Питер Вашингтон - Бабуин мадам Блаватской

• Название: Бабуин мадам Блаватской
• Автор: Питер Вашингтон
• Издательство: КРОН-ПРЕСС
• Жанр: Эзотерика
• Год: 1998
• ISBN: 5-232-00733-5

Книга английского ученого Питера Вашингтона будет интересна как поклонникам западных духовных учителей XX века, так и их критикам. Несмотря на насмешливый и порой даже саркастический тон, эта работа представляет собой глубокое исследование своеобразного пласта духовной жизни, оказавшего несомненное влияние на современную европейскую и американскую культуру. Автор рассматривает общественно — культурный феномен «духовного учительства», привлекая самые разнообразные, иногда скандальные факты из жизни «западных гуру» и опирается при этом не только на документы и свидетельства современников, но и на собственные встречи с «последними из могикан», например, с вдовой Беннетта.

"…почему все больше и больше людей обращаются к подобным учителям и проповедникам, отворачиваясь от традиционных церквей?

Это лишь немногие из вопросов, ответить на которые мы попытаемся, излагая удивительную историю о том, как одна русская эмигрантка, питавшая слабость к сочинениям популярного британского романиста, принесла в Америку мудрость Востока. Читатель найдет в моей книге также рассказ о том, как бывшая супруга англиканского священника и Епископ, склонный к извращениям, изобрели "западного гуру". Мы расскажем и о том, какое поразительное влияние оказали их идеи на культурную, социальную и даже политическую жизнь трех континентов; а также о трансформации, которую претерпели эти идеи в сочинениях некоего армянина, умевшего ловко торговать коврами, и многотомных трудах одного немецкого философа. В этой книге мы попытаемся проследить до наших дней цепь захватывающих событий, которые начались в скромной нью-йоркской квартире 7 сентября 1875 года. Именно тогда началось головокружительное восхождение Тибетских Учителей Мудрости на Западе."

---

Художественное описание его детства можно найти в сочинении Успенского "Странная жизнь Ивана Осокина", а воспоминание о годах молодости в книге — "В поисках чудесного", герой которой раздираем противоречиями. Успенский был не только ленивым, но и беспокойным; не только скептиком, но и доверчивым; сильным духом и нуждавшимся в поддержке, волевым и подчиняющимся чужой воле, логическим мыслителем и мечтателем, общительным и одиноким, не терпящим возражений и ищущим хороших собеседников, сибаритом и аскетом. Внешне он был невысок, крепко сложен, с массивной головой, бычьей шеей, тонкими губами и пронзительным взором. Он любил кошек и вино, одевался со вкусом, днем вел образ жизни профессора, а ночью — представителя богемы. Его часто посещали ощущения "дежа вю" — "уже виденного" — и он в равной степени интересовался математикой и мистицизмом. Обе эти области, как казалось, предоставляли ключ к пониманию многих вещей: первая посредством чисел, а вторая посредством видений. И язык они использовали схожий — недоступный для большинства.

Математику четвертого измерения Успенский изучал в надежде выяснить причины чувства "уже виденного". В то время в фантастической литературе эта идея была довольно распространенной — достаточно упомянуть роман Е.А. Аббота "Флатландия" (1884) и популярные научные работы С.У. Хинтона[155]. Флатландия — эта некая страна, населенная существами, живущими в двух измерениях и каждое проявление третьего измерения воспринимающими как чудо. По аналогии, существа, живущие в трех измерениях (люди), не могут не считать чудесным любое появление существ из четвертого измерения. Успенский писал об этом в своей первой книге "Четвертое измерение", постулируя существование четвертого, пятого и, возможно, большего количества недоступных для нашего восприятия измерений.

Четвертым измерением он называет собственно время, об истинной природе которого люди могут догадываться только в моменты повышенной чувствительности сознания. Но, как и его современников — Пруста, Бергсона, Фрейда, Эйнштейна, Уэллса, Джойса и Элиота (на последнего он впоследствии оказал некоторое влияние), Успенского интересовало не столько время, сколько вне- или сверх-временные явления, с ним связанные[156]. Успенский исследовал их на практике посредством анализа сновидений и использованием изменяющих сознание наркотических веществ, выяснив, что сновидения могут продолжаться и в дневное время. Согласно Успенскому, мы спим все время, даже когда думаем, что бодрствуем: то, что мы принимаем за сознание, на самом деле есть только сон. Ощущения "уже виденного", моменты прозрения во сне, галлюцинации — все это знаки реальности, к которой мы можем приобщиться, только полностью проснувшись. Так как же мы можем проснуться по-настоящему? На что похожа истинная реальность? Чье сознание может ее воспринять?

Математика не давала ответов на такие вопросы, и Успенский искал их в модных тогда теориях Ницше о вечном круговращении и перерождении душ. Ницше говорит, что если мы хотим почувствовать хотя бы малое подобие свободы, мы должны жить в духе веселого приятия всего, как если бы нам хотелось повторять даже самые болезненные моменты снова и снова. Только тогда мы победим самих себя и сознательно примем необходимость, станем истинными личностями[157].

Для Ницше образ вечного круговращения — это необходимая метафора. Успенский же понимал ее буквально. Ссылаясь на восточные представления о реинкарнации, карме и колесе судьбы, Успенский доказывал, что мы уже не раз жили и будем жить в будущем — бесконечно, если только не найдем способ выйти из круга. Для этого мы должны повысить уровень сознания так, чтобы постоянно знать, что на самом деле происходит с нами, и увидеть высшую реальность (такое представление Ницше назвал бы абсурдным и противоречащим самому себе).

