Джеффри Бурдс - Советская агентура: очерки истории СССР в послевоенные годы (1944-1948)

• Название: Советская агентура: очерки истории СССР в послевоенные годы (1944-1948)
• Автор: Джеффри Бурдс
• Издательство: «Современная История»
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2006
• ISBN: ISBN-10: 0-9789937-0-5 ISBN-13: 978-0-9789937-0-2

Книга, написанная американским исследователем, доктором исторических наук Джеффри Бурдсом, уникальна сразу по трем причинам. Во-первых, в наше время, когда опять закрывают архивы, она основана на принципе строгой документальности. Во-вторых, автором были тщательно выверены, проанализированы и приведены в систему рассекреченные документы из архивов государственной безопасности России, Украины, Великобритании и США. В-третьих, эта книга вполне объективна и лишена какой-либо лакировки действительности.

Драматические события послевоенных лет получили объективное освещение, став предметом глубокого анализа.

---

Нет сомнения, что такая же же паника охватила советских граждан по следам горячих событий Второй мировой войны. Ужас перед уголовными бандами господствовал в настроениях послевоенного советского общества. Неопубликованное письмо в “Правду” рабочих подмосковного города Подольска передает общественную атмосферу ноября 1945 г.:

Обнаглевшие бандиты и воры нападают на мирных граждан… не только вечером, но убивают, раздевают и грабят средь бела дня — и не только в темных переулках, но и на главных улицах… даже около горкома и горсовета. После работы люди собираются группами, чтобы не страшно было идти домой. Собрания после работы плохо посещаются, так как рабочие боятся оставаться, боятся нападения на пути домой. Но и дома они не чувствуют себя спокойно, потому что грабежи происходят и днем и ночью[2].

Некто Р.[3] писала своему мужу 14 октября 1946 г. из другого подмосковного городка: “Стало ужасно жить в Загорске. Вечерами часто происходят грабежи и убийства. Вчера вечером Александр Александрович получил от завода 8000 рублей за строительство. Они [бандиты — Дж. Б.] разрезали его на части. Его голова была полностью отделена от тела и заброшена в рощу. Три дня назад Ритка с подругой возвращалась из института около полвосьмого вечера. У нее отняли кошелек, а подругу утащили на горку и раздели. Стало просто страшно ходить по вечерам”. Гражданка Ш. писала своему родственнику 1 ноября 1946 г. из крупнейшего текстильного центра Иваново: “Тут все новости плохие, просто ужасные. Вчера бандиты напали на отца, мать и сестру. Они возвращались с поезда одни и им приставили к спине нож. Я даже не могу сказать, как это ужасно. Я сейчас работаю до 10 вечера и боюсь идти [домой] через базар. Нервы у всех напряжены”[4]. Даже с учетом всех катастрофических событий предыдущих лет, есть множество свидетельств, что для многих советских граждан послевоенное время запомнилось как самый страшный период их жизни. Пожилая женщина из Иваново З. писала своему мужу в ноябре 1946 г.: “Так много грабежей и убийств… Так страшно. Я прожила 61 год и никогда не было такого безобразия”[5].

Многочисленные документы указывают на то, что послевоенное советское общество было действительно охвачено патологическим страхом перед уголовной преступностью. Возможно, воспользовавшись подсказкой Лефевра, историк Елена Зубкова в своем новаторском исследовании общественной атмосферы и культуры этого времени указала на множество признаков того, что окончание войны вызвало в стране всплеск страха перед преступлениями и преступниками. Однако Зубкова сделала, пожалуй, слишком поспешный вывод о том, что этот всплеск основывался скорее на слухах, чем на фактах: “…Страх людей перед уголовным миром опирался не столько на надежную информацию, сколько происходил от ее недостатка и зависимости от слухов. Грабежи в тех условиях заключали повышенную угрозу, ибо часто стоили людям их последних скудных пожитков. Именно бедность объясняет степень распространения страха, так же как она объясняет и размах преступности в послевоенные годы[6]. Однако реальный послевоенный рост преступности на советской территории Зубкова фактически отрицает, утверждая, что если даже мы примем в расчет неполноту данных МВД в эти годы, уровень преступности все равно будет значительно ниже довоенного. Таким образом, для Зубковой послевоенный взрыв преступности — большей частью плод людского воображения.

Зубкова правильно указала на общую тенденцию снижения уголовных преступлений, которая обнаруживается по данным советской статистики (см. рис. 1). Однако хотелось бы отметить, что ее интерпретация массовых свидетельств о страхе, существующим в общественном сознании, все-таки является не совсем верной. Ошибка Зубковой заключается в том, что она опирается на оказавшиеся в ее распоряжении усредненные показатели уголовной статистики, которые хорошо укладываются в предложенный ею исторический контекст, но игнорируют качественные различия между видами преступлений. Для Зубковой постановка вопроса является достаточно простой: если общая численность преступлений снижается, почему же общественное мнение воспринимает ситуацию прямо противоположным образом? По мнению исследовательницы, это связано с коллективным чувством опасности, с лишениями и слухами: страх перед бандитами в СССР после Второй мировой войны можно уподобить “Великому страху”, охватившему Францию летом 1789 г.

