Захар Прилепин - Санькя

• Название: Санькя
• Автор: Захар Прилепин
• Жанр: Русская классическая проза

Второй роман одного из самых ярких дебютантов «нулевых» годов, молодого писателя из Нижнего Новгорода, финалиста премии «Национальный бестселлер»-2005 станет приятным открытием для истинных ценителей современной прозы. «Санькя» — это история простого провинциального паренька, Саши Тишина, который, родись он в другие времена, вполне мог бы стать инженером или рабочим. Но «свинцовая мерзость» современности не дает ему таких шансов, и Сашка вступает в молодежную революционную партию в надежде изменить мир к лучшему.

Классический психологический роман, что сегодня уже само по себе большая редкость, убедительное свидетельство тому, что мы присутствуем при рождении нового оригинального писателя.

---

— Да ну его, — высказал мнение и Веня.

Рогов молчал.

— Леш! — позвал Саша.

— А ты услышал что-то новое? — ответил Рогов, явно отвлекшись от каких-то своих мыслей.

Саша пожал плечами.

— Он, — сказал Рогов, — наверняка лет десять назад был либералом и требовал… Всего того, что они требовали тогда… раба по капле… покаяния, прочего…

— Да, — согласился Саша, чувствуя внутреннюю радость оттого, что по-прежнему спокойного Рогова слова Безлетова вообще никак не тронули.

— И тогда он, наверняка, не руководствовался теми идеями, что сейчас высказывает. О том, что устраниться надо. И что вмешательство методами жестокой хирургии не божественно. Как они вообще любят бога поминать, чуть что. И когда они кромсали тупым ножом по живому телу, он был для них очень кстати, и теперь вот. Чтобы ни делали они… Бог мальчиком на побегушках к ним приставлен?

Рогов остановился и закурил.

— А потом, Саш, ты заметил, он ведь тебя, да и всех нас, считает айсорами, которые обувь чистят, а себя хранителем русского духа… Пусть считает.

— Мы куда идем? — спросил Веня, которому все это уже прискучило.

— Мы идем в народ. Пить водку, — ответил Рогов. — Условия таковы: помещение должно быть теплым, а водка — дешевой. Где у вас самая дешевая водка?

— У вокзала, — ответил Саша. — Это близко.

* * *

Судя по вкусу, мясная начинка у пельменей была заменена тщательно пережеванной бумагой, скорей всего промокашкой. Майонез, сизым мазком прилипший к краю тарелки, кислил.

— Хлеб… мокрый… — брезгливо сказал Рогов и сделал движение отложить почти прозрачный, как лепесток дорогой рыбы (и, кажется, рыбой пахнущий), ломтик ржаного хлеба, но Негатив перехватил хлеб и переложил себе в тарелку, прямо на майонез.

У Саши аппетит был отменный, и после ста граммов водки, разлитой потрем граненым, высоким стаканам, пельмени показались вполне съедобными. Да еще под пиво…

Привокзальная забегаловка была полна шумными, дурно одетыми людьми, в основном мужского пола. Еды на их столах не наблюдалось — только водка в стаканах. Ее выпивали сразу, двигая сизыми, словно палеными кадыками, и потом долго с сомнением заглядывали в стакан.

Выделялся небритый и мрачный, неясного возраста мужчина в грязном камуфляже, похоже, безрукий.

Саша и Веня сами не заметили, как после третьего стакана начали разговаривать громко, активно жестикулируя при этом. Негатив, как и прежде, молчал, тщательно пережевывая хлеб и пельмени. Саша приметил еще: если сам он, зайдя в кафе, несколько раз осмотрелся — что за люди вокруг, — то Негатив, напротив, даже не поинтересовался, кто здесь пьет и не закусывает. Казалось, что Негатив пришел к себе домой, где все ему давно известны. Рогов не шумел и не пьянел, только по лицу его пошли розовые, с четкими границами, пятна. Саша смотрел на Рогова, в хмельном удивлении отмечая, что если обвести пятно на левой щеке, получится Африка. Саша несколько раз вытягивал шею, пытаясь разглядеть форму пятна на правой щеке Рогова, пока Лешка не кивнул вопрошающе: что такое?

Саша по-щенячьи закрутил головой: ничего.

Рогов мягко улыбался.

— Лех, скажи мне еще раз об этом разговоре, — попросил Саша. — Ты очень славно говоришь.

— А что тут говорить… — вновь искренне удивился Рогов. — Послушать того типа, так проще лечь и умереть. Русским, следуя его логике, вообще надо было ложиться и умирать каждые сто лет. Как только они собирались «пускать кровя». Я не вижу никакой разницы между сегодняшним днем и тем, что было… очень давно. Я даже не вижу разницы между собой и дедом моим. Рогов говорил медленно, словно прокручивая каждое слово в мясорубке.

— Нет, Леш, погоди, а как же «пускать кровя»? Это действительно будет?

— Все пускают…

— Безлетов бы сказал, что все пускают кровь чужим, а мы — своим.

— У него Безлетов фамилия?… — переспросил Рогов и, не ожидая ответа, сказал: — Ну и что, это плохо? Честнее своих резать, чем в соседние страны лезть с ногами.

— А мы не лезли, да?

