Газета День Литературы - Газета День Литературы # 139 (2008 3)

• Название: Газета День Литературы # 139 (2008 3)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

Газета День Литературы # 139 (2008 3)

---

Долгое время еврейское и советское начала существовали в Самойлове диффузно-неразрывно. Одно из подтверждений тому — поэма "Соломончик Портной. Краткое жизнеописание". Созданная в конце сороковых годов, она впервые была опубликована в 2005 году. И, естественно, эта поэма выпала из поля зрения исследователей литературы. Лишь Андрей Немзер кратко и предельно-вольно прокомментировал её в послесловии к книге Д.Самойлова "Поэмы" (М., 2005).

"Соломончик Портной" дал мне ответ на вопрос, откуда у Самойлова такая ненависть к Катаеву? Природу сей ненависти я долгое время не мог до конца понять. Ведь Валентин Петрович — первый главный редактор "Юности", журнала, среди работников которого евреев было, по словам Мэри Озеровой, "слишком много" (данное свидетельство взято из "Книги прощений" Ст. Рассадина). Все известные "звездные" мальчики от прозы и поэзии вошли в литературу с легкой руки В.Катаева, и, более того, он сразу — по первым публикациям — записал их в "русские гении", которыми они ошибочно значатся до сих пор.

Конечно, предвижу такое объяснение: Давиду Самойлову, наследнику пушкинской традиции, была чужда "мовистская" проза В.Катаева. Однако явное отторжение началось с повестей "Алмазный мой венц" и "Уже написан Вертер". Почему предыдущие "мовистские" вещи ("Маленькая железная дверь в стене", "Святой колодец", "Трава забвения", "Кубик", "Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона", "Кладбище в Скулянах") не вызвали подобной реакции?

Частично ответ лежит на поверхности. В письме к Л.Чуковской (начало августа 1980 года) Самойлов оценивает "Гамаюн" В.Орлова как "хорошую и полезную" книгу (книгу на самом деле мерзкую, написанную непрофессионально с ортодоксально-коммунистических, атеистических, антирусских позиций) и параллельно как "преотвратную" — повесть В.Катаева "Уже написан Вертер" ("Знамя", 2003, № 6). Лидия Корнеевна поняла Самойлова без его объяснений, и в ответном письме (9 августа 1980 года) среди её убийственных характеристик, данных Катаеву, затесалось одно слово, которое многое объясняет в восприятии обоих корреспондентов. Это слово "антисемитничает".

Довольно часто критику в адрес евреев Д.Самойлов воспринимал как проявление антисемитизма и даже фашизма. Так выступления П.Палиевского, Ст. Куняева, В.Кожинова в дискуссии "Классика и мы" оцениваются им как антисемитские (запись от 19 февраля 1978 года), а "Кожинов, написавший подлую статью об ОПОЯЗе, — фашист" (Самойлов Д. Проза поэта. — М., 2001). Согласно этой логике, в разряд преотвратных, антисемитских книг попала и повесть "Уже написан Вертер" (1980), в которой В.Катаев изобразил евреев-чекистов не героями, а палачами…

Интересно, что сам Д.Самойлов позволял себе многократные резкие высказывания о евреях, евреях-писателях в первую очередь. И, естественно, в этом Давид Самойлов проявления антисемитизма, фашизма не видел. Приведу три цитаты из подённых записей: "Вся муть лезла и вопила с яростью. Слово "талант" оказалось бранным. Хуже всех был искренний еврей Константин Финн" (18 марта 1963); "Саша Межиров — сумасшедший, свихнувшийся на зависти и ненависти к Евтушенко … Нет человека отвратительней Межирова, хотя редко он конкретно приносит зло. Он — осуществленье вечного зла" (23 мая 1973 г.); "Ожог" Аксенова — бунт пьяных сперматозоидов" (17 июня 1981 г.).

Вторая причина названного восприятия Д.Самойловым повести В.Катаева — совпадение её с собственной поэмой "Соломончик Портной" по типу героя и принципиальная разница в отношении к нему.

В этой поэме поражает, в первую очередь, то, насколько несамостоятельным как поэт, как эпик был Давид Самойлов в данный период. Все расхожие штампы своего времени в восприятии событий первых двадцати пяти лет советской власти он не просто художественно убого воплотил, но и довёл некоторые из них до полного абсурда.

Понятно почему Андрей Немзер так неохотно цитирует поэму, выбирая в двух их трёх случаев самые идеологически нейтральные строфы. Ибо всё остальное настольно примитивно и по мысли, и по форме, что и комментарии не требуются. В тех же местах поэмы, где автор оригинален, что сразу чувствуется, к нему возникают вопросы.

