшенной каши, когда Куземка, нагнувшись к ее уху, шепнул: