Игорь Ефимов - Таврический сад

• Название: Таврический сад
• Автор: Игорь Ефимов
• Издательство: "Детская литература"
• Жанр: Детская проза
• Год: 1978

---

НА ВЕЧЕРЕ

Когда мы подошли к школе, там у входа уже стояла целая толпа безбилетников из других школ, и все они громко кричали, чтобы их тоже пустили на вечер, потому что каникулы последний день и всем охота, а в дверях стояли наши дежурные и никого не пускали.

— Нам не жалко, но и так уж в зале не повернуться, а вы лезете, — говорили они и никого не пускали.

С ними еще был Цыпин из 9-го «а»; мы его знали, потому что он лучший баскетболист в школе, и его знают даже первоклассники.

— Цыпин, Цыпин! — закричал Фимка, и мы стали пробираться к дверям. — Пусти нас, нам на дополнительные надо к Антонине Сергеевне.

— Какие еще дополнительные? — сказал Цыпин, но все же вытащил нас из толпы и пропустил между дежурными. А безбилетники закричали еще громче, что им тоже на дополнительные, и из-за нас чуть не вышла драка, но дежурные все были из одного класса и товарищи, а безбилетники друг друга даже не знали, и поэтому драки не получилось.

В школе мы с Фимкой сразу же пробежали на черный ход, оставили там под лестницей свои пальто и пошли к той двери в зал, через которую выходят на сцену. К этой двери перед танцами всегда сваливают стулья; и теперь тоже, как только мы ее открыли, стулья сначала посыпались в коридор, а потом застряли, и мы полезли между ними в какую-то щель вроде пещеры.

Мы долго ползли под этими стульями и, наверно, страшно гремели, но музыка играла еще громче, так что все равно никто ничего не услышал. Мы ползли, ползли, и я уже начал думать, что мы заблудились, но тут вдруг увидел прямо перед собой ноги в черных полуботинках и за ними весь зал. Ноги поднимались на каблуках и топали в такт музыке, а в зале стояли прислоненные к стенам мальчики и девочки из старших классов, и еще больше их танцевало в середине, около елки.

Мы с Фимкой поудобнее спрятались за стульями и стали толкаться и зажимать друг другу рты, потому что можно было помереть со смеху, глядя, как они там танцуют.

— Не понимаю, чего они в этом находят, — сказал я Фимке. Но тут вдруг погас свет, а на балконе загорелись цветные прожекторы и начали шарить взад-вперед по залу. На край сцены вышел оркестрант в белой рубашке и с саксофоном, и оркестр заиграл новый танец.

Может, оттого, что я никогда еще не слышал такой музыки и не видел танцев с цветными прожекторам, и оттого, что в зале так замечательно пахло, даже лучше, чем в театре, мне вдруг все это начало нравиться. Не то чтобы мне стало понятно, что они в этом находят, а просто было хорошо так сидеть за стульями и слушать, потому что, когда играет музыка и в зале танцуют разноцветные люди, все хорошее должно случиться само собой. Особенно мне нравился оркестрант в белой рубашке, потому что ему было не все равно, и он то махал саксофоном перед собой, то отводил его назад, почти до подмышки, то еще что-нибудь, а в зале все топтались вокруг елки; и хоть со стороны ничего нельзя было разобрать, кроме толпы, но, наверное, каждому казалось, что он танцует, а это, конечно, самое главное.

Я посмотрел на Фимку и увидел, что ему тоже нравится, хотя обычно он такой человек, что ему все не так и ничего неохота.

Когда зажегся свет, я сначала ничего не мог разобрать, а, открыв глаза, вдруг увидел у самой сцены эту Стеллу из 9-го «б».

Я так испугался, что мне сразу стало больно под коленками, как это было со мной всегда, когда я ее видел. Стоило мне увидеть ее, хоть издалека, хоть совсем рядом, мне сразу делалось больно под коленками, и это продолжалось до тех пор, пока она не начинала куда-нибудь торопиться или с кем-нибудь разговаривать, вообще суетиться на одном месте. Пока она стояла спокойно, я ее боялся, но стоило ей побежать или засмеяться, у меня моментально все проходило.

Вот и сейчас, пока она стояла так близко и смотрела на оркестрантов, как они уходили со сцены покурить, я ее ужасно боялся, но потом к ней подошла Фимкина сестра и зашептала что-то на ухо, она засмеялась, и у меня сразу же все прошло. Я даже рассердился на нее за это, а они с Фимкиной сестрой взялись за руки и убежали в другой конец зала.

Там, под бумажными сосульками, как раз начинались всякие аттракционы и соревнования, и я надеялся, что она хоть не станет вмешиваться, а просто посмотрит, и все; но она сразу же вошла в самую середину и взяла в руки конец бечевки, а другой конец взял Цыпин, и они начали наматывать эту бечевку на катушки, кто скорее, и, конечно, Цыпин намотал скорее и победил.

— Номер, номер! — закричали все. — Стелла, номер!

