А-Викинг - Долгий сон

• Название: Долгий сон
• Автор: А-Викинг
• Жанр: Эротика

Среди мутного потока отечественной эротической прозы, рассказы А-Викинг — словно струя родниковой воды. Яркие персонажи, непревзойденная острота чувств, великолепный слог писательницы дарят читателям незабываемые впечатления.

---

А дальше тело само подскажет, когда призывно пригласить его. Впрочем, это уже не к теме поста…

Уф…

Хочу-у-у домоооооой!

Ноябрь 2006 г.

Подстава

Рассказ без отрицательных героев

…В этот вечер Он стегал ее особенно долго. Нет, не так уж чтобы сильно или жестко, но именно долго. Обычно он давал ей два раза по тридцать ремней, ну почти что без перерыва, разве что выкуривал сигарету, не позволяя вставать с лавки. Бывало пару-тройку раз и подольше и побольше, но в этот вечер он был необычно мрачен, неразговорчив и сходу предупредил, что «берет двойную норму». На деле она вышла, наверное, куда больше «двойной» — с первого же захода Олька отлежала ровно пятьдесят хлестких ударов. Пришлось даже потискаться и повертеться — стегал размашисто, словно сноп молотил, а не выхлестывал узкий ремень по голому девичьему заду.

На очередном полузамахе остановился, словно очнулся, неловко пробормотал «Пятьдесят. Отдохни», и отошел к окну — тыкать сигаретой в банку из-под кофе. Она ничего не спрашивала — не ее дело, его дела. Команды «Лежать» не было, поэтому она осторожно приподнялась на руках, потом осмелела и вовсе встала с деревянной узкой скамейки.

Стараясь не шлепать босыми ногами по облезлому дощатому полу, сбегала в совмещенный «санузел», привела себя в порядок, заглянула в комнату — еще не докурил. Из маленькой кухоньки спросила:

— Вам кофе как обычно?

— Да, конечно.

Это значило без сахара, но крепкий. Сделала, осторожно принесла горячую чашку, поставила на расшатанный столик, когда-то называвший журнальным. Сейчас на нем и вправду лежал толстый порножурнал на каком-то незнакомом языке, свешивала хвосты черная (хлестучая, зараза!) плетка и уткнувшийся в ее рукоятку тюбик с кремом. Ремень, которым сейчас порол, так и остался у него в руке.

Повернулся, близоруко осмотрел послушную, опустившую голову девушку, твердые груди с темными сосками, крепкие бедра и решительно ткнул окурок в банку:

— Кофе потом. Ложись. Подними-ка повыше… выше… Сама считай!

x x x

…Новенькая оказалась в классе как-то неожиданно — буквально посреди четверти. И так же быстро стала центром внимания: у девчонок клевыми нарядами, у пацанов — снисходительным «секси»-общением, у учителей — легкой успеваемости и умением полчаса без запинки говорить с англичанкой по-английски. И завали ее необычно — Христина, причем именно с буквой «Х», о чем она свысока заметила — мол, последствия «папашкиного дипломатства», Но и без того было ясно, что она с другого поля ягода и довольно обычный десятый «б» довольно обычной школы для нее был временем пунктиком в череде каких-то неведомых тут подготовительных курсов и спец-школ: пока «дом наконец эти уродики не отстроят».

Что за «уродики», понять было трудно — может строители, может еще кто, а может даже и предки — Христа особо в выражениям не стеснялась и никакого даже заочного почтения ни к кому не выказывала. Ну и правильно — весь мир должен был крутиться вокруг красивой, модно упакованной, длинноногой оси по имени Христина.

Олю она почти и не замечала — хотя многие сразу заметили, как они похожи. Что фигура, что волосы, что пухлые щечки и задорно вздернутые носы. Только одна ходила в аккуратном неброском платье и делала вид, что ей по фигу, ну вовсе не хочется, идти в буфет купить булочку, а другая могла небрежно сунуть очередному пацану новенький стольник и повелительно взмахнуть пальцем: «ну, сам знаешь, кент-восьмерку… и не перепутай, как в прошлый раз!».

x x x

И снова пятьдесят. Или привыкать стала, или стегал полегче — но даже не охрипла, выводя протяжными стонами цифры ударов. Неровно, то медленно, с расстановкой, то быстрой серией, стегал и стегал бедра — как-то торопливо переходя на другую сторону узкой скрипучки, снова давал десяток, снова переходил. Олька послушно лежала, послушно считала, горячо дергалась, сочно потискивала половинками и почти совсем по-настоящему стонала — хотя доводилось терпеть и куда больней. Просто он како-то не такой был сегодня…

Но это его дела. А ее — вот снова пауза, вот снова можно встать, сполоснуть холодной водой все-таки горящий от ремня зад. Он редко говорил, что собирается делать, но и не усердствовал — давал и в себя прийти, и вон даже кремы приносил импортные, растереть тело после «воспитания»,

Почему «воспитания»? Да потому, что встречала она его всегда в форме. Той самой, что когда-то положено было носить в школе — причем обязательно в передничке, белых гольфиках и бантиком в волосах. Бантик был просто на заколке, форма почти сразу аккуратно повисала на спинке стула — ну разве что передничек и гольфики оставались на Ольке еще некоторое время под обязательное ворчание:

— Ну что ты с ней будешь делать… Опять без трусиков!