Во-первых, зачем в годы гражданской войны Соломончик "отучился картавить // На проклятое эр"? Из-за боязни всё того же русского антисемитизма? Так в стране картавили широко и без боязни (сразу же после революции была принята соответствующая статья, по которой евреененавистники карались расстрелом) и руководители государства, и чекисты-революционеры на местах. Среди последних пришлось потрудиться Соломончику, о чём в поэме сказано коротко, так:

Он ходил с продотрядом
Потрошить кулачьё.

Подробности этого потрошения те, кто забыл, смотрите в поэме Э.Багрицкого "Дума про Опанаса". И если автор "Думы…", "честный представитель одесской нации", за убийства мирных крестьян возводит комиссара Когана в ранг героя, то Давид Самойлов за эти и другие "заслуги" наделяет Соломончика скромным званием "сына России".

Во-вторых, не ставлю под сомнение таланты героя, но не слишком ли много он успевает сделать за четыре года, с момента окончания войны до смерти Ленина?

Он служил в агитпропе
И работал в ЧК
Колесил (?!! — Ю.П.) по Европе
И стоял у станка.

Он кидался в прорывы (это какой язык? — Ю.П.),
Шёл сквозь стужу и зной.

Я, конечно, понимаю, что Соломончик, как говорится в поэме, "самый идейный", "самый железный" "самый бесстрашный", но всё же, всё же…

В-третьих, оттуда вдруг у Самойлова применительно к революционеру-интернационалисту, "сыну России", в момент смерти его возникает мысль о Палестине? Сами понимаете откуда. Та "зараза", о которой писал Б.Слуцкий в известном стихотворении, естественно проявилась.

Итак, первая же попытка "поднятия" еврейской темы закончилась для Самойлова провалом. Думаю, он сам это прекрасно понимал. Вторую, эпическую попытку, поэму "Канделябры", ожидал подобный итог. Реализация же национального начала происходила у Самойлова, на мой взгляд, в следующих направлениях.

Первое направление — бытовое, "физическая" жизнь с лёгкой приправой полутворчества: с шутками, эпиграммами, экспромтами такого толка, как, например, ответ Д.Самойлова на уже приводимый тост М.Светлова: "Евреи, // Выпьем скорее!" — "Расширим сосуды, // Содвинем их разом". Однако и здесь он, видимо, не дотягивал до мастеров еврейского жанра, Юрия Левитанского в частности:

А это кто же? — Слуцкий Боба,
А это кто? — Самойлов Дезик,
И рыжие мы с Бобой оба,
И свой у каждого обрезик.

Если раньше — в годы "сталинщины" и "застоя" — подобные штучки звучали в специфических компаниях, в кабаках и т. д., то теперь эти пошлости — один из главных китов телевидения и "Русского радио" (понимаю, шутки ради так его назвали). Более того, за сей "тяжёлый" труд Государственные и прочие премии дают, в советники по культуре назначают и гениями обзывают. А если случится у такого "смехача" неприятность, джип угонят, например, то все каналы телевидения эту новость обсуждают, вся страна эту "трагедию" переживает и джип, конечно, возвращают бедному владельцу. У Давида Самойлова джипа не было, он, напомню, имел всего лишь дом в Пярну и пятикомнатную квартиру в Москве.

Еврейская тема открыто воплощается у Давида Самойлова в подённых записях, дневнике, прозе поэта, где содержится немало разнонаправленных суждений. Интересных и банальных, спорных и бесспорных.

Из некоторых высказываний Самойлова следует, что национально окрашенная добавка к слову еврей в виде прилагательных русский, французский и других — это сезонная одежда, цвет кожи, определяемый страной проживания. Так, 9 июля 1978 года поэт записывает: "Еврей-эмигрант перестаёт быть русским, как только покидает Россию. Он становится немецким, французским или американским евреем родом из России". В этом контексте нелогично, неубедительно звучит идея Самойлова о еврейской привилегии выбора нации. Ибо, по сути, такого выбора нет: еврей всегда остаётся евреем, а всё остальное — только внешние, формальные условности.

Полемизируя с сионистами, космополитами, еврейскими диссидентами, Д.Самойлов высказывает не менее неожиданную мысль: "Для русского еврея обязанность быть русским выше права на личную свободу" (9 июля 1978 г.). Однако сам поэт, как следует из его многочисленных признаний, собственную свободу ставил выше любых обязанностей. Поэтому и не только поэтому естественен вопрос: был ли Самойлов русским человеком и русским писателем, каковым он называет себя в уже приводимой записи от 4 июня 1988 года?