Рис. 1. Преступность в СССР, 1940–1955 гг.

Источник: ГАРФ. Ф. Р-7523. Оп. 89. Д. 4408. Л. 10, 110–111; Д. 7494. Л. 82–84.

Но можно предложить и другой ответ на эту загадку. Даже если усредненные показатели советской статистики за послевоенный период (между прочим, весьма спорные) указывают на сокращение числа преступлений по сравнению с довоенным периодом, некоторые категории уголовных преступлений обнаруживают тенденцию к стремительному росту. В сущности, именно этого и следовало ожидать, опираясь на фундаментальные исследования послевоенной преступности в различных странах. Американские социологи Дейн Арчер и Розмари Гартнер обратились к сравнительному анализу статистических данных об уголовных преступлениях и убийствах в 110 странах за период с 1900 г., собранных в Comparative Crime Data File. Они обнаружили ярко выраженную корреляцию между войнами и быстрым ростом насильственных преступлений, характерную как для победивших, так и побежденных стран[7], и пришли к выводу, что пережитая война приводит к росту насилия в любом обществе и усугубляет в людях наклонность к совершению преступлений с применением насилия.

Скрупулезный анализ советской послевоенной статистики в значительной степени позволяет детализировать это представление. При более внимательном изучении данных об уголовных преступлениях (см. рис. 2) хорошо заметен всплеск насилия, захлестнувшего Советский Союз и Восточную Европу после Второй мировой войны. График, составленный на основе ранее совершенно секретных данных, сохранившихся в делах Верховного Совета в Государственном архиве Российской Федерации, позволяет проследить рост бандитизма[8]. Приведенные данные хорошо показывают борьбу органов власти за наведение порядка на советской земле во время и после Второй мировой войны. Судя по этой прежде недоступной уголовной статистике, численность проявлений социального бандитизма увеличилась с 1940 по 1947 гг. на 547 %. За тот же период число грабежей и разбойных нападений выросло на 236 %[9]. Наибольший рост числа этих преступлений, как можно убедиться, приходится на 1944–1947 гг. Очевидно, что крушение социального порядка на советской и восточно-европейской территории в тот период было одним из главных вызовов, брошенных послевоенной сталинской системе. Хотя эта территория была освобождена от вражеских армий к концу 1944 г., война против Гитлера скоро превратилась в послевоенную борьбу за восстановление советской государственной власти и нормализацию гражданской жизни.

Рис. 2. Социальный бандитизм и вооруженные ограбления в СССР в 1940–1957 гг.

Источник: ГАРФ. Ф. Р-7223. Оп. 89 Д. 4408. Л. 2–3, 10

Нигде этот вызов социальной стабильности не был столь заметен, как на западных границах СССР. В 1946 г., когда бандитизм достиг апогея, наблюдалась явная корреляция между частотой его проявлений и их распределением по различным регионам Советского Союза. Несмотря на то, что уголовный бандитизм был распространенным явлением повсюду в стране, 61 % всех случаев приходился на западные приграничные районы — Украину, Литву, Латвию, Эстонию и Белоруссию. Особенно высокой концентрацией бандитизма и грабежей отличалась территория к западу от линии Керзона, которая была аннексирована Советским Союзом в 1939–1940 гг., причем наибольшая активность бандитов проявлялась на Западной Украине и в Литве.

Источник : ГАРФ, Ф. Р- 7523. Оп. 89. Д. 44 08. Л. 10.

Два фактора объясняют концентрацию бандитизма на западных границах СССР. Во-первых, высокий уровень бандитизма прямо ассоциировался с регионами, длительное время находившимися под германским контролем в годы войны, где “бандиты пользовались изменениями обстановки на фронте, чтобы грабить и вырезать население в неспокойное время… Немцы обычно оставляли их в покое, если сами не подвергались нападениям с их стороны, а это бывало довольно редко”[10]. Советские данные явно подтверждают мнение Омера Бартова о том, что такие серьезные уголовные преступления как убийства, изнасилования, грабежи и воровство были необычайно частым явлением на оккупированных немцами восточных территориях[11]. Но значительное число преступлений, совершавшихся во время немецкой оккупации, кажется пустяком по сравнению с тем беспорядком, хаосом и опустошением, которые сопровождали отступление немцев. Германская тактика “выжженной земли”, как и предшествовавшая ей советская, привели к полной деградации оккупированных зон. При отступлении немцы взрывали постройки, разрушали дороги и мосты, что приводило к полной разрухе и социальному коллапсу. Уже 24 декабря 1941 г., когда германские войска отступили после поражения под Москвой, был издан приказ о разрушении деревень: “Все стога сена и соломы, пищевые продукты и т. п. должны быть сожжены. Все печи в домах должны быть разрушены ручными гранатами, чтобы сделать их использование невозможным”[12]. Лишения порождали естественный вопрос — как выжить? Логика его решения, совершенно очевидно, подталкивала людей к тому, чтобы встать на путь преступлений в послевоенные годы[13]. Драматическая эскалация уголовной преступности с 1946 по 1947 гг. напрямую связана с демобилизацией Красной Армии, когда уставшие от войны солдаты возвращались домой к родным, пострадавшим, наверное, не меньше, чем все воюющие армии вместе взятые[14].