Послушно ойкнув от шлепка, уходила на кухню ставить чайник. Хотя он был давно горячий — но надо было дождаться, пока не позовет из комнаты:

— Иди-ка сюда, негодница!

Негодница, ни в коем случае не снимая передничка, брала в руки заранее припасенный ремень и на вытянутых руках, покаянно опустив голову, проходила в зал.

— Какие мы послушные, какие мы виноватые! Раньше надо было думать. Ложись. Попку повыше… Считай!

x x x

Осточертевший, в печенках сидевший, денежный напряг пригнал ее к Ефимовне. Даже подвыпив, дворовые авторитеты остерегались задевать эту густо накрашенную тетку: о ней шепотом ходили слухи, что она самая настоящая бандерша и ходит под Крыжем, ну, который в законе, а он ее девок от всех передряг и даже от ментов одним махом отмазывает, ну крыша, сам знаешь…

Та сначала даже слушать не стала, хлестко обматерив «в тридцать три этажа с присвистом и переворотами»:

— Я тебя, сученку, на такую «работу» проведу, что батя твой в гробу перевернется! Ишь удумала, блядучка! Стоять! Стоять, говорю.

Остыла, оглянулась на дверь, подтолкнула в комнату.

— Вот что… Батя твой, покойничек, мне зла не делал. Помогу уж, по доброй памяти… Есть у меня один «папик» на примете… Но там работа особая, сиськи-письки твои ему по фигу… Как сказано в писании, не пизденкой единой… Глазами-то не стреляй и мордой тут не крути! Будешь делать что сказано, а то точно, к моим сучкам на панель скатишься! Короче, будешь у него «дочкой для воспитания», годы самое то, фигуркой господь не обидел… Надо будет, позову! А теперь брысь отсюда… Стоять! Насчет денег — к нему не приставать. От меня получать будешь. А если что сверху подарит — тот уж не моя забота.

Она даже и не спросила, что надо будет делать и что такое «дочка для воспитания», Выскочила и казалось, что все оглядываются на ее красную от дикого стыда физиономию. Хотя кто ее видит, в темноте-то и на нашем-то дворе. Уф…

— Пока в угол. Встань аккуратнее. Руки на голову. Забыла, что ли?

Нет, не забыла, послушной позе он ее научил в первый же вечер. Даже не снимая трусиков — стояла в плавках и лифчике, старательно разводила локти вскинутых на голову рук и сбивалась, краснела, но старательно повторяла, как будто и вправду школьный урок:

— Я плохая девочка. Меня надо наказать. Я буду терпеть назначенное мне наказание. Я буду послушной и хорошей девочкой.

— Чуть громче. Я тебя плохо слышу.

— Я буду послушной и хорошей девочкой, меня надо наказать.

— Как тебя надо наказать?

— Строго.

— Громче и старательнее, Оля!

— Стро-ого!!!

— Вот и молодец. Сама все понимаешь. На первый раз я буду бить твою попу вот этим ремнем. А если ты не станешь хорошей девочкой, мы будем сечь ее длинными свистящими розгами, которые заставят тебя кричать от боли и просить пощады у своего строгого папы… Да?

— Да…

x x x

Через месяц-другой Христина стала не замечать Олю еще демонстративнее — кто-то наконец открыто «напел» классной королеве об их «одинаковости». Хотя пару-тройку раз высокий взор все-таки снизошел до Оли, заканчиваясь очередным комментарием по поводу «беспонтовости» блузки или «ужасной безвкусицы сережек». И вообще, такой ширпотребовский хлам ни одна приличная девушка носить не будет.

Оля как обычно смолчала, почти незаметно пожав плечами — плечи еще слегка саднило от вчерашнего вечера с Ним. Был как раз довольно редкий случай, когда он «делал шаг вперед» — то есть начинал наказывать ее как-то по-другому. Даже не рискнула спросить, сколько стоит та пятихвостая плетка из мягкой кожи, которую вчера принес первый раз и прошелся по гибкой, напряженной от непривычной боли спине.

Хлестал стоя, у стены, к которой она прижималась грудями и животом, старательно держа связанные руки ровно вверх. Эта поза у них называлась «прилипалкой» — и она послушно вжималась, прилипала, втискивалась телом в холодные обои на стене, когда жар от ударов постепенно стекал к бедрам, к ляжкам, охватывал тело и напряженные ноги уже слабо держали ровненькую, в струнку стоящую фигурку наказанной «дочки».