Ольга Громыко - Год Крысы. Путница

• Название: Год Крысы. Путница
• Автор: Ольга Громыко
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9922-0627-2

Альк, Рыска и Жар продолжают свой нелегкий путь: кто желает убежать от прошлого, кто — изменить будущее, а кто рад и настоящему, но судьба неумолимо гонит всех дальше. Туго приходится не только неунывающей троице: тучи сгущаются над обоими тсарствиями, год Крысы неумолимо набирает силу и избежать его, похоже, уже невозможно.

Куда придет Путница? Кому осветит дорогу Свеча? И, казалось бы, при чем тут гитара?

Читайте — и узнаете.

---

— Ты тут не один.

— И что? Я за него заплатил, могу хоть все съесть! — запротестовал вор, пытаясь добраться до масла второй рукой, но та тоже угодила в плен.

— А откуда у тебя деньги? — спохватилась Рыска. Она прекрасно помнила, что стража не только прощупала каждую складку на одежде, но и башмаки перетряхнула.

— Да так, — рассеянно отозвался Жар. — Завалялись. Слушай, может, и картошку в печь поставить? Пусть погреется.

— Где завалялись?!

Альк снова подобрал руки под голову, повернул лицо к спутникам и злорадно сообщил:

— В чьем-то кармане по пути из города.

— Жар!!! Ты что, успел кого-то обокрасть?!

— Тихо ты! — цыкнул на нее вор, боязливо оглядываясь на занавеску. — Ну взял немножко… — (Грех было не взять, эти простофили на площади совсем за кошелями не следили!) — Потом верну, честное слово!

— Ты уже гитару вернул!

— Гитару я просто не успел. А теперь ее снова сперли, так что извините.

— Может, на ней лежит проклятие? — вкрадчиво предположил Альк, чей сарказм отогревался вместе с телом. — И коров сперли как раз из-за того, что на седле висела гитара?

Рыска с отчаянием подумала, что проклятие лежит на ней самой. Угораздило же связаться с этой парочкой!

— Я на ворованные деньги есть не буду! — Девушка решительно отодвинула плошку. Сильного впечатления это не произвело, потому что в масле уже зияла проколупанная Жаром дыра.

— Спать тоже? — уточнил Альк.

Рыска замялась. Дождик еще не закончился и, похоже, до утра не собирался. Мелкий-мелкий, а земля успела промокнуть даже под деревьями.

— И не стыдно тебе ему потакать?!

— Нет, — равнодушно ответил саврянин. — Я устал, замерз и проголодался. Пусть ворюга сам с Хольгой за грехи рассчитывается.

— Но если мы закроем на это глаза сейчас, то он и дальше будет воровать!

— Ну и что?

— Это плохо!

— От того, что ты из принципа околеешь в луже под забором, лучше не станет.

Рыска все-таки рискнула бы — но ноги не пожелали поддержать ее благое намерение по перевоспитанию друга. Желудок тоже протестующее ворчал, не понимая, почему его обделяют, если еда и ночлег оплачены из одного кошелька.

Альк снял крышку с горшка и вытащил большую, желтую, облепленную укропом картошину. Собачонка заскулила и положила лапку ему на колено, умильно заглядывая в глаза и виляя хвостиком. Ее вопросы морали тем более не тревожили, а картошечка пахла так вкусно!

Саврянин так поглядел на собачку, словно представлял ее на вертеле, с поджаристой корочкой. Но все-таки отломил и бросил псине кусок картошки, жадно пойманный на лету.

— Ты глянь, ест, — вяло удивился Альк. — Неизбалованная.

— Кому ее тут баловать-то? — Вор шутки ради предложил собачонке четвертушку лука. Та обиженно чихнула и отвернула морду.

«Я — падшая женщина!» — с отчаянием подумала Рыска, глядя, как Жар заискивающе ставит перед ней тарелку, а Альк придвигает масло обратно — разумеется, поближе к себе, а не угождая девушке. Правильно молец говорил: стоит раз оступиться, и покатишься по наклонной. Сначала — кража Милки, потом похищение видуна, потом присвоение коров, потом убийство, потом тюрьма, потом виселица (правда, ее молец упоминал как конечную точку падения, а не промежуточную), а потом Рыска действительно помрет где-нибудь под забором, в лохмотьях и язвах, отвергнутая и забытая всем белым светом… Нет, надо срочно собраться с духом и прервать этот порочный круг!

Девушка шмыгнула носом и, бесконечно себя презирая, вгрызлась в картофелину.

* * *

Телега скрипела то тише, то громче, и тогда все ездоки напрягались, готовые в любой момент соскочить и начать яростно браниться. Но сломанная ось, подлеченная пучком палок и веревочными опоясками (даже голова штаны рукой поддерживал), пока держалась. По-хорошему сидеть бы на телеге не стоило, но впереди уже виднелся город. Едва-едва виднелся россыпью алых точек в темноте. А в тсарском приказе говорилось: приехать. Увидят стражники, что работники рядом с телегой идут — мигом неладное почуют. Вот доберутся до места, отметятся у писаря, тихонечко лубки снимут и — «Вот напасть! Сломалась, проклятая! С чего бы это, а?». И пусть тсарь новую выдает.