— Ну, одно дело вывезти на Камчатку товарный вагон прибалтов, которые, не явись красноармеец в ушанке, легли бы под Гитлера, а другое — сбросить бомбу на город с детьми и всех сразу убить. Разница есть?

— Есть.

— Мы режем друг друга, потому что одни в России понимают правду так, а вторые — иначе. Это и резня, и постижение.

— Постижение, да, — повторил Саша, — такое постижение, что…

— Такое, да.

Пацаны вышли отлить, Негатив остался сторожить недопитую водку и недоеденные, остывшие пельмени.

Отхожее место находилось непосредственно за кафе и легко определялось по резкому запаху.

Они не полезли в эту хлюпающую гниль и стали втроем у серой стены соседнего с кафе, неясного назначения, здания. Получилось так, что они расположились на возвышении, вследствие чего изливавшееся из них немедленно потекло назад. Моча пацанов сливалась и пузырилась.

Они вернулись легкие, ясные и взбодрившиеся.

— Еще пива? — предложил Саша.

— А как же… — ответил Веня. Рогов кивнул.

Когда Саша вернулся с бутылками, небритый мужик в камуфляже уже стоял у стола, причем — молча. Правый рукав его куртки висел, руки у него действительно не было.

— Я слышал, вы говорили… — трудно произнес он и замолчал, запнувшись.

— Тонко подмечено, — продолжил Саша. В хмелю он становился задиристым.

Веня засмеялся. Рогов улыбнулся краем губ. Негатив остался непроницаемым.

— Вы говорили, что мы никуда не лезли, братки зеленые. А как же Афган?

— Водитель сто семьдесят шестого горномотострелкового полка. Четырнадцать раз под обстрелом. Два ранения, братки зеленые.

«Братки зеленые» он произнес без хамоватого нажима — просто как «пацаны».

Афганец посмотрел в глаза Саше, стоящему прямо напротив него с открытой бутылкой пива в руке. Саша вдруг понял, что мужик почти трезв.

— Вы, я слышал, тут о партии какой-то говорили. О политике. Чего вам, братки зеленые, в политике? Эти обезьяны в пиджаках только и ждут, чтобы нас упечь в какую-нибудь, блядь… Курить есть у кого? Саша подумал и дал афганцу сигарету.

— Здесь не курят, — предупредил он, улыбаясь.

— Я везде курю. Вы ведь из партии какой-то, да? — допытывался он.

— Из партии, — ответил Саша. — «Союз созидающих».

— А, «союзнички». Господин Костенко и товарищи… — улыбнулся зверовато афганец. — Удивились, что знаю? Думали, бомж какой привокзальный на водку стреляет? А я вообще не пью. Я здесь на людей смотрю. Ходят целыми днями, и никто не знает, как… — он обвел всех внезапно почерневшими глазами, — как сжимаются ягодицы, когда летит заряд миномета. Никто не знает, что от страха можно не дрожать, а блевать. Они не знают, а мне от этого иногда хорошо, иногда обидно.

— Слышь, земель, — сказал Веня, — ты иди себе. Мы тут с друзьями отдыхаем.

— Не, погоди, вот я хочу сказать… — афганец неприязненным движением отстранил руку Вени, положенную ему на плечо. — Я вас «эсэсовцами» не считаю. Ну, флаг ваш похож на фашистский, это все херня. Вы хотите правительство завалить, я тоже хотел бы их потоптать. И тех, кто войска в Афган ввел, и тех, кто вывел. И тех, кто войска в Чечню ввел. И тех, кто вывел. И тех, кто опять ввел. И чеченцев заодно. Я только не понимаю, вот все эти ваши яйца, которыми вы кидаетесь, — это что, блядь, серьезно? Я хоть и без руки, я сейчас же готов пойти и ваш флаг водрузить на Кремль… Я одной рукой задушить могу, и тем более застрелить. Только я не пойду, потому что вы клоуны. Ясно, братки зеленые?

Рогов в это время доедал пельмени. Негатив крутил головой по сторонам — похоже, ему не хватало телевизора. Лишь Веня весело оглядывал пацанов и посередь монолога афганца шепотом, с мягкой улыбкой, спросил Сашу:

— Может, его уделать?

— Погоди… — ответил Саша шепотом.

— Чего молчите? — повысил голос афганец.

— А что ты спросил? — ответил Рогов, проглотив последнее, остававшееся на тарелке, и запив с мучительной гримасой съеденное пивом.

— Я, браток зеленый…

— Не называй меня так, — попросил почти ласково Рогов. Африка на его щеке приобрела горячие, ярко-розовые оттенки.

— Я спрашиваю: что вы мне можете предложить? — афганец вперился в Рогова. — Вот мне? Вы, «союзнички»?

В уголках рта афганца запеклась белая слюна.

— Я кишки под Гератом дембелю Хазину Михаилу засовывал в живот. И после этого я пойду с вами яйцами кидаться? Ты засовывал кишки кому-нибудь?

Рогов смотрел на афганца. Саша — на Рогова.

— Ты мне не поверишь, — сказал Рогов медленно, — но бросать яйца страшнее, чем засовывать кишки.

Афганец скривил улыбку:

— Ты засовывал?

— Да, и много раз. Вытаскивал, засовывал. И кишки, и легкие, и печень, и желудок.

— Шут-ни-чок? — по слогам выговорил афганец.

— Я не шутничок. Я патологоанатом.