Карл Маркс - Собрание сочинений, том 22

• Название: Собрание сочинений, том 22
• Автор: Карл Маркс
• Жанр: Философия

Двадцать второй том Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса содержит произведения Энгельса, написанные в 1890–1895 гг., в последние годы его жизни.

---

Мы не забыли того замечательного примера, который дала нам Франция в 1793 году[253]. Столетний юбилей 1793 года приближается. Если завоевательные вожделения царя и шовинистическое нетерпение французской буржуазии задержат победоносное, но мирное поступательное движение немецких социалистов, то последние — будьте в этом уверены — готовы показать всему миру, что нынешние немецкие пролетарии достойны французских санкюлотов прошлого столетия и что 1893 г. можно поставить рядом с 1793 годом. И если солдаты г-на Констана вступят на немецкую землю, они будут встречены словами «Марсельезы»:

Как, эти рати чужеземцев
Будут хозяйничать в наших домах!

Подведем итог. Мир обеспечит победу Социал-демократической партии Германии приблизительно лет через десять. Война же принесет ей либо победу через два-три года, либо полный разгром, от которого она не оправится по крайней мере лет пятнадцать — двадцать. При таких обстоятельствах немецкие социалисты должны были бы прежде лишиться рассудка, чтобы предпочесть войну, в которой все будет поставлено на карту, верной победе, обеспеченной им при сохранении мира. Более того. Ни один социалист, к какой бы национальности он ни принадлежал, не может желать ни военной победы нынешнего германского правительства, ни победы французской буржуазной республики и уж меньше всего — победы царя, которая была бы равносильна порабощению Европы. И поэтому социалисты всех стран стоят за мир. И если война все-таки разразится, тогда несомненно лишь одно: эта война, в которой от пятнадцати до двадцати миллионов вооруженных людей стали бы истреблять друг друга и опустошили бы Европу так, как она еще никогда ни была опустошена, — эта война должна либо привести к немедленной победе социализма, либо настолько потрясти старый порядок вещей и оставить после себя такую груду развалин, что существование старого капиталистического общества стало бы еще более невозможным, чем прежде, и социальная революция, хотя и отодвинутая на десять или на пятнадцать лет, должна была бы затем одержать более быструю и основательную победу.

* * *

На этом заканчивается моя статья во французском рабочем календаре. Эта статья была написана в конце лета, когда хмель от выпитого в Кронштадте шампанского еще кружил головы французской буржуазии[254], а крупные маневры между Сеной и Марной на полях сражений 1814 г. довели патриотическое возбуждение до апогея. В то время Франция — та Франция, рупором которой является большая пресса и парламентское большинство, — была и в самом деле готова на довольно отчаянные глупости в угоду России, и возможность войны стала весьма реальной. И для того, чтобы в случае, если бы эта возможность стала действительностью, не возникло в последний момент никаких недоразумений между французскими и немецкими социалистами, я счел необходимым разъяснить первым, какую позицию должны были бы, по моему убеждению, занять вторые по отношению к подобной войне.

Но с тех пор воинственный пыл России значительно поостыл. Сначала стало известно о неурожае в России, за которым надо было ожидать голода. Затем ее постигла неудача с парижским займом[255], означающая окончательный крах русского государственного кредита. Сумма в четыреста миллионов марок была, как сообщалось, покрыта при подписке с превышением в несколько раз; но когда парижские банкиры попытались навязать публике облигации займа, то все их попытки потерпели неудачу; господам подписчикам пришлось распродавать по пониженным ценам свои полноценные бумаги, чтобы оплатить эти неполноценные, и притом в таком количестве, что вследствие этих массовых распродаж понизились цены и на других крупных биржах Европы; новые «русские» бумаги упали на несколько процентов ниже нарицательной цены, — словом, наступил такой кризис, что русское правительство было вынуждено взять обратно часть облигаций на сумму в 160 миллионов, и заем оказался покрытым только на 240 миллионов вместо 400. В результате этого жалким образом провалилась и новая попытка России заключить заем, о котором уже торжественно раструбили на весь мир, — на этот раз заем на целых 800 миллионов марок. В результате этого обнаружилось также, что у французского капитала абсолютно нет никакого «патриотизма», но зато есть, — несмотря на все его бряцание оружием в прессе, — спасительный страх перед войной.

Тем временем неурожай действительно привел к голоду, да еще такого масштаба, какого мы в Западной Европе давно уже не знаем, к такому голоду, какой не часто случается даже в Индии, этой типичной стране подобного рода бедствий; едва ли достигал он подобных размеров и на святой Руси в прежние времена, когда еще не существовало железных дорог. Отчего это происходит? Чем это объяснить?