Но и в этом случае оставались проблемы. Как и математика, ницшеанство не предлагало никаких духовных и психологических техник достижения такого состояния. Тут на помощь Успенскому пришла теософия. В 1907 г., работая журналистом в московской газете "Утро", он постепенно заполнил все ящики своего рабочего стола теософскими публикациями. Среди них были книги Синнетта (" Оккультный мир") и Штейнера ("Атлантида и Лемурия"). Предполагалось, что он должен заниматься текущей европейской политикой, но на деле он все больше интересовался оккультной литературой.

Теософские идеи как нельзя лучше подходили российской эсхатологической атмосфере, царившей в начале XX века, и ими интересовались многие интеллектуалы и писатели, включая Блока, Пастернака, Бердяева, Соловьева, Розанова, Флоренского, Мережковского и более всех известных на Западе Белого и Скрябина. Успенский принадлежит к поколению родившихся между 1870 и 1900 годами взросление и воспитание которого происходило в ожидании грядущей революции, приход которой предрекали еще за полстолетие до 1917 г. Эту революцию совершили ровесники Успенского, которому на тот момент было тридцать три года. Многим из этого поколения пришлось эмигрировать или погибнуть в сталинских лагерях.

Не все считали, что революция должна принимать политическую форму. Наследие Гоголя и Достоевского было велико: оба они предвидели грядущее преобразование страны в религиозную общину при содействии обновленной Православной Церкви. Андрея Белого (1880–1934), как и Успенского, интересовала взаимосвязь науки и мистицизма, но в качестве исхода революционной ситуации он ожидал скорее не прогрессивных перемен, а появления варварских орд, что описано в его романе "Петербург". Композитор Александр Скрябин (1872–1915) был ближе к традиции Гоголя — Достоевского. Пылкий музыкант ожидал неизбежного конца привычного мира и надеялся сопроводить это событие (и по возможности ускорить его) грандиозной "Мистерией", которая осталась незаконченной.[158]

По сравнению с этой позицией Успенский обладал более умеренными взглядами. Для него все очарование теософии сводилось к систематизированной космологии, позволявшей применить ряд положений математики четвертого измерения, ницшеанской теории вечного возвращения, символизма и психологии к личному опыту и объяснить любой феномен бытия. Для человека, вооруженного лишь фрагментарными познаниями и одержимого жаждой систематизации, это было неким подобием философии, сохраняющей картину мира целостной. С помощью теософии можно было приобщиться к тайной традиции.

Но даже этого было недостаточно. Несмотря на свои обещания, теософия оставалась чересчур абстрактным построением, и даже интеллектуал Успенский желал чего-то более конкретного. В 1908 г. это желание побудило его отправиться на Восток, чтобы дать журналистское описание этой поездки. Путешествие было мало чем вознаграждено, кроме мистических видений на борту корабля в Мраморном море. Этот момент был скоротечен, как и впечатления от посещения Сфинкса, Тадж-Махала и Будды с изумрудными глазами на Цейлоне. Но это путешествие убедило его в существовании некой эзотерической истины, намеки на которую были даны в теософской литературе. Но если тайное знание существует, то где его истоки и можно ли прикоснуться непосредственно к этим истокам?

Успенский был убежден, что в одиночку не добиться истины. Нужно примкнуть к какой-то "школе", наподобие Братства Учителей. Таких школ много, и важно найти "истинную". Это вопрос не только отделения "настоящего" от "подделки": нужно отличать также и "настоящие", но не эзотерические школы от тех, что прямиком ведут к источнику космической мудрости.

В Индии он посетил учеников Рамакришны и других йогов, но пришел к выводу, что медитация и почитание богов не есть истинный источник просвещения. Оккультная мудрость, как ему казалось, лежит в активной деятельности, а не в простом созерцании. Дервиши Костантинополя и Шкутари казались ему находящимися ближе к Истине, и то, что Штейнер нашел в эзотерическом христианстве, Успенский искал в мистических сектах ислама. Особенно его интересовали танцы дервишей, объединяющие математику и движения в едином символическом языке, отображающем переживания Бытия, если только этот язык вообще можно перевести. Кроме того, загадочные высказывания и трудная практика ученичества исламских мистиков подозрительно напоминали следы настоящей школы. Но многие секты конкурировали между собой, и если даже предположить, что все они обладают частичным доступом к Источнику, то сами они этим Источником быть не могли. Таким образом, оставался вопрос — как распознать Источник и Истинную школу?

В 1913 г. Успенский вновь отправился на Восток, на сей раз в Адьяр, где был удостоен чести остановиться на первом этаже дома, в котором жили некогда сама Блаватская и другие члены Эзотерической школы. Как и все в Обществе, личные комнаты соответствовали принципу иерархии: руководители жили на верхних этажах, над школой, их ближайшие помощники во флигелях, а слуги обитали в обыкновенных индийских хижинах, расположенных вокруг главного дома. К 1913 г. поместье в Адьяре стало прототипом современной процветающей коммуны: смесью ашрама и воскресного отеля, где останавливались проезжавшие через Мадрас путешественники. В Теософской Эзотерической школе Успенский увидел слабое отражение того, что искал.