Я понял, что в наказание она должна исполнить какой-нибудь номер, и разозлился ужасно.

«Зачем она вмешивается во все, — думал я тогда. — Лучше бы стояла и смотрела спокойно, чем так выставляться».

А она совсем не стеснялась выставляться. Она повернулась ко всем лицом и стала читать стихи.

— Растет камыш среди реки, Он зелен, прям и тонок. Я в жизни лучшие деньки Провел среди девчонок, — прочла она и вдруг замолчала.

Мне снова стало так страшно, что я даже хотел тут же уползти назад под стулья, но не смог и остался на месте, а она все молчала, и все тоже молчали, и в зале стало тихо-тихо.

А она вдруг начала морщить лоб и двигать бровями, чтобы показать всем, как она старается вспомнить, и этого я уже не мог вынести.

Если бы она стояла спокойно, я бы тоже, наверное, не смог двинуться с места от страха, но когда она начала морщить брови, а в зале было тихо-тихо, меня взяло такое зло, что я не выдержал.

Я выскочил на сцену и что было силы ударил кулаком в барабан.

Это вышло так громко, что дальше я уже ничего не слышал, я сразу бросился обратно под стулья, прополз в коридор, схватил пальто и через черный ход убежал на улицу.

КЕМ МЫ БУДЕМ

На следующий день, идя в школу, я заглянул в почтовый ящик, и там, наконец, лежало письмо от Вадика. Он писал, чтобы я не расстраивался, потому что все равно снег был плохой и на лыжах они почти не катались, а когда я приеду, снег будет гораздо лучше. И еще в письме было одно место про Стеллу, то есть не совсем про нее, но очень похоже, только про Таньку.

«…а Кадыра, — было написано в этом месте, — который прыгает с трамплина, боится моей Таньки и при ней не ругается и не воображает, ми в школе, нигде. Ты зря думаешь, что Танька нам помешает, потому что она, конечно, не изобретает и ничего такого, но зато она поет и по-французски тоже, и это, помнишь, как Эдита Пьеха: «Та-та-та-ра-ра». И знаешь, вообще, когда она вечером сидит и крутит ручки у телевизора, у нее волосы длинные и просвечивают, это ужасно здорово. Я не могу тебе объяснить почему, но вот увидишь, тебе тоже понравится…»

Мне больше всего понравилось, что этот Кадыра тоже боится какой-то Таньки, а не я один, и ничего плохого в этом нет.

В школе Фимка мне сказал, что я предатель и изменник и что он со мной не будет разговаривать три урока. По-моему, он был совершенно прав, и я не стал с ним спорить, а отсел на другую парту, к Игорю Платонову. Этот Игорь Платонов пришел в наш класс недавно, и мне он сначала не нравился, но это только из-за имени, потому что как раз перед этим я смотрел по телевизору пьесу, где одного инженера тоже звали Игорь, и он сначала казался и умным и образованным, а потом оказался ужасный подлец и негодяй. После этой пьесы я теперь не доверяю образованным людям, да еще если их зовут Игорь, но этот Игорь был не очень образованный, и я скоро с ним подружился, и Фимка тоже.

Так вот, я пересел к Игорю на парту, и мы с ним немного поговорили о каникулах, и я сказал, что меня не пустили в Сиверскую, а он ответил, что это все из-за журнала.

Я уже давно замечал, что он боится нашего классного журнала и, что бы ни случилось, говорит, что виноват журнал, хотя сам он учится хорошо и замечаний у него почти не бывает. Он ни учителей не боится, ни директора, а журнала боится ужасно. Он даже дотрагиваться до него не хочет, и, когда была его очередь дежурить, я сам бегал вместо него в учительскую за журналом. Тогда мне было еще все равно, а теперь я, наверно, от него заразился и тоже стараюсь не дотрагиваться до этого журнала — мало ли что.

Мы с ним весь урок говорили о журналах и о всяких несчастьях, которые от них бывают, а Фимка все дергался впереди и тоже хотел заговорить, но терпел, а когда прозвенел звонок, ему уже стало не утерпеть, и мы с ним помирились.

— Вообще-то зря мы убежали, — сказал он мне. — Все только сначала испугались, а потом как начали хохотать — просто умирали со смеху.

— Так это ты в барабан ударил? — спросил Игорь. — Здорово! Я бы так не смог.

— Да ну, чего вспоминать, — ответил я.

Я о чем угодно поговорил бы с ребятами, лишь бы не о барабане.

— На сбор пойдем? — спросил я их.

— Пойдем, — ответил Фимка, — это интересно, кто кем будет.

— Я своего отца все же не очень уважаю, — сказал Игорь. — Ему уже сорок лет, а он до сих пор не летчик. Он просто директор завода и больше уже никем в своей жизни не станет — ни летчиком, ни моряком, никем. Он сам сказал, что завидует мне, потому что я еще могу стать кем хочу — хоть футболистом, хоть врачом, хоть шофером, а он только директор завода — и все.