Покуда переворачивали телегу и чинили ось, покуда чинили ее еще раз через пять вешек, а потом через семь — хотя тогда шли пешим ходом, — минуло и утро, и день, и даже вечер. Мужики устали, проголодались и наговорили о тсаре столько «хорошего», что Сашию полагалось утянуть его на небесные дороги живьем. Особенно зол был голова, безнадежно опоздавший на ярмарку. Придется теперь за ночлег в кормильне платить, иначе мука вконец отсыреет — с севера дул холодный, промозглый ветер, и все, кроме здоровяка Миха, ежились и постукивали зубами.

— Поди, дождь там идет, — уныло сказал Колай. — К завтрему и до нас доберется.

Ему никто не ответил — все и так было ясно.

— Паршивая весна выдалась, — продолжал нудеть весчанин, пытаясь хоть как-то скрасить затянувшуюся дорогу.

— Почему паршивая-то? — не выдержав такого поклепа, откликнулся голова. — Хорошая. Теплая.

— То-то и оно! — оживился при собеседнике Колай. — Даже яблоневый цвет заморозками не побило. Значит, жди их позже, когда пшеница выколосится, и тогда вообще без хлеба останемся. Ох, чует моя печенка, ждет нас новый год Крысы…

Голова суеверно отмахнулся:

— Да ну, в наших краях отродясь такого не бывало! В Саврии еще куда ни шло… да и то, это ж какие холода должны ударить, чтоб пшеница померзла?!

— Можно и не холода, — упрямо продолжал кликать воронов Колай. — Градом разок сыпануть, и готово. Дед рассказывал…

— Нам-то уже без разницы, — хмуро осадил его Цыка. — Какой бы ни был год, а для нас все равно Крыса.

Под днищем хрустнуло. Разговор оборвался. До городских ворот осталось всего шагов триста, ездоки уже видели подсвеченных факелами стражников. Те тоже глядели в сторону телеги — пока вряд ли разбирая в темноте, кто едет, но скрип далеко разносился по дороге.

— А все оттого, — злорадно ввернул молец, — что слишком много грехов на нее нагружено!

— Или слишком много святости, — огрызнулся Мих. — Чего ты вообще за нами увязался, Хольгин служка?

Молец подбоченился, выпятил бороденку.

— Видение мне было, — важно ответил он.

— Так они ж у тебя по три раза на неделю, — с досадой сказал голова. Похоже, к старости у мольца посыпалась черепица не только с молельни. Пора нового у наместника просить.

— Это особое, — возмутился молец, сверкая выкаченными глазами. — Не знамение, а повеление! Богиня Хольга избрала меня своим светочем, указующим путь во тьме людских прегрешений!

«Как путничьей крысой, что ли?» — завертелось на языке у головы, но так с него и не сошло. Ну его — полоумного злить!

— Отправила Она меня в мир, — продолжал молец, упиваясь собственной значимостью, — дабы нес я людям Ее слова, как пастырь в ночи бубенец перед овечьим стадом, отводя его от пропасти и волчьего леса!

Цыка с Михом переглянулись и сдавленно заперхали. В хуторском стаде бубенец вешали на столь же бородатого поводыря, который хоть и поумней овец будет, но, как ни крути, козел.

«Ну и слава Хольге, — с облегчением подумал голова. — Сама нас от этого помешанного избавила. Завтра же письмо наместнику настрочу…»

— Стой, кто идет? — лениво окрикнул стражник.

Мих рывком натянул поводья, и корова так же резко встала. Раздался оглушительный треск (стражники аж подскочили, выхватывая мечи из ножен), и телега просела на задок, раскорячив колеса. Батраки судорожно уцепились за борта, молец, не успев, повалился на спину, задрав тощие ноги.

— Вот напасть, — растерянно пробормотал голова, — сломалась! И с чего бы это?!

* * *

Альк был непривычно тих и задумчив. Сидел, сгорбившись над столом, и покручивал между ладонями дымящуюся кружку. Ладони грелись, молоко стыло.

— О чем вы говорили? — неожиданно спросил он, покосившись на Рыску.

— С кем? — растерялась девушка.

— С моим наставником. Прошлым вечером, возле «Очага».

— Ты видел? — Рыска съежилась, как щенок, застуканный с изжеванным хозяйским лаптем.

Саврянин презрительно искривил губы:

— Я знаю, что он за нами идет. И заметил, какая ты вернулась с улицы. Щеки красные, взгляд виноватый, постоянно оглядываешься, будто боишься, что за тобой кто-то увязался.

— Но ведь ты…

— Я же говорил: я быстро трезвею. И плохо пьянею. Так чего он тебе наговорил?

Рыска сбивчиво, постоянно опасаясь вспышки гнева, пересказала разговор с путником. Жар тоже с интересом прислушивался.

— Ага. — Альк отхлебнул молока, поморщился. Он с детства его терпеть не мог, но от простуды первейшее средство.

— И все? — не поверила девушка.