Павел Яковенко - Харами

• Название: Харами
• Автор: Павел Яковенко
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-22152-3

Предисловие от сборника, в который вошло данное произведение и повесть «Снайпер»

Этот рассказ автором выстрадан. Каждый абзац в нем соткан из острых переживаний, из непреходящей боли и опаленных войной мироощущений… Снайпер Саша Куценко выжил в Чечне, но сердце его зачерствело и наполнилось неутолимой жаждой жестоко разбираться с обидчиками. Он привозит в родной город трофейную снайперскую винтовку и с ее помощью вершит свой страшный суд. Кто прав, кто виноват — определяет лишь его истерзанная войной душа.

---

Но Сэм так и ушел от нас к себе, повесив голову.

Дня через три после этого события на нашем блоке произошли перемены неожиданные и важные.

Не прощаясь, ничего не объясняя — да и зачем, спрашивается — капитан Скруджев блок наш покинул, и ему на смену прибыл мой старый знакомый капитан Лебедев.

Оп-па! Этот капитан когда-то командовал пятой ротой в бывшем нашем батальоне, и не справился с личным составом. Собственно, это не в укор ему не всем дано. В той роте сложилась очень тяжелая национал-социалистическая обстановка — даги потеряли вообще всякое понятие о мере. Так что после Лебедева капитану Молчанову очень тяжело пришлось. Он кого даже бил из местных, был очень большой скандал, но Игоря местные прапорщики поддержали, и кое-кому в роте пришлось заткнуться, а кое-кто недосчитался зубов. Молчанов привел в чувство эту банду, а иначе могли и пострелять друг друга.

Лебедев без такой поддержки, как у Игоря, ничего бы не смог сделать, да он и не смог. В результате его перевели куда-то в управление бригадой — на какую-то не слишком ответственную и обременительную должность. Офицер он был, по слухам, заслуженный, так или иначе две войны на Кавказе пережил, и дали ему отдохнуть.

Но вот то, что он приедет руководить нашим укрепрайоном, такого мне и в голову не могло прийти. Я, честно говоря, даже растерялся. Скрудж был злой, почти жестокий, много и громко орущий человек, но при всем при этом его все боялись и слушались. Будет ли то же самое при Лебедеве? Меня терзали не то что смутные, а вполне конкретные сомнения. Все свои мысли я изложил Васе.

Оказалось, что он думал точно также как и я.

Вообще, я стал замечать, что мы с Васей начинаем понимать друг друга с полуслова, а иногда даже с полувзгляда. Я часто просто чувствовал, что он думает в этот момент. Непрерывное тесное общение волей — неволей превращало нас в каких-то сиамских близнецов, если не телу, то по духу и мысли.

— Ну держись теперь, Паша, — только и сказал он мне.

Лебедев внимательно осмотрел штабную землянку, которая должна была стать его домом на долгое время, познакомился с Косачем, которого, оказывается, совсем не знал, обошел все наши позиции с глубокомысленным видом, ничего не сказал, только хмыкал, а потом снова укатил на ПХД.

А мы с Васей отправились к Сэму играть в карты. Играть в карты я не люблю, но просто посидеть поболтать хотелось. Осточертело это однообразное пребывание на позиции, один и тот же пейзаж каждый день перед глазами, и честно говоря, хотелось каких-нибудь перемен.

— Ну а что? — сказал Вася, сгребая ладонью розданные карты, — вот тебе и перемена. Новый начальник, по новому метет, что-нибудь придумает, чтобы личный состав не маялся от безделья. У нас ходы сообщения от землянок к минометам не доделаны? Не доделаны! Вот — будет заставлять доделывать.

— Что-то хреновая и странная тишина у нас тут. Как у Христа за пазухой, — заметил я, рассматривая свою сдачу — расклад карт был весьма скверным. — Никто нас не трогает, не стреляет. Ну, мины не в счет — это не активно.

Сэм покачал головой:

— Не все так просто, Паша. Пока мы никого не трогаем, и нас никто не трогает.

— А собственно почему?

— А почему нас в феврале в Грозный на аэродром «Северный» не отправили? В последнюю минуту все отменили?

Я помнил этот солнечный, но очень сырой день — обычная погода для Дагестана. Накануне вечером был получен приказ об отправке сводного батальона в Грозный. Можете мне не верить, но энтузиазм был колоссальный. Лица славянской, татарской, и прочих некоренных национальностей чуть ли не в драку лезли за право попасть в него. Я сам с чувством глубокого удовлетворения узнал, что поеду в составе минометной батареи. Вечером написал всем родным письма (читай — завещание), но мысль об отказе в моей голове даже не возникла. Тем большее разочарование пережил я утром, когда на плацу объявили о том, что минометной батареи в составе батальона не будет.

Мои бойцы почти плакали. Правда, некоторых перевели в пехоту, заполнив недостающие бреши, и они мигом начинали улыбаться. Брали только солдат, прослуживших не менее года, и стрельбы у нас были регулярно. И кроме автоматов давали и гранаты метать, и из РПГ стрелять, так что худо — бедно они представляли себе, что от них потребуется.