Очень просто. Русский голод — это не только результат неурожая, он является элементом глубокой социальной революции, происходившей в России со времени Крымской войны; он представляет собой лишь вызванное этим неурожаем превращение хронической болезни, связанной с этой революцией, в острую.

Старая Россия безвозвратно сошла в могилу в тот день, когда царь Николай, отчаявшись в себе и в старой России, принял яд. На ее развалинах строится Россия буржуазная.

Зачатки буржуазии существовали уже тогда. Это были частью банкиры и купцы-импортеры, — преимущественно немцы и обрусевшие немцы, или их потомки, — а частью сами русские, нажившиеся на внутренней торговле, главным образом откупщики питейных сборов и поставщики армии, разбогатевшие за счет государства и народа; имелось уже и некоторое количество фабрикантов. В дальнейшем эту буржуазию, особенно промышленную, стали буквально выращивать посредством щедрой государственной помощи, субсидий, премий и покровительственных пошлин, постепенно доведенных до крайних пределов. Необъятная русская империя должна была превратиться в существующую за счет собственной продукции производящую страну, способную полностью или почти полностью обходиться без иностранного ввоза. И вот для того, чтобы не только непрерывно расширялся внутренний рынок, но чтобы внутри страны производились также продукты более жарких поясов, возникает постоянное стремление к завоеваниям на Балканском полуострове и в Азии, причем конечной целью в первом случае является Константинополь, а во втором — Британская Индия. В этом секрет, в этом экономическая основа того стремления к расширению, которое так сильно охватило русскую буржуазию и которое, когда оно направлено на юго-запад, называют панславизмом.

Но с такими промышленными планами крепостная зависимость крестьян была абсолютно несовместима. Она пала в 1861 году. Но каким образом! За образец был взят прусский метод отмены личной зависимости и барщины, медленно проводившейся с 1810 по 1851 год[256]; однако в России все должно было быть закончено в несколько лет. Поэтому, чтобы сломить сопротивление крупных земельных собственников и владельцев «душ», им надо было сделать еще больше уступок, чем сделали в свое время господам помещикам прусское государство и его продажные чиновники. Что же касается продажности, то прусский бюрократ был невинным младенцем по сравнению с русским чиновником [В оригинале русское слово, написанное готическими буквами. Ред.]. Таким образом, при разделе земли дворянство получило львиную долю, и притом, как правило, ему досталась земля, которая была сделана плодородной трудом многих поколений крестьян; крестьяне же получили лишь самые минимальные наделы, и. к тому же по большей части на плохой, заброшенной земле. Общинный лес и общинный выгон отошли к помещику; если крестьянин пожелал бы ими пользоваться, — а без них он не мог существовать, — он должен был за это платить помещику.

Для того чтобы те и другие, и помещики и крестьяне, как можно быстрее разорились, дворяне сразу получили от правительства всю капитализированную выкупную сумму в виде государственных облигаций, в то время как крестьяне были обязаны долгие годы выплачивать ее частями. Как и следовало ожидать, дворянство немедленно растранжирило большую часть полученных денег, а крестьянин вследствие непомерно возросших для его положения денежных платежей был сразу переброшен из условий натурального хозяйства в условия денежного хозяйства.

Русский крестьянин, которому раньше почти не приходилось производить платежи наличными деньгами, кроме сравнительно небольших налогов, должен теперь не только жить с этого урезанного и худшего по качеству земельного участка, который ему отведен, а также, после отмены свободного пользования лесом и пастбищем на общинных землях, кормить в течение всей зимы свой рабочий скот и улучшать свой земельный участок, но он должен еще платить повышенные налоги, да вдобавок вносить ежегодные выкупные платежи, и все, это наличными деньгами. Этим он был поставлен в такое положение, при котором он не мог ни жить, ни умереть. К тому же прибавилась еще конкуренция недавно возникшей крупной промышленности, отнявшей у него рынок для его кустарных промыслов, — а кустарные промыслы были главным источником денежных доходов для многочисленного русского крестьянства; или же, там, где дело не зашло еще так далеко, эти кустарные промыслы зависели от милости купца, то есть посредника, саксонского Verleger или английского Sweater, так что крестьяне-кустари превращались в прямых рабов капитала. Словом, кто хочет узнать, что претерпел русский крестьянин за последние тридцать лет, тому достаточно лишь прочитать в первом томе «Капитала» Маркса главу о «создании внутреннего рынка» (гл. 24, раздел 5)[257].