Я же, в полном расстройстве ушел с плаца прямо домой — на съемную квартиру и весь день провалялся на диване, смотря в телевизор и распивая пиво. Наряда у меня в этот день, (само собой — ведь планировалась же отправка), не было, и в суматохе обо мне никто и не вспомнил.

Этим же вечером приказ отменили, о чем я узнал на следующее утро, и, надо признаться, испытал чувство некоторого злорадства…

— Ну и почему не отправили? — спросил я достаточно заинтересованно.

— Ха, — сказал Сэм, — почему? Там наверху, (он показал пальцем в небо и даже закатил глаза), я не знаю, конечно, кто конкретно, но тот, кто может это решить, из дагов, естественно, просили не вводить часть из Дагестана в Чечню. Они, дескать, против этой войны, и достаточно того, что соблюдают нейтралитет и удерживают свои «горячие головы» от выступления. За чехов, само собой.

— Ну и…

— Ну и не ввели. Не стали ссорить два братских народа.

— А теперь почему разрешили?

— А потому, что совсем уж ругаться с Ельциным тоже не захотели, вот и пришли к компромиссу — выдвинуть бригаду на охрану границы, перекрытие перевалов, и прочее, а на территорию Чечни все равно не входить. Короче, и нашим, и вашим.

Сэм замолчал, рассматривая карты, и объявил заход по козырю.

— И чехи нас здесь не трогают пока, боятся в единоверцев попасть. Проблемы потом…

— А мины ставят, — неожиданно зло процедил Вася сквозь стиснутые зубы.

Но Сэм не смутился:

— Мы же тоже местность обстреливаем… И потом, засады ночью не устраиваем на них. А мины утром саперы уберут… Почти тренировка.

— Откуда ты все знаешь? — не выдержал я.

Сэм откровенно усмехнулся:

— Ну уж я — то уж побольше твоего общаюсь с людьми. Обстановкой интересуюсь, а вы дрыхните целыми днями, как хорьки… А вот ты знаешь, Паша, что чехи тут недалеко от нас находятся.

— Так можно же догадаться: кто-то по ночам вокруг лазает.

— Ты ПНВ имеешь в виду? Брось — это техника, скорее, глючит… Дорогу справа от озера видел?

— Спрашиваешь! Это та, которую со второго блока из пушек пытались камнями завалить?

— Ну да. Так вот за поворотам, если еще немного проехать, находится Макажой, а в нем — чехи. Целая банда. Может они и лазают ночью. Пешком можно дойти как местные говорят, а на лошадях если, так вообще недалеко.

— Чудные дела, — подал голос оставшийся «козлом» Вася, — странная война.

— Очень странная, — сказал Сэм, — очень. Воевали — воевали, а теперь перемирие, и «отвести войска». За что боролись?

— Косач пытался сорвать перемирие, — сказал я, и мы все захохотали.

«Отмороженный» Косач и правда пытался это сделать. Причем с помощью Поленого. И что самое прикольное, на абсолютно трезвую голову. Узнав из своего карманного радиоприемника об объявлении перемирия, замполит закричал: «А я против!». И столкнувшись лицом к лицу со мной, спросил:

— Будем срывать перемирие?

— Будем, — ответил я. — Перемирие — это преступление. Даешь войну до победного конца! Короче, давай. Только как? Ельцину позвоним?

— Да брось ты дурака из себя строить! — обозлился Косач. — Хотя ты, может быть, и не строишь.

Я обиделся, но промолчал. На нашего замполита было бесполезно обижаться. Он все равно этого не понимал.

— Объявили что? Объявили прекращение огня. Понял? А мы его нарушим. Сейчас пойдем к Семену, и из его пушек обстреляем Ведено… Я думаю, долетит — тут по карте всего — навсего двадцать километров по прямой.

Я начал прикидывать сам:

— Так, максимальная дальность — четырнадцать километров. Плюс охеренное превышение… М-да…Знаешь, Леонид, может быть, и правда долетит.

Косач аж подпрыгнул:

— Ну а я тебе о чем говорю? И я о том же!.. Все, пошли.

Мы нашли Сэма в депрессии и неге. Толком даже не выслушав нас, он загорелся идеей, и крикнул своих «монстров». Монстры нехотя появились, но увидев оживленного и повеселевшего командира, быстро зашевелились сами. Они заряжали орудия, а Косач дергал за спусковой рычаг.

— С началом летней кампании! — съязвил наш славный политрук, и ускакал к штабу, бросив меня и Поленого в одиночестве.

Наверное, он помчался слушать радио — объявление о срыве мирного процесса ввиду открытия огня. Нам послушать радио он не давал, да честно говоря, не очень и хотелось. Даже на захват Буденновска отреагировали как-то вяло. Я, например, вообще узнал об этом почти случайно. В общем, замполит был какой-то неправильный. Вместо марксизма — ленинизма пропагандировал анархию, вместо политинформации производил глубокое умалчивание. Зато не по теме разговаривал много и с удовольствием.